Мне казалось, я совершенно не спал. Просто минутное забытье. Однако, очнувшись, я почувствовал какое-то странное облегчение. Взглянул на часы и не поверил глазам. Мое "забытье" длилось четыре часа! С хвостиком. Значит, все-таки, спал…
Мышцы все еще усталого тела протестуют против любого движения. Мозг обладает меньшей инерцией. Ему бывает достаточно доли секунды, чтобы слуховой и зрительный центры вновь обрели состояние высшей готовности.
Широко открытые глаза не уловили никаких изменений в окружающей обстановке. Кроме нового положения стрелок часов. Но уши отметили едва уловимое дополнение к той тишине, которая стала привычной в каюте, почти осязаемой. Что-то далекое, приятно знакомое и совершенно чуждое сиюминутному отрезку реальности… Память услужливо подсказала: это Глиэр.
Тишина - загадочная субстанция. Иногда она проделывает с человеком странные вещи. То кажется непомерно растянутой, необъятной, то спрессованной, сжатой до размеров бункерного пространства. Тишина способна обманывать. Вот и сейчас она притворилась концертом Глиэра для голоса с оркестром… Я жадно вслушиваюсь в переливы мелодии, хотя понимаю, что это обман, слуховая иллюзия.
Сама по себе иллюзия для меня значения не имела: в сурдокамерах, я знал это, вполне здоровым людям не раз доводилось "видеть" несуществующие предметы, "слышать" воображаемую музыку - специфические реакции человека на условия с ограниченным количеством внешних раздражителей. Один космонавт, например, во время испытания тишиной, совершенно отчетливо "видел" гремучую змею, но, к счастью, понимал, что это нереально. Моя иллюзия, вероятно, вызвана едва уловимым на слух пением вентиляционной установки в соседней каюте: я с необыкновенной отчетливостью улавливал каждую музыкальную фразу. Сон наяву. Хорошо, что мне "приснился" Глиэр…
Люблю Глиэра. Он - один из немногих, кто умел создавать драгоценные сплавы чувства и музыки. И Чайковского тоже люблю, но по-другому. Чайковский слишком велик и необъятен, как необъятна Россия. Лиричен, да, но в широком смысле этого слова. Глиэр более "узок". В том понимании, которое определяет желание побыть одному. Или, сказать откровенно, вдвоем…
Это было давно… Впрочем, нет, совсем недавно - всего лишь два года назад. Тем, что мне довелось участвовать в работе Международного конгресса океанологов в Ленинграде, я был обязан успехам нашей комплексной Тихоокеанской экспедиции. Новые методы гидрофизических исследований… Доклад поручили сделать мне.
Из окна моего номера виднелся кусочек площади Космонавтов. Красивая площадь - великолепный монумент, зелень, фонтаны… Сегодня вторая половина дня свободна от заседаний, и я ломал голову над вопросом, как распределить свое время между тремя ответными визитами шведам, канадцам и англичанам. Кроме того, мне необходимо было встретиться с руководителем нашей гидрофизической секции Зенковским. Конец моим колебаниям положил Ваня Матвеев - ихтиолог, большой эрудит в вопросах прикладной гастрономии, весельчак и очень беспокойный сосед по номеру. Едва переступив порог, он скороговоркой сообщил, что минуту назад говорил по телефону с Зенковским.
- Он хочет тебя видеть немедленно. Предстоит какое-то там обсуждение. Старик настолько любезен, что послал за тобой…
- Дилижанс?
- Странно, но ты угадал. "Меркурий", желтенький такой. Через пять минут у подъезда.
Матвеев злорадно ухмыльнулся.
Я поправил галстук и сунул руку в рукав пиджака. Хотя бы и мотоцикл - какая собственно разница? В конце концов я не страдаю чрезмерной щепетильностью в выборе транспорта.
- Меня приглашают в институт бионетики, - тараторил Матвеев. - Хотел отказаться, но уж очень просили приехать. Как ты думаешь, зачем?
- Полагаю, очередная консультация о способах приготовления севрюги.
- Нет, кроме шуток? Администратор говорит, что звонили несколько раз. Последний звонок застал меня в вестибюле, голос женский и довольно приятный…
- Севрюга, брат, это вещь! Особенно заливная. Пока!
Я вышел из гостиницы и направился к автостоянке. Поискал глазами "Меркурий". Он уже здесь. Желтенький, с коляской. Коляска в царапинах, вмятина на боку. Хорошо еще, что цело ветровое стекло.
Водитель - насколько позволяла видеть его великолепная экипировка - молодой симпатичный парнишка. Сапоги, кожаный костюм на молниях, перчатки с крагами. И, разумеется, жесткий спортивный шлем, защитные очки в пол-лица. Затрещал мотор. Юнец сделал приветственный жест, указал на коляску и прощебетал что-то, упомянув Матвеева.
- Да, да, мне передали, - крикнул я и сунул ноги в коляску.
Тесновато… Но ехать, видимо, недалеко. Я покровительственно шлепнул парнишку по кожаной спине:
- Пошел!
Мотоцикл рванулся с места. Скоро я убедился, что за рулем действительно первоклассный водитель. Мы пронеслись мимо новостроек северного района и вылетели на автостраду. Легкое недоумение. Старик Зенковский явно решил соригинальничать. Автострада уводила нас все дальше и дальше за город. Мелькали дорожные указатели с перечнем ближайших дачных поселков. Ладно, погода теплая, пропитаюсь озоном, а к шведам можно и завтра.
Столбик с отметкой "60 километров" заставил меня насторожиться. Куда же мы все-таки едем? Неужели в Приморск? Я довольно бесцеремонно толкнул водителя в бок и знаками попросил остановиться. Водитель отрицательно покачал головой и показал на солнце. Ага, времени маловато, спешит… Если и вправду нужно в Приморск, то зачем мотоцикл? На монорельсе я прикатил бы гораздо быстрее.
Наконец, мы свернули направо и, разбрызгивая лужи, покатили по проселочной дороге. Совершенно пустынное место. Неужели Матвеев меня разыграл?.. Сегодня утром я нашел в столе кем-то забытый тюбик губной помады и употребил его на то, чтобы выкрасить диски матвеевской электробритвы "Массаж". Краска оказалась на редкость стойкой, ихтиолог долго не мог отмыть физиономию, и мы едва не опоздали к началу заседания… Нет-нет, он не стал бы мстить так жестоко, здесь явно замешан Зенковский.
Я тронул водителя за плечо и, рискуя повредить голосовые связки, осведомился, правильно ли мы едем. Юнец неопределенно махнул рукой. Это могло означать все, что угодно: скоро приедем, отстань от меня, сиди и не рыпайся…
Обширное озеро. Должно быть, холодное и глубокое. Красотища какая!.. Волшебный мир воды и неба, холмов, растений и воздуха. Я уже не жалею, что меня сюда занесло.
Мы нырнули в сырой и темный ельник, перемахнули через деревянный мост, под которым сердито шумела речушка, и неожиданно выехали к самому берегу озера.
У дощатого причала - небольшой катер. Выше по берегу - бревенчатый дом. Над крышей - антенна. Экзотика…
Мотоцикл остановился у крыльца, надоевшая трескотня умолкла, и я услышал ровный гул дизеля полевой электростанции. Все это, конечно, занятно, но я не вижу Зенковского.
- Уф… - с облегчением вздохнул водитель и звонким голосом сообщил: - Приехали!
- Отличная новость. - Я с удовольствием спрыгнул на твердую землю и стал разминать затекшие колени. - Весь вопрос в том, куда мы приехали? Может быть, ты объяснишь мне, стервец?
- Вы всегда так разговариваете с незнакомыми девушками?
Я обернулся… и впервые взглянул в эти серые и какие-то очень внимательные глаза. Стоял, как столб, глядел и неизвестно чему улыбался. Казалось, вся озерная голубизна вдруг хлынула в грудь и утопила сердце в водовороте радостного изумления… Пройдут года, мы станем ближе друг другу, роднее. Но я навсегда сохраню в себе это радостное изумление ею…
Я перевел взгляд на брошенные в коляску шлем и очки, под которыми раньше не сумел угадать светлые волосы незнакомки и ее необыкновенные глаза. Вспомнил злорадную ухмылку Матвеева.
- Мадемуазель, - сказал я, - мой вопрос отменяется. Мне теперь все равно, куда мы приехали. Простите, я не знал, что вы - девушка.
- Глупо, - сказала она. - Бездарный юмор, товарищ Матвеев.
- Глупо, - со вздохом согласился я. - Мы совершенно не понимаем друг друга.
Она швырнула перчатки в коляску и вошла в дом. Я последовал за ней. Хотя бы за тем, чтобы объяснить, наконец, что я не Матвеев. На двери прибит кусочек картона, на котором мелким шрифтом начертана фраза: "НИИМБ, лаборатория самых туманных проблем".
В большой, установленной какими-то приборами комнате - трое. Двое парней и девушка. Девушка в белом трико, парни в спортивных брюках. Один из них в майке, другой - без. Тот, который в майке, рыжеволос, как солнце; который без - мускулист, как Геракл. Все трое сидят на полу и молча разглядывают разобранный акваланг.
- Здравствуйте, - сказал я.
Три пары глаз. Самые любопытные у девушки в белом.
- Андрей, - ткнул Геракл себя в голую грудь. Указал на остальных: - Жора, Наташа. Но вы чертовски не вовремя… Присаживайтесь.
Забавно… Однако на меня уже никто не смотрел. Акваланг для них почему-то важнее. Я присел рядом с ними на корточки и стал ощупывать детали старенькой двухбаллонной "Ялты".
- Мембрана, - сказал я и вытер руки, испачканные смазкой.
- Труба? - спросил Андрей.
- Труба, конечно… Если нет запасной.
- Жора, если нет запасной… - Бицепсы Андрея угрожающе вздулись.
Жора тяжело вздохнул и подергал себя за вихор.
- У него нет запасной, - с тоской в голосе сообщила Наташа. - У него нет ничего запасного.
- А в чем, собственно, дело? - полюбопытствовал я.
- Расползаются… - тихо сказала Наташа.
Все трое повернули головы и как-то странно поглядели на дверь.
- Кто расползается?
- Бентарки, - нехотя ответил Андрей.
- Бентарки?..
Я тоже взглянул в сторону двери.