- Жоакин, друг, ну-ка поясни, что тут у вас вообще происходит? Конвой этот, следователь - они всегда так одеваются? Типа - форма такая, да?
- Одежда? - парнишка моргнул. - У благородных - благородная одежда, да.
Громов лишь сплюнул да повнимательнее взглянул на "сообщника", которого наконец смог как следует рассмотреть. На вид - лет пятнадцать-шестнадцать, темные глаза, черная шевелюра до плеч, одежка - лохмотья какие-то: шорты или, скорее, бермуды из мешковины и такая же безрукавка. Обуви никакой - босяк, а вот на шее - явно серебряный крестик. Ишь ты, не отобрали, наверняка посчитали за грех - испанцы ведь добрые католики. Жоакин вчера показался смуглым, но сейчас, при свете дня… нет, не смуглый, скорей - просто загорелый, и даже не очень-то, не так, как российские курортники на пляжах Коста Браво и Коста дель Марезме. Уж те-то - прямо как индейцы. Еще б - целыми днями на солнце жарятся да виски в отелях "все включено" жрут - это называется - "отдых". Как говорила Влада - "как все нормальные люди".
Влада… Андрей не мог бы сказать, что испытывает к ней какие-то серьезные чувства, так, мимолетное увлечение, случайная, ни к чему не обязывающая связь. Да и сама девушка рассматривала их отношения точно так же, о чем вполне откровенно и говорила. Ну съездили вместе в Испанию, получили друг от друга удовольствие, ну а потом, дома - что? Скорее всего - расстались бы, уж слишком разные люди, а может, и продолжали б встречаться - удобно было обоим.
О чувствах речь не шла, да - но Громов все же за Владу вступился, причем со всей безрассудностью, о чем сейчас ничуть не жалел, считая, что поступил правильно, как на его месте поступил бы любой уважающий себя мужик. В конце концов, эта девчонка приехала сюда с ним - и Андрей чувствовал за нее ответственность. Как это вдруг - какие-то хмыри бросили Владу в лодку, увезли на корабль! Конечно, выручать надо было. Выручил… Но и сам угодил в полные непонятки! Непонятки даже вот сейчас, кругом, куда ни кинь взгляд.
Они ехали уже часа полтора, слева плескалось море, справа синели горные кряжи, иногда попадались одиноко стоящие домики, рыбацкие деревушки, лодки. И все этакое… старинное, что ли. Никаких примет цивилизации - ни шума поездов, ни авто, даже самолеты в небе не пролетали, хотя должны бы - и часто. Все это было странно, особенно для Испании, для Европы. Нет, если б дело происходило в российской глубинке, то почти все было бы вполне объяснимым: и телега эта, и отсутствие всякой связи, и долбаный этот проселок, и произвол местных властей, вырядившихся черт-те зачем в черт знает какие одежки! Да, может, местный - российский - губернатор оказался бы вдруг ярым поклонником старины, вот все остальные чиновники-жополизы ему бы и подражали. В России - да, все могло быть. Но не в Европе! Даже здесь, в Испании, по уверениям российских СМИ, погрязшей в экономическом кризисе по самые гланды, жизнь, точнее, вся инфраструктура была устроена очень даже комфортно - ровные дороги, комфортабельные поезда, даже на пустынных полустанках - в том же Масане-Масанесе - и там на платформах действующие (!) лифты для инвалидов, или для тех, кому чемоданы по лестницам в переходах таскать лень. Шикарные, сверкающие никелем лифты, вовсе не загаженные, не раскуроченные… Такой вот дорожки здесь просто быть не могло! А она была! Вон, пылища-то.
Стражники позади откровенно дремали, да возница тоже поклевывал носом, уснул в углу клетки и Жоакин. Похоже, никто из них не замечал никакой странности в происходящем, словно все так и должно было быть: запряженная лошадьми повозка, пыльный проселок, убогие деревеньки и… и никакой цивилизации!
Какое-то горестно-щемящее чувство охватило вдруг Громова, ощущение чего-то невероятного и непоправимого сдавило грудь, молодой человек подумал даже… О нет! Быть такого не может… потому что не может быть никогда. Ну а с другой стороны - чем тогда объяснить все эти странности?
Андрей обхватил голову руками, словно стараясь выдавить все дурацкие мысли. Ладно! Барселона! Там видно будет, там-то все и разрешится, и, может, через несколько дней он и Влада уже будут потягивать вино в летящем на родину лайнере!
Барселона… Гужевым-то образом добираться - дня четыре, самое меньшее - три. Придется терпеть, делать нечего - надо сказать, конвой к своим обязанностям относился весьма добросовестно - кто б мог подумать, глядя на этих ряженых пижонов! Время от времени делая остановки и выводя узников "на моцион", стражи всегда привязывали конвоируемых за ногу, вообще, стреноживали, словно коней, какими-то хитрыми узлами, а за Жоакином приглядывали куда как внимательнее, нежели за Громовым, словно бы парнишка и впрямь был перепелкой и мог в любой момент улететь. Все правильно - он же местный, все тропки знает, сбежит - попробуй поймай.
На ночь остановились в какой-то деревухе, такое впечатление - что на постоялом дворе - на мотель сии грязноватые, крытые соломой хижины явно не тянули, даже до беззвездочного хостела не дотягивали. Старина, блин… И тут - старина. Перекусив черствой лепешкою с сыром и запив все это тепловатой водицей, узники улеглись спать все там же - в клетке, на брошенной стражниками соломе - спасибо и на том. Сильно пахло навозом, и рядом, надо полагать - в хлеву, всю ночь мычали коровы, так, что Громов и вовсе не сомкнул глаз, его уж потом, на пути, сморило - дорожка пошла в гору, стало куда меньше пыли да еще с моря дул прохладный, освежающий ветерок.
- Андрей! А я везде тебя ищу!
- Влада!
Молодой человек обернулся - он стоял на платформе, напротив поезда компании железных дорог Каталонии, из распахнутых дверей вагона ему махала рукой Влада - все в тех же белых шортах и рубашке в клетку, завязанной на животе узлом.
Бросив тяжелый чемодан (и откуда он у него в руке взялся), Громов немедленно подбежал, обнял девушку:
- Ты доплыла!
- Ну да. И ты - я вижу.
- Господи, Влада. Со мной тут тако-ое было! Расскажу - не поверишь. Ты куда едешь-то?
Девушка пожала плечами:
- С тобой - в Фигерас. Помнишь, мы собирались?
- Так и ездили уже… А это что за станция? Жирона?
- Нет. Написано - Матаро.
- Матаро, - тихо повторил Андрей. - Постой! Это ж в другую строну!
- Так нам и надо в другую. В Питер, да!
- Но до Питера из Матаро поезда не…
Что-то тряхнуло, и поезд, и красивое личико Влады вдруг сделались зыбкими, расплылись, исчезли…
Громов поднял голову, схватившись за деревянную стойку клетки:
- Что так трясет-то?
- Так дорога такая, - зевнув, отозвался Жоакин. - Скоро ночлег.
Молодой человек приник к решетке - уже наступали сумерки, но было еще не настолько темно, чтоб не разглядеть узенькие улочки какого-то старинного городка - живописно одетый народ, небольшие двух- и трехэтажные домики, церковь.
- Этот что за город-то?
- Матаро.
- Матаро?! - узник резко обернулся. - У них что тут, карнавал, что ли?
Мальчишка неожиданно засмеялся, показав белые зубы:
- Не, карнавал у них весной, в честь святой Сусанны и святой Эулалии. А сейчас просто - праздник урожая.
- А-а-а, - расслабленно протянул Громов. - То-то я и смотрю - в костюмах все маскарадных.
И в самом деле, в городке был праздник - на площади, встав в круг, веселые, разодетые кто во что горазд люди танцевали сардану, национальный каталонский танец, что-то типа неподвижного хоровода "с выходом". Кто-то пел, кто-то играл на гитаре, за церковью, под старым платаном, крутила разноцветными юбками юная танцовщица цыганка.
- А хорошо тут, - не удержавшись, Андрей смачно зевнул, хотя и должен уже был бы и выспаться. - Весело. Песни поют, пляшут.
Сидевший позади стражник вдруг что-то сказал узникам, громко, но без злобы.
- Он говорит - в эту пору в Матаро всегда весело, - перевел Жоакин. - Праздник урожая, да.
По случаю праздника узникам перепала крынка вина, опростав которую, оба сразу же и уснули, и проснулись лишь утром - от скрипа тележных колес и тряски.
- Поехали, - с улыбкой промолвил Перепелка.
Громов стряхнул приставшую к волосам солому:
- Слушай, Жоакин. Ты чему так радуешься-то? Надеешься на барселонское правосудие?
- Надеюсь! - подросток быстро перекрестился и что-то коротко произнес на латыни, как видно - молитву. - В Барселоне плетьми не бьют… В Барселоне сразу вешают!
- А ты шутник, как я погляжу!
Андрей усмехнулся - он и сам ценил черный юмор, тем более - столь неожиданный в устах этого забитого парня. Вообще-то, Перепелка - тоже странный до невозможности.
- Жоакин, все хочу спросить - ты где учишься? В колледже?
- Да, в колледже, - юноша охотно кивнул. - Учился, у отцов иезуитов. Не здесь - в Жироне.
- В Жироне… иезуиты? Ах, ну да… у вас же католические школы есть, - молодой человек повернул голову, посматривая на показавшегося позади повозки всадника. - А что говоришь - учился. Бросил?
- Сбежал.
- Х-ха! - хмыкнул Андрей. - Вот уж поистине - ученье свет, а неученых - тьма. Хотя с английским-то у тебя вроде неплохо. Видать, научили.
Подросток помотал головой:
- Это не они, это дядюшка Паулу из нашей деревни. Старый рыбак. Люди говорят, он был когда-то пиратом.
- Люди много чего говорят, - Громов проводил взглядом обогнавшего повозку всадника в старинном кафтане, плаще и широкополой шляпе. - Вот еще один, с карнавала. Ну с праздника.
- Да, верно - из Матаро.
Всадник обмолвился парой слов с конвоем - именно что парой, может, просто поздоровался - и пришпорил коня.
- А родители твои кто? - продолжал допытываться Андрей.
- Сирота я. Дядюшка Паулу меня к себе взял, он же и в колледж отдал…