Глава девятая, полная темного вздора
Место, которое директор Ядрошников назвал конференц-залом, напоминало нечто среднее между просторным склепом, предназначенным для массового захоронения, заурядным офисом и педиатрической приемной. Стены остались; камень, как и везде, дышал зеленоватым холодом; осталось и эхо, но прочее претерпело продуманное усовершенствование. Офисные металлические стулья, расставленные в центре зала, образовывали правильный круг, и в этом круге инородным телом возвышалось виндзорское кресло. Директор, хотя его об этом никто не спрашивал, вскользь объяснил, что мебель, когда работаешь с группой, не должна быть ни слишком комфортной ("Комфортабельной" - поправил его Шаттен-младший); "комфортной", - повторил директор, снимая и протирая очки особой тряпочкой, да-с, но она не должна быть и чересчур жесткой. Должно быть удобно, и чтобы не расслабляться сверх меры, уважаемые господа. Для оживления обстановки ("ради создания непринужденной атмосферы") конференц-зал был украшен колхозной росписью; снопы и фрукты чередовались с художественными плакатами, в которых искаженно отражался детский фольклор. О’Шипки долго рассматривал гулящую корову в шляпке, достойной сожаления и нахлобученной на сломанный, вероятно, рог. "Кады-мады, неси воды, - гласила надпись. - Корове пить, тебе водить". "Для разрядки напряженности", - улыбнулся Ядрошников.
Директор по-свойски уселся в круг. "Дистанции сокращаются, - говорил его вид. - Я свой, господа, не пугайтесь. Ведите себя раскованно". Кресло он, правда, взял себе.
Господа не пугались, но держались в напряжении - кроме, разумеется, Трикстера. Он был единственный, кто вытянул ноги, которые доходили до самого центра круга и были похожи на застывшую секундную стрелку. Анита повела носом и поморщилась. Трикстер ободряюще подмигнул ей. Он принялся за ногти; звук был тихим, и казалось, что где-то точит зубы мелкая животина.
Близнецы с трудом разместились на одном стуле. Они напоминали странную карточную фигуру - не то валетов, не то дам; их приветливые застывшие лица были обращены на юго-восток и юго-запад. Цалокупин вздрогнул и почесал щеку Холокусова, тот благодарно кивнул, поедая глазами Ядрошникова. Мамми сидела, как аршин проглотив. Поглядев на нее, любой посторонний мог ошибиться и решить, что группой руководит вовсе не Ядрошников, который всего лишь клиент, чью душу вот-вот возьмутся потрошить, а эта железная леди с сумочкой на туго обтянутых юбкой коленях. Тем временем Ахилл, забравший шахматы себе под кафтан, обдумывал ход; рядом хрипло дышал Аромат Пирогов, смотревший в пол и свесивший между колен огромные мясные лапы. О’Шипки досталось место справа от Аромата, Шаттену - слева от Ахилла.
Пирогов рассматривал пол и не знал за собой никакого изъяна, проживая под тысячью солнц с полным правом на то - но кто его сюда направил? Аромат не нравился О’Шипки
- Ну вот, мы и в сборе, - подытожил Ядрошников с довольным вздохом. - Итак, господа, мы начинаем первый сеанс: один из многих, первый шаг по тернистой тропе, ведущей к неизбежному созреванию и прозрению.
- Прозреванию и созрению, - рассеянно обронил Трикстер.
Директор сделал вид, что не расслышал.
- Я искренне рад вас видеть. Поверьте, я проделал колоссальную подготовительную работу. Это очень непросто - подобрать ингредиенты для умного деланья. Я вербую клиентов по-разному: раздаю листовки у метро, пишу в газеты, гуляю с рекламным щитом… кое-где - и с рекламным мечом…
- Да! Да! - радостно вскинулись близнецы. - Мы помним вас! Меч! Мы взалкали рассечения!
Директор натужно привстал и поклонился.
- Я не буду затягивать вступление, - пообещал он. - Мне осталось предупредить вас, чтобы вы, когда какое-то мое действие или слово покажется необычным и даже нелепым, помнили, что в этих стенах не происходит ничего случайного. Здесь все предначертано и предопределено. Доверьтесь мне, откажитесь от суетных вопросов, запаситесь терпением, и тогда успех, который обязательно выпадет на долю каждого из вас, будет столь ослепительным, что вы сольетесь в торжествующее единство зрелых, умудренных знаниями и опытом индивидов. А сейчас, чтобы избавиться от некоторой естественной натянутости, мы устроим разминку. Эту процедуру еще называют разогревом. Мы будем знакомиться друг с другом, но не так, как за завтраком, нет. Каждый из вас, по очереди, будет вставать и представлять своего соседа, говоря о нем все, что сочтет нужным. При этом, разумеется, нельзя забывать об известных границах и нормах. Но я и в мыслях не допускаю, чтобы кто-то позволил себе откровенно оскорбительное высказывание или насмешку. Я далек от таких опасений. Полагаю, что нам стоит начать с…
Выдерживая свистящий согласный, директор прицелился пальцем.
- …С вас.
Трикстер удивленно вскинул голову.
- А почему с меня?
- А почему бы и нет. Милый Трикстер, вы можете не вставать (тот и не собирался). Сидите, как вам хочется, и сидючи так, представьте нам, пожалуйста…
Палец отправился в новое путешествие.
- …Мистера О’Шипки.
Послышались облегченные вздохи, вздыхали украдкой. Никто не хотел, чтобы его представлял Трикстер.
- А чего его представлять? - пожал плечами Трикстер и бесцеремонно смерил О’Шипки взглядом. - Киллер и киллер, на лице написано. Ассасин записной.
О’Шипки положил ногу на ногу и покрылся пятнами.
- Я так и вижу, как он кладет себе руку на спусковой крючок, - продолжал Трикстер, сохраняя совершенно серьезный вид. Анита, разобравшись в сказанном, не выдержала, закрыла лицо руками и затряслась от беззвучного смеха. Мамми осуждающе поджала губы.
- Постойте, Трикстер, - Ядрошников укоризненно нахмурился. - Не нужно двусмысленной экспертизы - по крайней мере, на нынешнем этапе разбирательства. Мы ведь только начинаем работать. Говорите просто: такой-то и такой-то. Плюс общие сведения, изложенные в нейтральных формулировках.
- Ерунда какая-то, - буркнул Трикстер и прикусил заусеницу. - Кому это надо? Ну и созревание. Пожалуйста: зовут - О’Шипки, хотя и вряд ли, росту обычного, волосы рыжие, притворяется шлангом, карманы оттопыриваются. Homo suspense.
Неизвестно, что послышалось жертве, но, стоило Трикстеру сартикулировать последнее, как мистер О’Шипки расплел ноги, решительно встал и направился к оратору. Вскочил и Шатен, он бросился к своему спутнику, перегораживая дорогу. Он уже вел себя так, будто некоторым образом породнился с О’Шипки.
- Стойте, дружище! - воскликнул он. - Не позволяйте втянуть себя в ссору.
Он придержал оскорбленного товарища за рукав и торжествующе обвел взором круг. Но торжество его было напрасным.
- Зачем вы вмешались? - быстро спросил директор, подаваясь вперед.
- Беда же будет! - Шаттен вытаращил глаза. Кадык взлетел едва ли не к носу и вновь уселся на узел галстука.
- Вы же знаете, что это не так, - мягко возразил Ядрошников. - Вы понимаете, что я не допущу непотребства, а драку - тем более. Итак, повторяю вопрос: зачем вы вмешались?
Шаттен смешался.
- Потому… потому что так надо.
- Кому это надо?
- Это надо мне, - вымученно отчеканил Шаттен.
- Что вы называете местоимением "это"?
- Это - это все, - рукой, свободной от О’Шипки, Шаттен обвел помещение. - Все вокруг. Чтобы все это было гармонично и совершенно.
- Зачем же вы хотите, чтобы все "это", - директор сделал ударение на злополучном словце, - сделалось совершенным?
- Но вы же сами… Совершенства ради, - пожал плечами Шаттен, продолжая держать О’Шипки, словно выгуливал ирландского сеттера, тянувшего поводок. - Все хотят совершенства, - он повторил свою любимую фразу.
Ядрошников снова отреагировал стремительно и профессионально:
- Секундочку. Нечто подобное я уже слышал. Вы много рассуждаете о совершенстве. Кто это - все? Расшифруйте.
Шаттен опешил вторично:
- Что значит - кто? Все… Кого ни спроси.
- Это неоправданное обобщение. Никто не может быть совершенством. Признаем начистоту: мы собрались здесь, на этом пустынном острове, чтобы понести то или иное наказание за наши проступки, совершенные в прошлом. Психологическая коррекция - кровавое дело, друзья мои! Я, разумеется, говорю метафорически, но вернемся к совершенству. Анита, вы хотите совершенства? - осведомился директор.
- Нет, я хочу оставаться самой собой, - отозвалась та.
- Шах, - послышался шепот Ахилла, и со стула Пирогова распространился таежный рык.
- Господа, господа, - пожурил их Ядрошников, не забывая следить за разгневанным О’Шипки, который попал в дурацкое положение: Шаттен продолжал его держать, момент был упущен, а сесть обратно означало потерять лицо. - Уймитесь, господа. И вы, джентльмены, если остыли, займите свои места. Дорогая Анита, опишите для нас, пожалуйста, мистера Шаттена-младшего.
От неожиданности Шаттен покраснел и выпустил наконец мистера О’Шипки. Тот, чуть подумав, уселся-таки на место, метнув предварительно молнию в Трикстера. Трикстер сидел с невинным и кротким видом, смахивая на продувшегося картежника, которому все, впрочем, трын-трава, и скоро он обязательно отыграется.
Анита поправила сапфировую заколку, встала и начала отвечать, будто была на уроке:
- Мистер Шаттен-младший является сотрудником ведомства, известного под названием Бюро Перфекционизма; прибыл в Центр для достижения абсолютного служебного соответствия. Мистер Шаттен, обладая внешними данными, которые не могут быть названы идеальными, производит впечатление компанейского, обаятельного человека, всегда готового прийти на помощь друзьям. Все, - растерянно сказала Анита. Взяв хороший разгон, она вдруг остановилась. - Я не знаю, о чем еще говорить.