Словом, реб Яков постепенно успокоился и, хотя горевал часто о рано умершей жене, был, в общем-то, доволен установившимся порядком. Со стороны казалось, что в большой дом на окраине Явориц наконец-то пришел покой.
Как-то раз, когда Яков вошел в спальню мальчика после ухода няньки, ему показалось, что Хаим не спит, а лежит с открытыми глазами. Такое было необычным - ведь сын Якова был совсем маленьким мальчиком. Если ему не спалось, он всегда хныкал, звал кого-нибудь - Лею или отца. Раввин склонился над колыбелью. Так и есть - Хаим не спал, а смотрел широко раскрытыми глазами куда-то мимо отца и молчал.
Якову стало не по себе.
- Хаим, - ласково позвал он, - мальчик мой, что ты увидел на стене?
Мальчик никак не реагировал на слова отца. Даже когда раввин осторожно погладил его по головке, не пошевелился. Лоб его был сухим и очень горячим.
Решив, что ребенок заболел, реб Яков подхватил его на руки, завернул в теплое одеяльце (дело было уже зимой) и побежал к Шифре, жившей через два дома от него.
Та еще не спала, сразу же открыла дверь на его стук. Раввин, путаясь в словах, кое-как объяснил старухе, что, дескать, вот - у мальчика жар.
Знахарка внимательно осмотрела малыша. Ее лицо стало очень озабоченным, она несколько раз покачала головой. Раввин с тревогой ждал ее слов. Шифра что-то пошептала над мальчиком, Хаим несколько раз сонно моргнул глазками и уснул. Отец его облегченно вздохнул. Но, видя странное выражение лица знахарки, вновь взволновался.
- Что с ним? - шепотом спросил он. - Что с моим сыном, Шифра?
- Странная у него болезнь, - пробормотала Шифра, продолжая пристально вглядываться в спокойное лицо мальчика. - Очень странная… Скажите-ка, рабби, уж не серчайте на соседку, но сдается мне, что мальчик за последнее время изрядно исхудал, правда?
Раввин нахмурился. Похоже, свалив все дела на служанку, он стал меньше обращать внимание на сына.
- Нет, я так не думаю, - сказал он, словно оправдываясь. - Хаим живой мальчик, очень подвижный. Правда, он еще не ходит…
- А надо бы, - сказала знахарка. - Когда я присматривала за ним по вашей просьбе, рабби, он ведь уже начал ходить. Сейчас, говорите, совсем не ходит?
Успокоившийся было раввин снова встревожился.
- Совсем, - сказал он чуть растерянно. - Я даже не обратил внимания.
Шифра откинула покрывало, которым был накрыт мальчик, и осторожно ощупала его ножки. Старчески искривленные и узловатые ее пальцы задержались на припухлых детских коленках. Она задумалась. Раввин почувствовал, как смутное беспокойство вновь зарождается в его душе.
Знахарка укрыла мальчика, провела коричневым пальцем по его открытому лбу. Поджала губы, отошла от лежанки. Поманила раввина за собой. Они сели за стол у окна.
Шифра долго молчала, глядя перед собой. Брови ее были нахмурены. Раввин тоже молчал, изредка поглядывал в сторону мирно спящего Хаима.
- Рабби, - сказала вдруг Шифра, - это не простая хворь.
- Не простая хворь? Что вы имеете в виду, Шифра?
Знахарка вновь замолчала. Казалось, она хочет что-то сказать Якову, но по какой-то причине не решается это сделать. Наконец, приняв решение, Шифра пристально посмотрела на раввина и спросила:
- Вы знаете историю дома, в котором поселились?
Не ожидавший такого вопроса Яков-Лейзер только удивленно посмотрел на нее.
- Значит, не знаете, - сказала Шифра. - Очень плохо. Я ведь говорила… Ну да что уж сейчас, - оборвала она сама себя. - В вашем доме, реб Яков, жил когда-то мельник по имени Иосиф. Его жена умерла ровно через год после свадьбы.
Раввин почувствовал себя неуютно. Шейна тоже умерла через год после свадьбы. Шифра не замечала его состояния. Она смотрела в темное окно прозрачными стариковскими глазами и говорила сухим надтреснутым голосом.
- В ее смерти было много непонятного. Очень много непонятного, чтобы не сказать больше… С тех пор прошло много времени, никто толком не помнит… Но говорят, будто жизнь из нее словно вытекала день за днем. Будто кто-то выпивал из нее веселость, молодость… - Шифра замолчала.
- Моя жена, да будет благословенна ее память, умерла от потери крови при родах, - раздраженно сказал раввин. - Она всегда была болезненной. Вы сами это знаете. Вы сами это видели. И я не понимаю, при чем тут какая-то старая история. И при чем тут болезнь моего сына.
- Да, - ответила Шифра. - Я видела, что у нее началось кровотечение. Но стало ли оно причиной ее смерти - этого, реб Яков, я вам не скажу.
Реб Яков хотел было возразить знахарке, что, мол, хватит с него всех этих диких суеверий, но вдруг словно наяву услышал голос покойной жены: "Мне страшно… Мне кажется, что за мной следит кто-то недобрый…"
Словно наяву.
Раввин вздрогнул, испуганно взглянул на сына. Потом снова на Шифру.
- Что вы хотите этим сказать, Шифра? - спросил он осторожно. - Что вы имеете в виду, говоря, что моя жена умерла не от горячки? От чего же, в таком случае?
Шифра, кряхтя, поднялась со своего места, подошла к ящику, стоявшему в углу. Что-то прошептала, порылась в ящике, вытащила оттуда какой-то предмет.
- Вот, посмотрите, реб Яков, - сказала она, вернувшись к столу. - Вот. - И Шифра положила найденный предмет перед раввином. - Что скажете?
Предмет оказался обычным кухонным ножом, только почему-то с почерневшим лезвием.
- А что я могу сказать? - Раввин воззрился на знахарку.
- Ваша жена, рабби, пожаловалась на непонятную слабость и хвори. Я решила, что, возможно, ее сглазили. И написала ей заговор…
- Так это вы написали? - скривился раввин. - Что-то насчет трех женщин?
Шифра кивнула и продолжила:
- А нож, который дала ей я, она положила в изголовье. Только в тот момент он выглядел иначе. - Знахарка перевернула нож и показала раввину другую, зеркально сверкавшую сторону лезвия. - А наутро та сторона, что была повернута к ребецен, почернела. Да вы сами видите.
- И что же это означает? - спросил раввин, хмурясь.
- А что вы можете сказать о вашей новой служанке? - спросила в свою очередь знахарка.
И вновь здравый смысл заставил раввина возмутиться.
- Боже мой, Шифра, уж не хотите ли вы сказать, что у нее дурной глаз и оттого Хаим похудел?! - раздраженно воскликнул раввин. - Вы же умная женщина, Шифра! Что за глупости вам приходят в голову? И при чем тут несчастная Шейна?
Знахарка словно не замечала его раздражения. Она смотрела в темное окно и чуть раскачивалась из стороны в сторону. Раввин с испуганным удивлением услышал, что старуха бормочет себе под нос унылую однообразную мелодию. "Только сумасшедшей мне сейчас не хватает", - подумал он.
Шифра прервала пение и спросила, по-прежнему глядя в окно:
- Эта ваша служанка… Вы когда-нибудь видели, как она входит в дом?
Раввин растерялся.
- Как она входит в дом? Да, конечно, я… то есть… - Тут Яков почувствовал еще большую растерянность. - Я… то есть… Я видел, как она входит…
- В комнату, - подсказала Шифра. - Я вот знаю, что в вашем доме большие сени. И вы обычно сидите в гостиной за столом. Так ведь? - Она отвернулась от окна и взглянула прямо в глаза раввину. Завороженный ее пристальным взглядом, раввин только кивнул.
- Служанка… как ее зовут? Лея? Ваша Лея входит в гостиную. Вот здесь вы ее видите. Но ведь вы не видели, как она входит в сени с улицы. Правда, рабби? - при последних словах Шифра понизила голос до шепота. - Правда?
Реб Яков вынужден был согласиться. Тревожное чувство, вытесненное раздражением, вновь вернулось. Он действительно никогда не видел, как его служанка входит в дом. И как она выходит - тоже ни разу не видел. Почему-то сейчас его тоже вдруг испугало это обстоятельство.
- Как вы догадались, Шифра? - настороженно спросил он. - Как вы догадались, что я никогда не видел ее входящей в дом?
Шифра, не сводя с него взгляда горящих глаз, ответила - прежним шепотом:
- Потому что я никогда не видела, как она подходит к дому. Ее вообще никто не видел на улице. Никто не видит, как она приходит в Яворицы. Никто не видит, как она уходит. И нет в Долиновке никакой старухи, сдающей комнату одинокой еврейке.
В комнате воцарилась глубокая тишина, окрашенная страхом. Шифра вздохнула, провела обеими руками по лицу, словно отгоняя дурной сон.
- Скажите, - спросила она, - скажите, целовала ли она мальчика, перед тем как уложить спать?
- Я… я не помню… - Раввин нахмурился. - Нет, этого я не помню в точности. Может быть, нет. Хотя… Да-да, конечно, она целовала его, теперь я вспомнил!
- Вот так во время поцелуя она и высасывала из него жизнь. Она - не человек, рабби, - сказала знахарка. И, наклонившись к самому уху раввина, добавила: - Она - астри.
Раввин отшатнулся от ее жаркого шепота.
- Кто-кто? - непонимающе спросил он.
- Астри, - повторила знахарка. - Демоница, питающаяся кровью. Она давным-давно живет в этом доме. Я говорила габаю, но он и слушать не хотел. Дом давно следовало сжечь.
Раввин поднялся. Он чувствовал странное головокружение. Ноги казались ватными. "Душа тела - в крови", - вспомнилось ему сказанное в Торе. И еще он растерянно подумал, что почему-то верит словам знахарки.
- Она погубила вашу жену, рабби, - сурово сказала знахарка. - Ей приходилось прятаться, пока вы не надумали завести служанку. Это ваше желание дало ей возможность открыто хозяйничать в доме. Теперь она губит вашего сына. Жизнь уходит из его тела.
- Боже… - прошептал реб Яков. - Но откуда она взялась?..
- Кто знает, откуда берутся эти чудовища. - Шифра покачала головой. - Говорят, от всех ошибок. Даже если человек выругается - от этого может родиться добрый десяток демонов.