- Пишите, - повторил Гусарькин, - "Я, Иван - отчество - Васильчиков, год рождения, потерял паспорт" - и дальше подробно где, когда. Но учтите - все равно без документов не приму. - Он снял трубку, с досадой поглядел на сигарету и старательно вдавил ее в пепельницу. - Да, - сказал, - слушаю, говорите. Боже, Маруся, ну что ты начинаешь… я тебе тысячу раз… нет… нет… потому что не мог, вот почему, мне тут вон буквально пару минут назад… представь себе, именно он, сам, именно - и с таким… новые, мать их, веяния, ты себе не представляешь, кому мы теперь будем выписывать… я тебе этого не говорил… а вот так, особые бланки, да, и представь, по-латыни тоже… очередной, блин, виток добрососедских… А? Ну да, да. Я же сказал - пусть с заявлением приходит, лучше всего сегодня бы, но, - он поглядел на часы, - сегодня явно не успеет, поэтому пусть послезавтра, с девяти до трех, ну конечно без очереди, что ты городишь-то, Господь-Медведь! - да, да, не надо, так разберемся, да, пятьсот, я же… нельзя, это, в конце концов, не я ведь… ну а если понимаешь - к чему тогда эти… ага, именно. Всё, всё, давай, у меня тут… - он поглядел на старика, который сидел и даже не думал писать, - …люди тут у меня, все, давай. - Он положил трубку и потянулся за сигаретой. - Дедушка, вы чего ждете?
- Я не знаю, когда и где потерял паспорт, - спокойно, как маленькому, сказал старик. - Если бы знал - я бы его нашел, верно?
Гусарькин рассеянно кивнул, достал зажигалку.
- Это вы сейчас тонко подметили, дедушка. Ну так пишите, когда именно обнаружили, что он пропал.
- Сегодня утром обнаружил. Вчера ходил в жэк, уточнял по поводу тарифов. Ведь обещали бесплатные участникам - пусть держат слово! Паспорт брал с собой, в карман клал. Утром кинулся - нет.
- Дедушка, а дома-то вы хорошо смотрели? Может, переложили куда - и забыли, с кем не бывает.
Старик вдруг оглушительно хлопнул ладонью по столу и поднялся:
- Я вам не дедушка! Что за панибратство вы тут развели?! Это государственная контора или… или шар-рашка какая?!
- Ладно, - сказал Гусарькин со вздохом. - О’кей. С заявлением вам все ясно, гражданин Васильчиков? Дальше - удостоверяющие вашу личность документы имеются? Свидетельство о рождении, пропуск какой-нибудь, пенсионный билет?..
- Все брал с собой, - сказал старик на тон ниже. - А свидетельство утеряно давно, в войну еще…
- Дальше, - не слушая, продолжал Гусарькин, - подлинники и ксерокопии документа о семейном положении: свидетельство о браке, о расторжении брака, о смерти супруга…
- Не женат и никогда не был. Детей тоже нет.
- Фотографии три на четыре, пять штук. В Сбербанке проплатите госпошлину за новый бланк, квитанцию тоже принесете. Можете не записывать, перечень, как я говорил, на дверях. С той стороны. Или, если хотите, вот ксерокопия, здесь же и наши приемные часы указаны. Девять рублей, восемьдесят пять копеек, лучше без сдачи, сдачи у меня нет.
Он принял десятку, дождался, пока старик выйдет, и хмыкнул:
- Ишь ты, "Васильчиков"… А с виду приличный. - Почесал щетину на затылке, принюхался, скорчил рожу и вяло рявкнул: - Следующий!..
* * *
Дождь гнался за стариком по пятам - и все время не успевал. Когда старик переходил Троицкий, было видно, как тучи ползут над островом, густые и гневные, разрывая себе брюхо о шпиль Петропавловки. Ползут слишком медленно, чтобы принимать их всерьез.
На мосту старик остановился и какое-то время смотрел вдаль. Солнце величественно сияло в разрывах туч, разило лучами. Шрамы от зубов на нем были сейчас почти незаметны.
- А вон там мы видим Заячий остров и знаменитую Петропавловскую крепость… - Гид рассеянно улыбался, не глядя указывал рукой. Двухэтажный автобус наглухо застрял в пробке, в это время на Троицком по-другому и быть не могло. Туристы покорно любовались перспективой и фотографировались. - А здесь, на середине моста, иногда можно встретить знаменитого Ивана Васильчикова, почетного гражданина нашего города. Совершенно верно, того самого, который дважды спас Питер. А чему вы удивляетесь? Иван Корнеевич не какой-нибудь небожитель, обычный человек, он, между прочим, после войны еще долгие годы работал на благо города. Да, простым врачом.
Старик стоял, не оборачиваясь. Прогулочные катера вспарывали позолоту волн, люди с верхней палубы привставали, выбирая ракурс получше; кто-то махал ему рукой, как всегда махали.
- Это?.. Нет, конечно, это не он. Вы бы его тотчас узнали, поверьте мне, таких людей моментально узнаёшь. Наш бессребренник, он безумно много делает для ветеранов, отстаивает их права…
Старик в последний раз бросил взгляд на воду. Показалось: там, внизу, промелькнул литой силуэт, сверкнул выпуклый черный глаз размером с пушечное ядро.
Показалось.
Он развернулся, перешел мост и, на миг запнувшись, решительно повернул к Марсовому полю. На скамейках в тени прятались редкие парочки, слишком уставшие от жары, чтобы целоваться.
Старик замер возле вечного огня. Стиснув кулаки, вглядывался в дрожащее марево. От дыма глаза слезились.
- Простите, пожалуйста… - позвали сзади.
Обернулся, почти с надеждой.
Двое стояли, взявшись за руки; девушка была худенькая, с тонкими ножками, с большими доверчивыми глазами. Парень держал ее осторожно, словно боялся повредить; включил фотоаппарат:
- Если вы не против…
Старик смущенно кашлянул в кулак, провел ладонью по волосам.
- …нас, вот так, чтобы собор захватить. Здесь, да, на эту кнопку.
Старик нажал. И еще раз, "чтобы на всякий случай".
Тучи медленно, настырно ползли за ним. Он опять ускользнул - после Марсового поблуждал, свернул в одну из улочек, зашагал навылет дворами - размалеванными, смердящими помойкой, со струнами бельевых веревок над головой - и, когда в небе снова прогремело, потянув на себя сварливую дверь, нырнул в сырой полумрак лестничных пролетов.
Пахло жареной рыбой и свежей зеленью. Старик прошел мимо заржавленной лифтовой решетки, поднялся на четвертый. Помедлил перед тем, как позвонить.
- Это ты, Ванечка? Входи, входи, дорогой.
Вошел.
Свет вытекал из бахромчатого абажура - розовый, беззащитный. Из тех времен.
- Тапочки знаешь где. Чаек будешь? Твой любимый, индийский, со слоном. Я и яблок напекла.
- Ну что ты, Ляля, зачем, не стоило…
- Вадим Павлович мой очень их любил. Сегодня ведь годовщина, Ванечка. - Она, как бы извиняясь, улыбнулась. Поправила пушистую шаль. - Мерзну. Квартира большая, сквозняки плодятся как тараканы. Только зазеваешься - все, продуло. Большая квартира, Ванечка… Для большой семьи. А когда одна… Да что я все о себе! - спохватилась, нахмурилась, всплеснула руками. - Ну-ка проходи в гостиную, ишь, развесил уши! Жэнтльмен!
Усадила в привычно скрипнувшее кресло, помогать себе строго-настрого запретила.
- Ты вон и так находился! Отдохни, телевизор погляди…
Он, конечно, не послушался и вслед за ней втиснулся в махонькую кухоньку, взял обеими руками блюдо с яблоками.
- Не урони, там порожек, помнишь?
Помнил; не уронил.
Наконец сели за стол. Аромат стоял до небес. За окном вкрадчиво шелестел дождь.
- Господь-Медведь, ложки-то забыла! - Вскинулась, убежала искать.
Он закрыл глаза: телевизор казался дырой из этого, уютного мира в тот, внешний.
- …И вот, конечно же, - щебетала журналисточка, - наши режиссеры не могут обойти стороной события той войны. Сколько фильмов снято, сколько книг написано! И новое поколение накануне годовщины готово по-новому взглянуть…
Он нашел наконец пульт и выключил.
- Что ж такое-то? - сказала она, с отчанием задвигая очередной ящик буфета. Внутри клацнуло, зазвенели фужеры на полке. - Наваждение, не иначе. Вот были - и нет. И так, понимаешь ты, каждый божий день. Знаю точно: здесь лежало. Переворачиваю все вверх дном - без толку! Потом где-нибудь нахожу… в совсем уж невообразимом, представь, месте: на антресолях, или в супнице, или под наволочкой. Правду, наверное, говорят: в старых домах поселяются барабашки…
- Ну что ты, Ляля, какие барабашки. Это все газетчики придумывают, чтобы бойче продавалось.
- Ты, Ванечка, преувеличиваешь. Тебя послушать - они сплошь мерзавцы, а между прочим, Вадим Павлович, светлая ему память, тоже был репортером.
Он прокашлялся, смущенный, как перед серьезным неприятным разговором.
- Ляля, насчет квартиры… Я обещал узнать…
В коридоре мелко, противно зазвенел телефон. Она торопливо вышла. Вернулась сбитая с толку.
- Кто это был?
- Вот не пойму. Тишина - далекая такая, будто с другого конца света звонят, - а потом чей-то незнакомый голос.
- Что говорил? Может, не туда попали?
- Я не разобрала, он как будто не по-нашему. И не по-английски, вот что самое-то странное. Болботал что-то: "грантулюк, апарас"… я точно не запомнила. Я-то думала: Алиночка звонит. Ой, я же тебе не показывала еще?.. - Снова убежала.
Старик устало опустил веки. Дышал ровно, глубоко, но видно было: не спит.
- Вот, Ванечка, смотри. - Развернула перед ним глянцевый плакат, такой огромный, что нижняя часть, упав на пол, докатилась до ног старика. - Похожа?
На плакате был сверкающий мост, опоры - в виде пышных елей. На самой высокой сидело черное мохнатое чудовище и держало в ладони крошечную фигурку. Если присмотреться, можно было различить лицо и даже угадать некоторое фамильное сходство.
- Ты красивей, - сказал старик. - Всегда так было. Что это, к чему?
- Я же тебе тысячу раз рассказывала! Это в Америке сняли фильм. Как бы про меня, но не совсем. Как метафора, понимаешь. И Алиночка меня там сыграла, вот.