Катя сходила во двор - ноги еле держали, во всём теле была страшная слабость. Над белым в ночи зимним двором в небе зияла огромная ослепительная луна, и синяя тень от неё лежала возле сарая. Катя умылась из умывальника за печкой, села за стол. На неё все пристально смотрели. Витя с суровым видом жевал любимую еду - хлеб. Отец был трезв, он осунулся за последние дни, и Катя вдруг заметила, что его скулы похожи на её скулы, а у Вити рот похож на её рот. А волосы мамы - ну точно волосы Кати… И впервые, пожалуй, тёплое чувство родства ополоснуло её сердце…
- Мне чаю, - попросила Катя. - Крепкого… какой папа пьёт.
- А суп? - нахмурилась мама. - Сначала едят суп.
- А вот Павел Иваныч говорит… если по Шелтону. - Катя запнулась.
- Уехал Павел Иванович, - сказала мать. - В городе будет работать. Там, в городе, как раз для него народ… а мы люди простые… - Она поставила перед дочерью большую глубокую тарелку с горячим жирным супом, из которого как пушка торчала широкая мозговая кость с чудесной мякотью внутри.
Но Катю передёрнуло. Она вдруг вспомнила живых коров, которые мычат у соседей возле крыльца, иногда глядя мокрыми добрыми глазами на Катю. Их режут, рубят топором и потом варят. И какая разница - корова в котле или человек?
- Что с тобой? Катя молчала.
- Ну, налей ей чаю! - хрипло сказал отец. Мать встала, налила в чашку густого - сплошь заварка - чаю.
- Сахару намешать?
- Спасибо. Нет. - Катя держала в дрожащих тонких ладонях горячую фарфоровую чашку с голубым ободком и думала о том, что, наверное, теперь Павел Иванович больше не захочет с ней встречаться. Она осталась одна. И даже книг не успела у него взять, - был бы повод навестить в городе.
- Зря ты этому учителю доверяешь, - сказал вдруг Витя. - Дядя Володя рассказывал - он раза три женился, - и вообще - алкаш.
"Павел Иванович?!" - хотела изумлённо воскликнуть Катя и решила промолчать. Дурачок Витя. Может, раньше и пил учитель, но Катя видела: теперь он живёт по методу Иванова, закаляя себя, подставляя душу космосу.
- Кстати, Володя тебе привет передавал… - как-то смущённо завозился на стуле отец и, опустив голову, принялся хлебать суп. - Вон, даже цветы на базаре в городе у грузин купил.
Только сейчас Катя увидела: в глиняной дешёвой вазе стоят чёрные усохшие хризантемы. "Ещё замуж за этого толстяка в чёрной майке выдать меня надумают. Куда бежать? Что делать?" После ужина отец и брат ушли курить на крыльцо, а мать начала мыть посуду. Катя хотела помочь, но мать сказала, чтобы она лучше легла.
- Ты ещё слабая. Витя договорился, тебя повозит несколько дней в Михайловку. а чтобы зря языком не мололи, кого-нибудь ещё будете прихватывать на сани.
- На тракторе?
- Почему? На лошади. Заодно почту туда оттартает.
Как в далёком детстве, Катя лежала в санях, укутанная тулупом, на котором ночью спала. Рядом стояли на коленях её одноклассницы из Жёлтого Лога - Таня Шершнева, Таня-бурятка и Люда Петренко. Они все три были крепкие, загорелые сибирячки, могли и пешком ходить, но зачем пешком, если есть транспорт.
А вот четвёртый ученик, Олег, из гордости не захотел ехать с ними.
Только и брякнул глупость вроде того, что Жилина - радиоактивная девушка, и это на всех перейдёт… Сказал - и аж сам скривился, как от зубной боли, от своей ахинеи… "Ну, почему люди тяжело сходятся? - думала Катя, задрёмывая. - Что стоит Олегу подойти и сказать, мол, прости, давай дружить?.."
Вот и Михайловка… "А может, мне рады будут? Меня же не было целую неделю", - просто-душно жмурилась, глядя вперёд под морозное солнце Катя. Но увы, увы. Как была она изгоем, так и осталась.
Если её вызывали к доске, то её никто не слушал, в классе шумели. На переменах она стояла на излюбленном своём месте - возле батареи отопления, и однажды прилипла к ней - кто-то прикрепил к железу несколько комков отжёванной резинки. Катя пошла по звонку на урок - над ней сзади хохотали.
Она понимала: она должна первая смириться. Тут не имело значения, как ты учишься, как одеваешься. сейчас все хорошо одеваются. Надо найти сильного человека и сунуть голову под его покровительство. В классе были такими сильными людьми Котя Пузиков (но его после того розыгрыша Катя возненавидела), Никита-слюнявый (всё время жевал и плевался во все стороны), а из девиц Маша-чесотка (материлась почище вокзального бича) и Таня Шершнева из родного теперь Катиного села.
Но Таня больше всех и распускала про Катю слухи, хотя, когда здоровались утром, смотрела в глаза спокойными серыми глазами. За что ненавидела? Или просто хотела подмять, а поскольку Катя не понимала, не набивалась в услужение, ненависть накалялась.
Катя решила переломить себя - на большой перемене купила в буфете иностранную жвачку и, зажав её в кулаке, приблизилась к Тане, которая стояла в окружении парней и девчонок. Все курили.
- А!.. - воскликнула Люда Петренко. - Можешь, Таня, застрылить мине, но дэвушка несёт тебе резынку!
Таня пожала плечами, с усмешкой глядя на Катю. Катя будто споткнулась и прошла мимо.
И у неё из пальто украли деньги. Папа давал на мелкие расходы, чтобы бедной сиротой не чувствовала себя.
"Сказать учителям или нет?" Катя не решилась. Денег не найдут, а будут говорить, что Катя клепает на подруг.
А через пару дней из портфеля пропала тетрадка с задачами, которые Катя решала все воскресенье и решила. Она умела иногда быть упрямой. И вот, напрасны все труды - кто-то "стибрил".
В этот день Витя не смог приехать в Михайловку на санях, школьники из Жёлтого Лога побрели домой пешком. Сначала шли рядом, но Катя на свою беду спросила у Тани-бурятки, наиболее добродушной:
- А ты знаешь, как произошло слово "стибрить"? В Италии есть река Тибр.
И вдруг Таня-бурятка закричала посреди леса, как базарная торговка:
- Ты что, считаешь, я взяла у тебя деньги?! Ты какое имеешь право?!
А потом к Кате подошла Таня Шершнева и ударом сбила её с ног.
И подбежала рыхлая Люда Петренко, стукнула кулаком по голове.
- Вы что, спятили?.. - испуганно пробормотал Олег Шкаев.
- Пошёл на!.. - сказала ему Таня, и девушки-подружки ушли в ночь.
Катя поднялась. У неё из носу что-то текло… но в темноте не было видно, вода или кровь.
- Вам помочь? - спросил Олег, оглядываясь на ушедших вперёд одноклассниц.
Катя прошептала:
- Спасибо. Я сама.
И парень, облегчённо вздохнув, побежал догонять девушек. Вдруг обернулся и крикнул:
- У тебя… надменное лицо… поэтому тебя не любят.
Катя тащилась по зимней дороге, смутно белевшей в лесу. Ни огонька. Ни человеческого голоса.
Сзади мигнули далёкие фары, а через минуту-другую Катю догнал УАЗик, крытая брезентом легковая машина. Открылась дверка, жёсткий мужской голос спросил:
- Волка ждёшь? Тебе далеко?
"Не откликайся! - сказала себе Катя и тут же возразила - Но не все же люди плохие?"
- До Жёлтого Лога.
- Довезём? - спросил мужчина кого-то. - Ещё замёрзнет девушка, - и засмеявшись, соскочил на скрипучий снег и подсадил Катю в тёплую машину. Здесь пахло куревом и водкой. Машина была битком набита молодыми парнями в военной форме. Катя вдруг стало страшно, но было уже поздно.
- Водку пьём? - зажурчал радостный говорок, и в темноте подтвердили - Пьёт, пьёт… Наши русские девушки все пьют, верно?
Машина скакала, как бешеная. Катю прямо в машине раздели, и она оказалась на коленях самого говорливого, жарко дышавшего ей в ухо и приговаривавшего:
- Не боись, тут все после медобработки.
И вокруг, нетерпеливо поджимаясь, гоготали…
Катю высадили на краю деревни, где она теперь жила. У неё не было часов - хватая за руки, раздевая, передавая друг другу, часики сорвали. Между ног всё болело. Катя стояла, глядя без слёз на мёртвую, без единого огня деревушку и не знала, что ей делать. Надо идти домой. Но ведь мама всё сразу поймёт. Спросит: почему так поздно? Заблудилась. Была метель, и Катя заблудилась. Хорошо. А почему водкой пахнет? Катя принялась есть снег. Может, удастся убить запах.
Она подошла к своему дому - внутри горел слабый огонь. Наверное, мама оставила на кухне свет. На всякий случай. Катя постучала в дверь, в доме зашелестели шаги, и дверь открылась нараспашку, сбив Катю в сугроб - она слишком близко стояла…
- Бедненькая моя!.. - запричитала мать, падая вслед за ней в снег. - Где ты была? У тебя случился обморок? В дороге? А как же твои друзья? Господи, какие все чужие, недобрые.
Выскочил во двор отец в кальсонах, сгрёб дочь и занёс домой на топчан. А через несколько минут в доме зарыдала в голос мать, а отец выбежал на крыльцо с двухстволкой и принялся палить в воздух.
На следующее утро Катя, серая от боли, согнувшись, еле поднялась. Дома никого не было. На столе лежала записка: "Доченька, мы поехали в милицию. поешь горячего. никуда сегодня не ходи."
- Зачем в милицию?.. - Катя смотрела из окна на улицу. Никого не найдут, только будет шуму и издёвок на всю жизнь. Когда мать ночью выпытывала у дочери, кто и как её обидел, Катя рассказала про военную машину… Но разве она помнит имена мужчин, номер УАЗика? Там никто не окликал друг друга по имени, только сопели, стонали, чавкали, хлебали из горла водку и Кате лили в рот, раздвигая ледяным стеклом ей зубы…
В обед мать вернулась одна. Она рывком бросилась к дочери, обняла её, заскулила, как собака:
- Мы уедем отсюда, уедем.
- Зачем? - сказала Катя. - И куда?
- Они сказали, нужно твоё заявление. Будешь писать?
Катя покачала головой.
Мать с полчаса сидела рядом, на Катиной тахте, и смотрела в пол.