- Вы говорите неправду или успокаиваете себя, - разочарованно произнесла Валя. - Вы такой же идеалист, как и мой папа. Такой же, каким был он… Папа всего себя отдавал Германии, он был преданнейшим слугой немцев. И вот результат - он погиб, а его дочь… - И на этот раз Валя справилась со слезами, она только высморкалась в кружевной платочек и с чувством произнесла: - Я ненавижу коммунистов, я готова мстить за отца.
- Могу предоставить тебе такую возможность, - с той же блудливой ухмылкой сказал Ганс.
- Пошлете к партизанам? - враждебно посмотрела на него Валя. - Спасибо. Я не хочу быть бесполезной жертвой. Давайте выпьем.
- О! - радостно воскликнул Ганс. - Это по–моему. На брудершафт?
- Боже мой! - скорее одобрительно, нежели осуждающе сказала девушка. - Вы ни капельки не изменились, Казимир… господин Ганс. Все такой же неисправимый ловелас, бабник.
- А разве это так уж плохо для мужчины в моем возрасте? - лукаво осведомился Ганс.
- Да, вы неплохо сохранились, - критически оглядела его Валя и улыбнулась одним уголком рта. - Вам больше пятидесяти не дашь…
- Что–о-о! -Стул под Гансом затрещал. Он готов был обидеться, но, уловив лукавые огоньки в глазах девушки, понял шутку и загоготал. - Ты свинья, Валенька, ты просто очаровательный поросенок, Валюша. И в наказание я тебя съем. Частично. Один окорок… Хотя бы вот этот.
Валя вовремя отстранилась, ударила его по руке.
- Фз - сказала она. - Такие сравнения. Недаром, когда вы были начальником полиции, люди называли вас людоедом…
Шутка пришлась по вкусу Гансу, он рассмеялся, чокнулся с девушкой и, сложив толстые губы трубкой, аккуратно вылил водку в рот. Выпила и Валя. Водка не подняла настроения девушки, она снова стала серьезной, грустной. Сказала тихо, с глубокой убежденностью:
- Казимир Карлович, надо считаться с реальностью: война проиграна, наши надежды не оправдались, и нам надо думать о новых хозяевах.
Ганс вздрогнул ― эта девчонка отгадала его сокровенные мысли. Умна. Но откровенничать с ней он не будет. Другое дело…
Неожиданно, без связи с предыдущим Валя спросила, обрывая мысли Ганса:
- Вы не могли бы снабдить меня настоящими советскими документами? Конечно, на другое имя. И придумать какую‑нибудь безопасную биографию?
- Зачем тебе?
- Я хочу вернуться.
Подозрительность была чуть ли не главной чертой характера Ганса. Он насторожился.
- Это не так просто. Что тебя тянет туда?
- Сказать правду? -после некоторого колебания спросила Валя.
- Конечно.
Девушка вынула из кармана старенькую металлическую пудреницу с разбитым зеркальцем и достала из нее крохотный замшевый мешочек.
- Папа не был стопроцентным идеалистом. И он любил меня. Правда, у нас не было во всем согласия. Из‑за мамы. Он был такой же бабник, как и вы, и на этой почве у нас возникали конфликты. Но он любил меня. И вот когда началось отступление… Правда, мы надеялись тогда, были уверены даже, что это временное явление и немцы снова будут наступать. Вот тогда папа в моем присутствии закопал за городом в березовой роще кусок трубы, в которую вложил килограмма три золота -- монеты, кольца и несколько крупных бриллиантов. Не спрашивайте, не знаю, где и как он доставал все это. Наверно, он брал взятки, а может, и… Вас это не должно удивлять. Но труба осталась там, в роще… Сперва я надеялась, что вернусь, когда немцы снова начнут наступление, потом жалела, кусала пальцы, а теперь понимаю, что все равно не смогла бы удержать это богатство - у меня бы отобрали его при обысках в дороге или просто украли бы. Я захватила только вот эти два камушка. Точно не знаю, кажется, в каждом из них четыре–пять каратов. Чепуха. Это все, что есть у меня.
Девушка вынула из мешочка два граненых камушка, заискрившихся при свете свечи, показала их Гансу.
- Я не строю иллюзий, я знаю, что ждет в Германии таких, как я. А что будет, когда туда придут русские? Нет, лучше вернуться. Но только под чужим именем… У меня есть способности, буду учиться, окончу институт. Выкопаю эту трубу и заживу припеваючи. Ну, а случится, кто‑то другой завоюет Россию, - я богатый человек, можно открыть какое‑то дело.
Ганс налил себе водки и залпом выпил.
- Вот что, девочка, - сказал он строго- Я тебе все это устрою. Слышишь? И документы, и железную легенду. Не страшны будут никакие проверки - никто не подкопается, полная безопасность. Но… - Блудливая улыбка скользнула по его губам. - Как говорят - услуга за услугу. Покойный Петр Трофимович брал взятки. Нет, я не осуждаю… Но и я взятку возьму.
- Пожалуйста, - девушка протянула к нему ладонь, на которой лежали бриллианты.
- Ну что ты, Валюша! Грабить дочь друга, такую очаровательную девицу… За кого ты меня принимаешь? Я возьму взятку натурой.
Он оглушительно загоготал, облапил девушку, притиснул ее к себе.
В дверь постучали, сперва тихо, затем громче. Ганс быстро подошел, повернул ключ и открыл дверь. В коридоре стоял полицай.
- Что там такое, Филинчук?
- К вам пришли.
Ганс впустил полицая в кабинет,
- Кто?
- Мужчина.
- Назвал себя? Да, Иголка.
- Иголка? - тихо переспросил Ганс. Он несколько рас? терянно оглянулся на девушку и приказал полицаю: - Веди его сюда. Обыскать, отобрать оружие…
Валя точно не слышала этого разговора, сидела за сто? лом грустная, задумчивая.
- Извини, Валюта, - дела, - подошел к ней Ганс. - Сейчас я освобожусь. Но тебе придется постоять в коридоре.
В коридоре было темно. Когда полицай провел какого‑то человека, Валя не смогла рассмотреть его, и только в свете, вырвавшемся из приоткрытой двери кабинета, увидела на мгновение его голову и плечи.
Минут десять продержал Ганс Иголку у себя. Голоса их не проникали через обитую клеенкой дверь, и лишь однажды девушка услышала что‑то похожее на щелканье пружин тяжелого замка. Наверное, Ганс открывал свой сейф.
Наконец дверь приоткрылась, и Ганс коротко бросил:
- Можешь войти.
У стола стоял стройный, подтянутый мужчина лет двадцати пяти. Он настороженно, с любопытством посмотрел на вошедшую в кабинет девушку и перевел взгляд на шефа.
- Не узнаешь? - весело спросил Ганс.
Тот еще раз остро и озабоченно взглянул на нее.
- Нет. Никогда не видел.
- Плохо смотрел… Это и есть один из тех прилетевших к партизанам парашютистов, о которых ты говорил.
- Нет, те оба мужчины, усатые, -не поверил Иголка.
- Усы можно сбрить, - засмеялся Ганс, подмигнув Вале.
- Что вы… Женщину, ее видно.
- Так ты же издали их видел. И один раз только.
- Все равно… - осклабился Иголка, поняв, что шеф разыгрывает его. - Что я, не разбираюсь?
- Ладно, - меняя тон, сказал Ганс. - Хорошенько глядите, запоминайте лица. Может быть, вам придется встретиться. Чтобы и через пять–десять лет узнали друг друга.
Ганс проводил Иголку и вернулся сияющий.
- Теперь мы, Валечка, гульнем.
- Казимир Карлович… - начала было девушка, но Ганс не дал ей договорить.
- Я все помню, я все сделаю, Валенька. Можешь на меня положиться. Считай, что труба с золотом у тебя в кармане. Учись, старайся, выдвигайся, будь передовым советским человеком - не возбраняется и даже поощряется. Ну, а если кто‑нибудь придет от меня… Нет, нет, не сейчас, а в будущем. Мы обо всем детально договоримся. А сейчас… Иди ко мне, поросеночек, я так истосковался по женской ласке.
Валя глянула на стол. Самогона в литровой бутылке заметно убавилось. Значит, Ганс во время беседы с Иголкой успел приложиться к стакану. Она строго сжала губы, но тут же насмешливо улыбнулась.
- Господин Ганс, вы действительно истосковались по женскому обществу? К сожалению, вы не герой моего романа. Да и зачем вам я? Хотите, я познакомлю вас с молодой красивой девушкой? Даже с двумя.
- Хитришь, детка? -Лицо Ганса стало холодным, жестоким. - Напрасно…
- Я говорю правду. Две чудные девушки. Обе русские, беженки. Одна дочь полицая, другая была замужем за итальянским офицером. Они в ужасном положении, работают санитарками в больнице. Представляете?
- В какой больнице?
- Здесь, в Княжполе, где я лежала. Мне их так жаль. Помогите им, Казимир Карлович, подарите что‑нибудь из одежды. Они так обносились, просто жалость берет, когда на них смотришь. Такие красивые обе. Куда мне?
- Шлюхи какие‑нибудь? - недоверчиво буркнул Ганс.
- Да нет же! Милые, хорошие… Так сложилась судьба.
- Будут ломаться не хуже тебя…
- Ах, Казимир Карлович, они будут рады - такой солидный, имеющий власть человек. Если вы им поможете, будете их защищать… Подождите, у меня, кажется, есть фотография одной.
Морща лоб, Валя порылась в карманах, но ничего не нашла, открыла сумку и, отодвигая пальцами лежащую там бутылку, вытащила фотографию с загнувшимися и потрескавшимися краями.
- Что там у тебя? Гранаты? - спросил Ганс, беря поданную ему фотографию.
- Да, граната - бутылка самогонки–калганивки, - не смутившись, ответила она. - Вы удивлены? Купила в "Забаве". Хотела понести в больницу выпить с девочками. - Грустно покачала головой. - Да, да, Казимир Карлович, я пью понемножку… Что поделаешь? Начала с того дня, когда узнала, что папу повесили… Боюсь, как бы не стать алкоголичкой.
Ганс уже не слушал ее. Он таращил глаза на фотографию. Это был так называемый "интимный" снимок ― юная красавица, прикрывая грудь мехом чернобурки, кокетливо демонстрировала свои обнаженные пышные плечи.