Сначала он предложил ему воды, и дракончик жадно вылакал примерно половину туеска, умудрившись не расплескать ни капли. Потом он съел здоровенный кусок мяса, горсти две сушеной черники, от сыра отказался, соль лизнул, мёд не захотел, а с хлебной коркой расправился быстро и ловко. Он оживал прямо на глазах, хрумкал и чавкал, как заправский свин, раздулся под конец так, что на него страшно было смотреть, и уснул на Стёпкиных коленях.
Стёпка сначала страшно испугался, что перекормил его и что теперь бедняга от обжорства наверняка погибнет, но дракончик дышал ровно и лишь иногда вздрагивал во сне, как это порой делают собаки.
Стёпка осторожно расправил его крыло. Оно было очень красивое, изумрудное с голубым переливом и выглядело, как нормальное птичье крыло, узкое, с упругими перьями в три ряда и - на Стёпкин взгляд - не слишком большое. Так что непонятно было, как дракончик с такими крыльями умудряется не только летать, но ещё и возить на себе вооружённого седока.
Ну что ж… Какими бы драконы не оказались, он их всё-таки увидел. И даже потрогал, и даже покормил с руки. Сбылась мечта, пусть и не совсем так, как ожидалось. Есть, наверное, где-нибудь в иных мирах огромные драконы, но в те миры ещё попасть надо. И кто сказал, что большие драконы - это здорово? Они ведь и наброситься могут и проглотить за милую душу. А сколько они жрут, не говоря уже обо всё остальном! Нет уж, пусть лучше будут такие, маленькие, тёплые и не страшные.
По одну сторону дороги тянулись поросшие цветами и травами поляны, по другую - вздымался тёмными елями дремучий лес. Пять повозок катились одна за другой по накатанной дороге, двумя управляли гоблины, тремя - тролли. Настоящие, обыкновенные, приятные в общении гоблины и тролли. В лесу таились разбойники, вредные колдуны и злобные гномлины с самострелами. На коленях спал объевшийся сыром и хлебом дракон. На груди висел подорожный страж - могущественный оберег, способный защитить хозяина от любого - Стёпка очень надеялся, что от любого! - врага. Жизнь была прекрасна, жизнь была просто великолепна. Стёпке казалось, что у него за спиной тоже выросли радужные крылья. О злосчастном Ванесе он самым бесстыдным образом забыл. Мечты сбываются, господа рогатые милорды, и когда это происходит и когда ты это вдруг понимаешь всем своим существом, можно запросто умереть от восторга.
Стёпка переживал минуты абсолютного счастья, минуты, которые случаются крайне редко, и, случившись, запоминаются на всю жизнь, и воспоминания о них помогают потом человеку перенести любые неприятности и беды, помогают поверить в то, что жизнь прожита не зря и в ней что-то важное и настоящее всё же было.
Дорога раздвоилась. И четыре первые повозки поехали прямо, а дядько Неусвистайло повернул коней налево.
На обочине стоял Смакла, взъерошенный и хмурый. Он забросил мешок, вскарабкался следом сам, взглянул на Стёпку исподлобья и сразу отвернулся.
- Заедем к знакомцу моему на хутор, - пояснил пасечник, шевельнув вожжами. - Тут недалече… Он мне ножей заказывал прикупить, да вощины, да по мелочи… Ненадолго заглянем. К вечеру своих догнать поспеем, ежели, конечно, не помешает кто.
- А кто? - сразу же спросил Стёпка.
- Да кабы знать, - усмехнулся пасечник. - В тайге всяко бывает.
Стёпка провожал взглядом исчезающие за холмом повозки. Хорошо бы и вправду своих к вечеру догнать. Вместе ехать веселее, да и сжился он уже со спутниками, привык к ним, они ему просто нравились. Особенно весёлый Брежень.
Верес правил последней повозкой. Он оглянулся, подмигнул. Стёпка в ответ помахал рукой, стараясь не разбудить дракончика.
Всё. Разъехались.
Смакла поёрзал, устраиваясь на сене, вздохнул, шмыгнул носом, хотел, видно, что-то сказать, но промолчал. Длинный порез на его шее был густо смазан чем-то тёмно-коричневым.
- Нога не болит? - спросил Стёпка.
- Знамо, болит, - буркнул Смакла. - Мало не до кости рассадил. Так и свербит без продыху.
- Перевязать тогда надо.
Гоблин отмахнулся:
- Мне дядько Верес живицей замазал. Скоро, говорит, зарастёт. На шее-то, глянь, затянуло.
- А глаза? - вкрадчиво поинтересовался Стёпка.
- Чево глаза?
- Глаза, говорю, не жжёт?
Смакла надулся ещё сильнее и отвечать не стал.
- А у меня, смотри, кто есть, - похвастался Стёпка.
Смакла нехотя, без интереса покосился в его сторону, но когда Стёпка расправил изумрудное крыло, так подпрыгнул, что чуть не вывалился из повозки:
- Дракон?!
- Знамо, дракон, - важно сказал Стёпка. - Видишь, какой большой!
- Где ты его… Ты словил его, да?
Смакла был повержен. Он был раздавлен, он был убит. Он стоял на коленях, жадно смотрел на дракончика, хотел потрогать его и не решался.
- Да он живой ли? - испугался вдруг гоблин. - Глянь, не дышит вовсе!
- Да живой, живой. Наелся и уснул.
- Дозволь мне чуток его погладить, - попросил Смакла так жалобно, что Стёпка, даже если бы и был против, не смог бы устоять.
- Да гладь сколько влезет. Он всё равно спит.
Гоблин трепетно провёл ладошкой по драконьей спинке, пропустил меж пальцев шёлковый хвост. Чумазое лицо преобразилось, осветясь изнутри невыразимым никакими словами блаженством.
- Мяконький, - прошептал он. - Глянь, лапой дрыгает, ровно псина малая.
Позже Стёпка узнал, что издали этих дракончиков видели, наверное, все, а держать в руках приходилось считанным единицам, да и то в основном либо мёртвых, либо случайно подраненных на охоте. Не давались гномлинские крылатые лошадки людям, а иметь такого дракончика считалось среди весской, гоблинской и вурдалачьей ребятни неслыханной удачей, потому что по всеобщему мальчишескому убеждению дракончики приносили своему хозяину не только счастье, но и немалое богатство, потому как умели чуять припрятанное золото даже сквозь камни. А младший слуга, между прочим, вообще впервые видел дракончика так близко и впервые до него дотрагивался.
- Он ночью в повозку упал и ремнями зацепился, - объяснил Стёпка. - Под котомкой сидел, а я его даже и не заметил сначала. Потом слышу: скребётся кто-то. Поднял котомку - а там он! Голодный был! А воды сколько вылакал, я думал - лопнет!
Смакла сиял ярче новенького кедрика. И о ноге распоротой забыл и страшный оркландский оберег его больше не пугал. Дракончик заслонил всё. Тролль поглядывал на мальчишек через плечо и хмыкал в усы. Пчёлы поначалу недовольно кружились над спящим зверьком, потом успокоились и перестали обращать внимание на нового пассажира.
Дракончик проснулся и опять захотел пить. И Смакла, млея от восторга, напоил его из туеска. Выяснилось, что дракончики умеют не только шипеть, но и мелодично прищёлкивать, особенно отоспавшиеся и утолившие жажду дракончики, которым осторожно почёсывают брюшко. Мальчишки были всецело поглощены новой забавой. Дракончик нежился на Стёпкиных коленях, прижмуриваясь и подёргивая хвостом.
- Привязать его надобно, - озаботился вдруг Смакла.
- Думаешь, улетит?
- Знамо, улетит. К хозяину своённому. Покличут его гномлины, и поминай как звали.
- Ну и пусть летит, - легкомысленно сказал ничего не знающий о драконах Стёпка.
Смакла даже в лице переменился:
- Да ты откудова?.. Да он тебе неужто не надобен? Ты его разве не хочешь себе оставить?
- Зачем он мне? - пожал плечами Стёпка. - Что я с ним делать буду? Он там у нас с тоски помрёт. Да и не смогу я его с собой забрать, наверное. Это ж надо ещё заклинание специальное знать.
- Отдай его мне, - голос у гоблина сделался хриплый. - Или продай. Я тебе за него чево хошь… всё, чего тока захошь!
- Забирай его просто так, если он тебе нужен.
- Нужен, - торопливо сказал Смакла. - Ой, как нужен.
- А ты его мучить не будешь? - спросил Стёпка и по донельзя удивлённому лицу младшего слуги тут же понял, что не будет.
- Забирай, - сказал он ещё раз.
И едва он это произнёс, как дракончик сорвался с его колен и взмыл в воздух. Он не бил тяжело крыльями, как взлетающая птица, он просто распахнул их во всю ширь и невесомой пушинкой унёсся в вышину, словно надутый гелием воздушный шарик.
Смакла потерянно охнул, потянулся вслед за ним, привстал… Но куда там! Гоблины летать не умеют. А дракончик пару секунд повисел над ними, ловя крыльями ветер, потом кувыркнулся через голову, взмыл повыше и, заложив крутой вираж, скрылся за верхушками елей.
- Э-эх, упустили, - с невыносимой горечью протянул Смакла. - Р-растяпа ты, Стеслав. Говорил тебе, привяжи.
- Пусть летит, - великодушно не обиделся на растяпу Стёпка. - Ему на воле лучше будет. Он, может быть, к гномлинам и не захочет возвращаться. А ты бы его на цепь посадил.
- Я бы его жалел, - сказал гоблин. - Я бы с ним…
Дракончик вдруг выметнулся из леса и стал носится кругами над повозкой. Мальчишки задрали головы. Дракончик летал изящно и весело, он словно танцевал в васильковой синеве июньского неба, пронзительно посвёркивая на солнце ласковым лазурным переливом. Смотреть на него было одно удовольствие. Глядя на его задорный полёт, хотелось кричать и петь, хотелось расправить крылья и взмыть в вышину так же легко и беспечно, и вертется там, и ловить ветер, и падать, и взмывать…
- Не улетает, - прошептал гоблин. - А ну как он тебя, Стеслав, хозяином признал. Они, говорят, за ласку шибко привязчивые.
И дракончик, будто услышав эти слова, упал с высоты прямо на Стёпкины колени. Острые коготки небольно впились в кожу сквозь джинсы, мордочка игриво боднула ладонь. Стёпка не особенно удивился: дракончик-то ведь не дикий какой-нибудь был, а прирученный и к человеку - к гномлину! - с детства привычный.
У Смаклы же глаза распахнулись на пол-лица: