* * *
Ярмарка не спала ни днем, ни ночью. Подсвеченная тысячами огоньков, источающая мириады запахов - приятных и не очень - огромная территория, уставленная лотками со всевозможным товаром, круглосуточно кишела разношерстной публикой, на все голоса и наречия старающейся повыгоднее всучить зазевавшимся простакам свой товар.
Оказавшись среди деловито галдящего люда, Женя вздохнула с облегчением, почувствовав себя увереннее - Карабасыч и хищная, безлюдная Топь наконец-то остались позади.
- Мы на рынке, что дальше, - попутно выискивая необходимые медикаменты для отца, украдкой поинтересовалась у рюкзака пробирающаяся между прилавков девушка. - Мне задерживаться долго нельзя, только лекарства куплю - и назад.
- Людно здесь. Найди местечко потемнее, там и рассчитаемся.
К удивлению путешественницы, поиски не заняли много времени. Каждый из обитателей и посетителей ярмарки был занят только процессом купли-продажи. Да оно и понятно в это время года - скоро зима, пора делать запасы.
Укрывшись в темном углу между двумя заброшенными лотками и положив рюкзак на землю, Женя, снова поборов внутреннее волнение, стала торопливо его расшнуровывать. Осознание того, что неожиданный попутчик вот-вот оставит ее в покое, вселяло в девушку чувство облегчения.
- Все, - закончив возиться с веревками, она выпрямилась и отступила на шаг. - Можешь выходить.
- Наконец-то, а то пахнет тут у тебя, - рюкзак пошевелился, и к ногам Жени с тихим шорохом выкатилась… крупная мужская голова.
- Деньги давай, - как и при первой встрече, невольно попятившись, девушка сглотнула подступивший к горлу ком.
- Под шапкой, - безволосая мужицкая рожа оскалилась щербатым ртом и приглашающе пошевелила растопыренными ушами.
Поборов отвращение, Женя опустилась на корточки и стянула с головы попутчика вязаную шапочку, в которой оказалась маленькая трубочка свернутых разноцветных бумажек.
- Ну-ка, еще раз пересчитай, - пока девушка быстро шелестела заработанными деньгами, голова внимательно следила за процессом. - Хватит тебе?
- Мы с папой столько не заработаем и за целый сезон! - воскликнула Женя.
- Добро. Топь, без тебя я бы стопудняк не прошел, ушами в трясине грести - тот еще геморрой, а тут-то я следы будь здоров замету. Ладно… Ну, вот и разошлись пути-дорожки, красна девица. Спасибо, что перенесла. Поклонился, если б мог…
Голова было заржала хриплым прокуренным басом, но быстро осеклась.
- Почему тебе не сиделось в цирке? - рассовав бумажки по карманам комбинезона, Женя закинула на плечи рюкзак. - Там еда и кров, деньги опять же.
- А на что их тратить-то? - цыкнула вставным зубом голова. - Теперь вот сгодятся - хоть мир посмотрю. А Карабасыча и его свиту знаешь куда я слал? Во! Задолбали они меня. Как выстрелят, каждый раз раскалывался весь.
- Понимаю, - Женя топталась на месте, теребя лямку рюкзака и не зная, что бы еще сказать. - Ну, теперь все в порядке.
- Угу. Звать-то тебя как?
- Женя.
- А меня Колобком кличут, - голова шмыгнула носом. - Ладно, бывай, Женя. Может, свидимся еще.
- Может, - хотя внутренне девушка изо всех сил желала обратного.
Некоторое время она стояла и смотрела, как Колобок катится, ловко лавируя между ногами снующих туда-сюда покупателей. Неожиданно он на мгновение остановился, выматерился на что-то, лежавшее на земле, смачно плюнул и покатился дальше.
Подойдя к тому месту, Женя увидела втоптанный в траву яркий плакат, изображавший огромную пушку, из которой прямо на нее вылетал Колобок в жутковатом клоунском гриме. Заголовок гласил: "Цирк Карабасыча представляет! Лучшее шоу Северной страны. Заяц-псевдоплоть, мимы-зомби, акробаты, и многие другие! Гвоздь программы - невероятный летающий Колобок, больше известный как Человек-Голова! Спешите…"
Девушка огляделась, выискивая среди множества снующих ног Колобка, но его уже и след простыл. Перехватив лямку рюкзака, Женя тоже смешалась с толпой - лекарства она еще не купила, а на мельнице ждал отец.
"Кстати, - подумалось ей по пути к лотку с мигающим красным крестом, - из опустевшего теперь шатра шапито получился бы отличный амбар…"
Виктор Глумов
"Я думаю не как все", или поучительная история об интеллектуальном превоскотстве
Мы вчера играли в стадо
И рычать нам было надо…А. Барто
Быдло. Отара овец. Хомячки офисные, безмозглые.
Через реку от меня, на площади, под холодным декабрьским небом колыхались знамена. Там выкрикивали лозунги, там многотысячная толпа внимала поводырям.
Тадеуш положил руку на плечо:
- Владимир, пойдешь?
Тадеуш говорил не о митинге. Я не знаю, откуда пришел Тадеуш, не знаю, где он живет. За свои услуги он берет не так чтобы дорого, и его легко найти в Сети, достаточно поспрашивать на форумах и в группах - уходили многие. Говорят, некоторые вернулись. Тадеушу нужно мое устное согласие, подтверждение условий. Мамина заначка уже перекочевала в его карман - ничего, хоронить меня не придется, платить за институт теперь не надо, и ртов, опять же, дома меньше - мама быстро организует новую.
- Пойду, - в третий раз ответил я.
И добавил, не дожидаясь вопросов:
- В тот вариант, где восстанавливают погибшую цивилизацию и где ценят мозги.
- Смотри вперед.
На плечи мне легли обе руки Тадеуша. Я слегка напрягся: со стороны могут подумать, что мы с ним - парочка. Тадеуш, он выглядит похоже - волосики, пальто, шарфик… Послушно уставился вперед. Рюкзак я снял, он стоял у моих ног, я за лямку его придерживал. И смотрел вперед. На придонный планктон. С меня хватит. Сейчас я окажусь там, где человек свободен, где нет политиканов и дебилятора, где каждый - сам за себя и никто не указывает тебе, как жить!
- Удачи! - шепнул Тадеуш на ухо.
Мир кувыркнулся, мне показалось, что я лечу в холодную мутную воду. Рюкзак оттянул руку, будто набережная ушла из-под ног.
Меня замутило, я зажмурился, а когда открыл глаза, тяжело осел на землю. Я был уже там.
* * *
Ой, мама, вот это ряха! Зрение возвращалось медленно, и лучше бы оно погодило, лучше бы милосердная тьма окутывала меня, как раньше.
- Паря? Эй, паря, ты чё?
Щербатый, вонючий, по самые брови заросший черной курчавой бородой, абориген склонился надо мной. И тряс, зараза такая, за плечо. Я вцепился в рюкзак - не отберешь! Пожалел, что нож там, внутри, под вещами закопан.
- Эй, паря? Ты чё, из этих? Тамышей, значит?
Было тепло. Перебивая вонь аборигена, пахла раздавленная трава. Солнце припекало нос, и я уже вспотел под курткой. Чернобородый поковырялся в носу, задумчиво вытер палец о мой рукав. Пошмыгал. Агрессии он не проявлял, и я слегка расслабился.
- Из каких "тамышей"?
Абориген шлепнулся на зад напротив меня. Содержимое носа интересовало его больше расспросов.
- Лады, - удовлетворившись раскопками, буркнул чернобородый. - Чё в котомке? Еду не возьму. Лубки есть?
Я покрепче обнял рюкзак. Над нами заливался жаворонок или еще какая-то одуревшая весенняя птица. Лубки? Это что он в виду имеет, чернобородый? Палочки для перевязок, что ли?
- Лубки, - повторил абориген. - Гаврилой меня кличут. Лубки с картинками похабными, значит. - Он шумно почесался в паху. - С бабами голыми. Есть? Возьму. И на место тебя отведу, тамыш.
Одет чернобородый Гаврила был в какую-то рванину, на ногах - кирзачи, древние, растрескавшиеся.
- Нетути, значит, - подытожил Гаврила горестно. - А машинЭрия есть? Э, да ты совсем тамыш. Небось, только по литике разумеешь? Не бла-ародные мы, по литике не могем. Чего лупаешь, неразумный? Эх, дитё совсем. Ни лубков у него, ни машинЭрии… Ладно, мудрецы вознаградят. Пошкандыбали, что ли?
- Пошли, - согласился я. - А куда? К мудрецам?
- К им, к им, значит, - обрадовался Гаврила. - Звать-то тебя как, паря?
- Владимир, - представился я, поднимаясь.
Лексика Гаврилы меня порядком обескуражила. Ничего подобного я Тадеушу не заказывал. То есть я вообще не обрисовывал вариацию, одну из миллиардов доступных нам. Я желал свободы, постапокалипсиса, восстановления разрушенного. И чтобы ценили умных. Чтобы ценили меня.
Я ожидал увидеть развалины Кремля, ведь попал сюда с Болотного острова, но ничего, похожего на Москву, не было вокруг. Сельский пейзаж: луга, перелески, деревенька вдалеке - темные срубы. Коровы пасутся. Я присмотрелся и крепко моргнул. Коровы, ага. Винторогие коровы с мощными когтистыми лапами.
- Склиссы, - проследив за моим взглядом, вздохнул Гаврила. - Мудрецы глаголять, летать должны. Не летають, значит, людей только жруть почем зря, если не приручить. Дикий склисс - он, паря, страшней волколака.
Завершив, таким образом, краткий экскурс в фауну постапокалипсиса, Гаврила поднялся и, поманив меня за собой, поплелся вперед, к срубам. Только сейчас я заметил, что иду не по дикому лугу - по полю. С опушки ближайшего леска за нами наблюдали аборигены - мужчины и женщины, на вид - крестьяне крестьянами. Это на сколько же от БП меня забросило? И как узнать? Гаврила меня, похоже, понимает плохо, а каким эвфемизмом здесь обозначают БП, я не в курсе. И вообще, про такую ситуацию в руководствах не сказано.
- Слушай, Гаврила. А расскажи, как вы здесь живете?
Чернобородый обернулся, посмотрел на меня, поскреб грудь и сделал жующее движение челюстью.