- Ну, так приходите туда завтра в полдесятого. Она предсказывает будущее по пятницам, субботам, воскресеньям и понедельникам. А по другим дням - другие вещи.
Он самодовольно хихикает - уж он‑то знает, что за вещи.
Завтра, конечно же, среда. Кто знает, что за предательство творится в заведении мадам Лии в те дни, когда она не предсказывает будущего? Пока этого не знает никто - ни один немец. Но после завтрашнего вечера весь мир узнает о том, какие мерзкие антинемецкие гадости она распространяет. Все евреи такие. Но этому следует положить конец! Что бы там ни происходило, этому следует положить конец! И я клянусь, что он будет положен.
Может быть, это и не будет Дорио. Но я надеюсь, что будет. Я думаю, что будет. Нет, это должен быть Дорио! Это не может быть кто‑то другой или что‑то другое. От этого зависит моя репутация. От этого зависит вся моя жизнь!
Когда в древней Греции матери посылали сыновей на битвы, они говорили им: "Со щитом или на щите!" Так же будет и со мной, когда я пойду в бой с врагами Германской Империи! Я не промедлю и не отступлюсь, но добьюсь триумфа или потеряю надежду на будущее величие. Да здравствует победа!
Дай мне свои молитвы, дай мне свое сердце, дай мне награду героя, когда я вернусь домой покрытый славой, как обязательно произойдет. Я останавливаюсь лишь на секунду, чтобы снова поцеловать твои письма и представить, что целую тебя. Завтра - в сражение! Да здравстувет победа! Победа, которую одержит твой непреклонный
Дядюшка Альф.
* * *
29 мая 1929 года
Моя дорогая и горячо любимая Гели,
Himmelherrgottkreuzmillionendonnerwetter! Какие они идиоты! Ослы! Глупцы! Как мы только выиграли войну? Неужели французы и англичане были еще большими кретинами? Это трудно представить, но так оно, наверное, и было.
Когда я вернулся в фельджандармерию, убедившись в том, что никто из осторожных голубеводов за мной не следит, я первым делом написал тебе, а потом немедленно потребовал, чтобы мне дали достаточно подкрепления, чтобы справиться с бешеными и злыми французами, которые соберутся сегодня вечером у мадам Лии.
Я изложил свое стопроцентно резонное и логичное требование, и мне ОТКАЗАЛИ!
- О, нет, так нельзя, - говорит толстый и глупый сержант, который отвечает за такие вещи. - Слишком незначительный повод для такой просьбы.
Слишком незначительный повод!
- Вы совершенно не заботитесь о службе Рейху? - говорю я пламенным тоном. - Вы совершенно не заботитесь о том, чтобы помочь своей стране? - Я трясу пальцем перед его лицом и смотрю, как качаются его челюсти. - Вы хуже француза! - кричу я. - Французу, хоть он и расовый дегенерат, по крайней мере есть за что не любить Германию. Но вы‑то? Почему вы ненавидите свой собственный фатерланд?
Он покраснел как сочная ягода, как спелый помидор.
- Вы не соблюдаете субординацию! - басит он.
Не соблюдаю, когда поступить иначе - предать Кайзеррейх.
- Я доложу о вас коменданту. Он вам покажет - только погодите.
- Докладывайте на здоровье! - усмехаюсь я. - Бригадир Энгельгардт - храбрец, настоящий воин… в отличие от некоторых. - Толстый сержант покраснел еще больше.
Уже был двенадцатый час, и бригадир нежился в постели, так что меня не могли вызвать к нему раньше следующего утра. Можешь быть уверена, что я явился в фельджандармерию как можно раньше. Также можешь быть уверена, что я был в форме, в полном соответствии с инструкциями: никакой кепки и твидового пальто, которые за день до этого я носил для конспирации.
Конечно же, сержант все еще где‑то храпел. А ты ожидала чего‑то иного? Надеюсь, что нет! Такие люди всегда ленивы, даже когда им надлежит быть особенно ретивыыми - вернее, чаще всего именно в тех случаях, когда им надлежит быть особенно ретивыми.
Итак, я сидел себе, сияя всеми пуговицами - ибо на них я обратил особое внимание - когда пришел комендант. Я вскочил на ноги, вытянулся по струнке - даже спина заскрипела, как дерево на ветру - и отдал честь так, что любой сержант в Имперской Армии залюбовался бы и использовал как пример для глупых, недисциплинированных новобранцев.
- Явился по вашему вызову, герр бригадир! - отрапортовал я.
- Здравствуйте, сержант, - ответил бригадир Энгельгардт прямо и по–мужски, за что его всегда уважали - даже, можно сказать, любили - солдаты во время Великой Войны. Видишь ли, я по–прежнему пытался хорошо о нем думать, хотя он и наступил на горло моей песне несколько дней назад. Он отсалютовал мне четко, по–военному, и затем спросил: - Но в чем, собственно, дело?
Он только что пришел, и еще не успел прочесть донос, который этот глупый и жирный как свинья сержант на меня написал. Мне следовало ковать железо, пока оно было горячо.
- Я полагаю, что выследил этого хорька Дорио, герр бригадир, - сказал я, - и теперь мне нужна помощь фельджандармерии, чтобы его поймать.
- Ну–ну, - сказал он. - Это действительно интересная новость, Ади. Зайди‑ка в мой кабинет и расскажи поподробнее.
- Яволь, герр бригадир! - сказал я. Все в мире было снова хорошо и правильно. Бригадир совсем не продажен - напротив, он такой же порядочный человек чести, каким я его знал на фронте. Как только я изложу ему все несомненные факты, как он сможет не прийти к тому же выводу, к которому пришел я? Он признает мою правоту. Я был уверен в этом.
Вне всякого сомнения, он так бы и поступил, если бы не взглянул на бумаги на своем столе. Пока я стоял по стойке "смирно", он пролистал их - и нашел на самом верху те лживые, клеветнические и идиотские обвинения, которые выдвинул против меня этот идиот–сержант из местной фельджандармерии. Пока он читал эту нелепую фальшивку, его брови поднимались все выше и выше. Он зацыкал зубом, как мать в разговоре с непослушным ребенком.
- Ну–ну, Ади, - сказал он, прочитав наконец весь этот набор инсинуаций - а что еще там могло быть, когда донос был направлен против меня и против самой истины. Бригадир Энгельгардт грустно покачал головой. - Ну–ну, - повторил он. - Я вижу, ты зря времени не терял, не так ли?
- Герр бригадир, я выполнял свой долг, как подобает и надлежит солдату Кайзеррейха, - ответил я упрямо.
- По–твоему, этот долг состоит в том, чтобы обижать своих товарищей без видимой причины? - спросил он, стараясь придать своему голосу суровость.
- Герр бригадир, они отказываются исполнять СВОЙ долг, - ответил я, и рассказ обо всем, что случилось прошлым вечером, сорвался с моих губ. Я не оставил камня на камне от того абсурдного поклепа, который возвел на меня этот мерзавец–фельдфебель, этот волк в овечьей шкуре, этот скрытый враг Германской Империи.
Бригадир Энгельгардт был заметно удивлен моим пылом.
- Ты уверен на сто процентов, - замечает он.
- Уверен абсолютно, - отвечаю я, - как уверен в том, что на небесах меня ждет рай.
- И тем не менее, - говорит он, - доказательства того, в чем ты уверен, у тебя какие‑то хлипкие. Зачем нам отправлять туда столько народа, если все это, скорее всего, кончится ложной тревогой? Ответь‑ка мне на это, будь так любезен.
- Герр бригадир, - говорю я, - зачем же за мной послала лилльская фельджандармерия, если не для того, чтобы решить проблему, которую местные кадры решить не способны? И вот я нашел решение, проблема практически решена, и что же я вижу? Что никто - никто, даже вы, герр бригадир! - не воспринимает меня серьезно. С таким же успехом я мог бы остаться в Мюнхене и навещать мою красивую и очаровательную племянницу. - Вот видишь, моя дорогая, даже на службе монарху я всегда думаю о тебе.
Бригадир Энгельгардт хмурится как школьный учитель, который слышит от тебя неожиданный ответ. Пусть это и правильный ответ - если ты достаточно умен, чтобы придумать ответ, которого учитель не ожидал, то наверняка будешь прав, как в данном случае несомненно прав был я - но ему нужно время, чтобы этот ответ как следует обдумать. Иной учитель может тебя и высечь за то, что ты осмелился думать быстрее и лучше, чем он. Но бригадир Энгельгардт не из таких.
В конце концов, он говорит:
- Но, Ади, разве ты не видишь? Никто же не назвал Дорио по имени. Ты никак не можешь ЗНАТЬ, что он будет у мадам Лии.
- Я знаю, что там будут заниматься подрывной деятельностью, - говорю я. - И если Дорио приехал в город, чтобы распространять свои красные мерзости, что же еще там может быть?
- Да что угодно, - отвечает он. - Лилль не из тех городов, которые любят Германскую Империю. Здесь никогда нас не любили. И никогда не полюбят.
- Это Дорио! - говорю я. Громко. - Это должен быть Дорио! - Я наклоняюсь вперед. Я стучу кулаком по столу. Бумаги подпрыгивают, как и ваза с красной розой.
Бригадир Энгельгардт ловит ее, пока она не перевернулась. Он смотрит на меня на протяжении долгого времени. Потом он говорит:
- Вы далеко заходите, сержант. Вы заходите слишком далеко, по правде говоря.
Я не говорю ни слова. Он хочет, чтобы я извинился. Я не извинюсь. Я ПРАВ. Я ЗНАЮ, что я прав. Мой дух полон уверенности в моей правоте.
Он барабанит пальцами по столу. Новая пауза. Он вздыхает.
- Хорошо, Ади, - говорит он. - Я дам тебе то, что ты хочешь.
Я вытягиваюсь в струнку! Я отдаю честь!
- Благодарю вас, герр бригадир! Да здравстует победа!