- Но мы ведь должны еще и выручить Маримальта. Об этом Эвника догадывается наверняка. Ты знаешь, где его держат? - спросил киммериец у Таны.
- Да, господин, - отвечала она. - Сейчас он должен находиться в купальне. Это недалеко отсюда. - Тана махнула рукой, показывая направление.
- Мы разделимся, - решил варвар. - Я пойду искать рыцаря, а вы вдвоем найдете способ выбраться отсюда. В покоях Эвники должна быть особая комната, через которую она попадает в наш мир. Припомни, Тана, попадалось ли тебе что-либо в таком роде?
- В покоях Эвники много комнат, куда запрещают заглядывать пленницам, - отвечала Тана. - К тому же, они заперты на ключ.
- Тебе придется побыть взломщиком, - хмыкнул Конан, обращаясь к маркизу. - Не возражаешь?
- Почему бы и нет? - пожал плечами Каркаду. - Никогда ведь не знаешь, какие умения могут пригодиться в высшем обществе.
* * *
Рыцарь Маримальт недоумевал. Госпожа Эвника, подобная ускользающему видению, показалась перед ним всего на несколько мгновений. Она была прекрасна, как ожившая статуя работы древнего скульптора, и даже еще прекраснее.
- Потерпи, - сказала ему Эвника. - Потерпи еще немного. Сегодня - слышишь? - я буду твоей, а ты моим. Никто и ничто нам не помешает. Это случится совсем скоро.
- Что это за райский сад? - спросил Маримальт. - Это - твое обиталище? Кто ты, в таком случае? Гурия запада? Богиня востока? Крылатая дева из поднебесных сфер?
- Я - только лишь одинокая женщина, которая хочет любви, - отвечала Эвника. - Этот сад - уголок моей души, и только ты видишь сон обо мне, а я вижу сон о тебе. Все в мире - только сон…
Сказав так, Эвника удалилась. Служанки избавили рыцаря от одежды, пришедшей в негодность, и отвели в купальню. В бассейне ключом плескала прохладная, чистая вода. Веяло свежестью и негой. Маримальт совершил омовение, переоделся в принесенный хитон из мягкой, шелковистой шерсти. Ему подали вино и фрукты - он никогда не пробовал таких.
"Милые служанки у Эвники, - подумал он, разглядывая девушек, которые ухаживали за ним. - Красивые и хорошо вышколены. Сразу видно, что их хозяйка - женщина. Если бы эти рабыни принадлежали мужчине, то привыкли бы пользоваться своими прелестями, забывая об обязанностях…"
Мысли Маримальта делались все более и более рассеянными. Он возлежал на мягкой тахте, слушал журчание воды и негромкую, плавную музыку, лившуюся, как казалось, прямо с небес.
- Хочет ли господин усладить свой взор танцем? - спросила одна из служанок. Она смотрела в пол, голос ее был тихим и безжизненным.
- Не бойся меня, - сказал Маримальт, взяв ее за подбородок. - Я - добрый господин. Ты очень мне нравишься. И твои подруги хороши.
Служанка отступила на шаг и повторила:
- Не желает ли господин, чтобы мы танцевали для него?
- Что ж, танцуйте, - кивнул рыцарь. - Я посмотрю.
И служанки танцевали под призрачную музыку. Их тела постепенно обнажались, дразня мужское естество. Фигуры были безупречны, движения - легки… но чего-то не хватало Маримальту для полноты удовольствия. В робости и покорной вежливости рабынь сквозило что-то, что настораживало и даже удручало.
Маримальт был воспитан в духе подлинного аристократизма. Он не мог позволить, чтобы из-за его недовольства пострадали слуги, особенно - чужие, и поэтому старательно делал вид, что танец очень его занимает. Но в глубине души он оставался разочарованным.
"Может быть, - думал Маримальт, - я попросту привык, что все женщины от меня без ума? И в самом деле, герцогини и камеристки, жены сановных вельмож и простые рабыни в моем присутствии улыбаются и стреляют глазками совершенно одинаковым образом. А эти служанки, похоже, слишком сильно боятся своей хозяйки…"
В общем-то, рыцарь был даже уязвлен этим обстоятельством. Счастливая внешность, знатный род, воинская доблесть и богатство, а самое главное - молодость - все это сделало его дамским любимцем. Немудрено, что он избаловался и чувствовал себя неуютно, если вместо женского обожания встречал холодную отстраненность.
Однако вскорости он перестал думать об этом. Странные вещи происходили с ним. Маримальт словно погружался в сои, все его ощущения обволакивало ленивым покоем, близким к безразличию, в то время как внешне он продолжал бодрствовать. Ему показалось, что вокруг него колышутся зеленоватые морские волны, и далеко вверху пробегают солнечные блики…
Приблизительно в это самое время Конан сражался со слугой-великаном. Киммериец незамеченным прокрался почти к самой купальне и увидел Эвнику. Лемурийка беседовала с Нагиром. Уродец с виноватым видом стоял перед ней. Хозяйка подводного обиталища сердито выговаривала ему на языке глубин. Ее руки нервно теребили золотую цепочку, на которой покачивался шлифованный изумруд - тот самый, сквозь который она наблюдала за турниром.
Нагир, судя по всему, осмелился возразить своей госпоже, вставив в ее гневную речь короткое замечание, состоящее из щелканья и тоненького визга. Эвника пришла в ярость и залепила уродцу звонкую пощечину. Она дважды топнула ногой, а после запустила ему в голову изумрудом и ушла. Нагир, на глазах которого проступили слезы, поклонился ей вслед и удалился в другую сторону. Изумруд остался лежать на траве.
Упускать такую возможность варвар не собирался. Конечно, по сравнению с тем, что можно было выкрасть из обиталища Эвники, особой ценности этот изумруд не представлял. Но особое чутье, развившееся у киммерийца за годы странствий и приключений, подсказывало: камень достоин внимания.
Выскользнув из-за колонны, варвар нагнулся, чтобы поднять изумруд, как вдруг… Из ниоткуда возникший слуга-великан обхватил Конана стальными ручищами и сжал, как удав сжимает свою добычу.
Он не спешил поднимать тревогу. Великан был абсолютно уверен, что справится с незваным гостем сам, без посторонней помощи. У него были все основания так полагать. Нечасто киммерийцу выпадала схватка с противником, превосходящим его по силе, - разве что это был какой-нибудь монстр или могущественный колдун.
Великан держал руки Конана так крепко, что у варвара не было возможности дотянуться до собственного меча. Конан напряг мышцы в попытке вырваться. На это его противник искривил усмешкой свое уродливое лицо и только усилил хватку.
Варвару показалось, что он услышал, как затрещали его ребра. Зарычав от ярости, Конан собрался с силами и воззвал к своему богу, великому Крому.
В то же мгновение на киммерийца снизошло вдохновение. Он использовал короткий миг, когда великан слегка наклонился к нему и со всей мощи ударил противника головой в лицо.
Тот пошатнулся и от неожиданности разжал руки. Освободившись от смертельных объятий врага, Конан не мешкая выхватил меч и, подпрыгнув, снес великану голову.
- Как я мог не заметить этого верзилу? - недоумевал варвар, переводя дыхание. - Неужели великосветская жизнь так меня ослабила? Да уж, она явно не для меня!
Конан поднял изумруд и подбросил его на ладони.
- Сотня золотых, не больше, - оценил он. - Безделушка! Но мне приходилось рисковать собой и за меньшую сумму!
Варвар собирался уже спрятать камень за пазуху, но острое любопытство заставило киммерийца поднести изумруд к глазу и глянуть сквозь него на убитого великана.
- Кром! - воскликнул он. - Я и раньше мог догадаться!