- А я, видишь, не такой цельный, - с сожалением выговорил парень. - Меня только на сутки и хватило. Нет, не из-за работы… Я не папенькин сынок и не мазурю на паркете. Просто не люблю начатые дела валить. А если бы я не вернулся, выставка б эта тазом накрылась.
"Вот все и объяснилось! Такой парень - космос! - ошалела от восторга Чуб. - А если? - Она осторожно нащупала в кармане заветный узелок. - Чтобы наверняка!"
- Слышь, а тебя, случайно, не Сашей зовут? - промурчала Даша.
- Почему Саша? - осклабился он. - Ты только по Сашам, что ли? Ну, тогда прости, я - Ян.
"Бля! Зачем я оставила Мусе кока-колу?!"
- Ладно, пошел я, - заявил он внезапно.
Сердце будто перетянули резиновым жгутом - к такому повороту Даша была абсолютно не готова.
Она уже собралась прожить с ним остаток жизни.
Или хотя бы сегодняшнего дня…
Ян пружинисто поднялся на ноги и отряхнул песок со своих светлых брюк.
- Ну, прощай, - равнодушно бросила Чуб, глядя на него обиженными глазами, категорически отказывающимися принять гордый и независимый вид.
- Давай пересечемся ближе к вечеру, - улыбнулся он ей.
Жгут ослаб.
- Когда? - воспряла духом Даша.
- Не знаешь, что здесь сегодня такое будет? - указал рыжий на купальские костры, окружавшие украшенное лентами сухое дерево и чучело в черной рясе.
- Купала. Праздник. Это я придумала! - не преминула похвастаться Землепотрясная.
- А я думал, ты моложе минимум лет на пятьсот! - поддел ее он. - А это еще че? - кивнул кавалер на Краду с куклой.
- Чучело Инквизиции! Наш ответ Чемберлену! Раньше на Купалу ведьму Марену сжигали, а мы инквизитора. За то, что сжигал ведьм!
- Креативно, - поощрительно хмыкнул он. - Только они сжигали не Марину, а смерть.
- Марену.
- Один черт. Но пока горит Марина, смерти нету.
- Че?
- Может, у костра и встретимся? Когда начало?
- В десять. Только я ведь здесь больше не работаю…
- Ничего, я тебе билет куплю! - весело пообещал он. - А ты змею мою носишь?
- Конечно! - ткнула она пальцем в проволочную растительность на своей шее. - Я вообще ее никогда снимать не буду! - экспансивно поклялась Даша Чуб.
- Точно?
- Да.
- Значит, увидимся на шабаше?
- О'кей. У входа. В полдвенадцатого. Раньше тут ничего интересного не начнется!
Рыжий кавалер кивнул и, послав Чуб многообещающий воздушный поцелуй, зашагал прочь.
"Мама родная…
Он шел слишком быстро, он был уже у ворот в клуб.
…нас же пригласили сегодня на шабаш!!!"
- Подожди! - заорала она. - Я не могу! Ян!
Она рванула за ним и, покачнувшись, свалилась с двухколесной "солнечной колесницы". Упала на четвереньки на песок. Вскочила и побежала снова. Но когда Чуб домчалась до двух поддерживающих железную калитку резных столбов, на дороге уже не было никого.
* * *
В дверях магазина "Сафо" Екатерину Дображанскую догнала встревоженная продавщица с Катиным костюмом в руках:
- Женщина, вы забыли в примерочной.
Женщина обернулась. На ней было белое платье - простое и казавшееся вызывающим в сочетании с иссиня-черными, озверевшими волосами, выпущенными на волю из тугого узла.
- Я не забыла - я оставила. Он мне больше не нужен.
У женщины были летящие к вискам брови, а в темных, без дна, глазах таилась такая сила, что, соприкоснувшись с ней взглядом, продавщица вдруг головокружительно поверила: "В этой жизни возможно все!", даже не пытаясь осознать, что "все", ибо "все" было именно "всем" и включало в себя столь бесконечно много, что это можно было перечислять до скончания лет.
Она просто замерла, глядя на удаляющуюся гордую спину, и подумала: "Какая женщина! Какая женщина…" - вовсе без зависти, поскольку, во-первых, бывает на свете красота, завидовать которой просто нереально, остается изумленно качать головой: бывает же такое! А во-вторых, потому, что драгоценный по цене костюм, купленный в их же магазине всего две недели назад, был в аккурат продавщициного размера и ничто не мешало ей поставить в конце "я оставила" не точку, а многозначительное многоточие, подразумевающее: "вам".
"Какая женщина! - подумала та в третий раз. - Она как… Как…" - Она так и не смогла придумать, как что.
Водитель Гена стоял у машины, взволнованно докуривая сморщенный бычок. Бычок упал. Гена нервно и недоверчиво вытянул шею, пытаясь поверить в реальность происходящего.
- Что, не похожа? - усмехнулась Катя, зная: тот жестоко отучен заговаривать первым.
- Не-е, - ошалело протянул он.
Она была не похожа еще с утра, и стала совсем не похожа, когда вышла из дома № 1, с тяжелым пакетом в руках, бутылкой кока-колы под мышкой и безмятежным, жмурящимся счастьем на лице - такие лица бывают у людей, сидящих в шезлонге на пляже, где-то далеко-далеко от своей настоящей жизни, и безмятежно щурящихся на искрящийся солнцем океан.
- У меня тут велосипеды, - напомнил он ей, заранее горбясь в предчувствии очередного втыка.
- Велосипеды? - легко отреагировала Екатерина Михайловна. - Они мне больше не нужны. Оставь в подъезде… Не нужно, - пресекла она попытку принять из ее рук увесистый пакет. - Я сама.
Его монолитная хозяйка распалась на не стыкующиеся между собой фрагменты: привычные губы, отдающие совсем не привычные указания, привычный костюм, изгибающийся в непривычно мягких движениях, привычные, непривычно нежные черты. И вновь сложилась воедино в совершенно новую и совершенно не Екатерину Михайловну - выкованную из черного металла и начиненную гремучей смесью женщину, вокруг которой словно пролегало заминированное поле.
К той, прошлой, мог подойти без страха только сапер. Казалось, она принимает за оскорбление уже сам факт, что кто-то посмел заметить, как она красива.
К этой…
- Вы ужасно красивая! - сказал он странно робко и покаянно, вдруг застыдившись своих прошлых, нелицеприятных чувств к ней. - Очень!
Конечно, он всегда знал: она красива, но это знание было скорее теоретическим, и вдруг перестало быть знанием и стало чувством, накрывшим его с головой. Потому что она перестала быть смертельно красивой сталью, занесенной над его головой, а стала…
Он не знал, как сказать.
Знал только, что испытывал то же самое, когда, три года назад, отправился с семьей в Америку к матери жены и увидел воочию Ниагарский водопад. Огромный. Притягивающе пугающий. Ужасно прекрасный. Водопад, который мог бы поглотить тебя, как щепку, и все равно остаться самым прекрасным водопадом, который нельзя возненавидеть. Ибо, глядя на него, ты априори признаешь за ним право на твое убийство…
- Красивая? Неужели? - Хозяйка игриво улыбнулась и, не дождавшись, пока он откроет ей дверь, сама забралась в машину.
Гена смятенно посмотрел на злой, еще не зарубцевавшийся до конца шрам на ее обнаженной руке - он никогда не видел его раньше, но подумал сейчас, что лишь этот шрам и остался от ненавистной и ненавидящей Екатерины Дображанской, словно вся ее суть вдруг спряталась в нем, стала им - кривой и красноватой щелью прошлой боли.
- На Крещатик, в "Шато де Флер". Потом поставишь машину у клуба и можешь ехать домой. Ты мне больше не нужен.
- Совсем? - испуганно спросил ее он.
- Сегодня, - рассмеялась она. - Отдыхай.
И удивилась, неожиданно осознав, что он не раздражает ее, как обычно, а веселит своим неверящим, ослепшим взглядом.
Она не пошла внутрь кафе. Села в плетеном кресле на улице и заказала себе апельсиновый фреш и пачку сигарет, хотя бросила курить несколько лет назад. Без причин - чтобы очередной раз доказать: у нее нет привычек, есть лишь решения. Но сейчас эти былые попытки довести себе собственную крутизну показались ей смешными.
Измученная самосовершенствованием, прошлая Катя канула в Лету. Катя лениво оперлась локтем на стол и, слегка наклонив голову, "поставила" на ладонь пересеченный двумя длинными балконами дом № 15 на противоположной стороне Крещатика.
"Именем Отца моего…" - начала она про себя. И от ощущения, что достаточно произнести еще двадцать три слова, и этот нарядный восьмиэтажный дом с пятью кокетливыми кокошниками мансард и дорогим стеклянным магазином внизу, занявший козырное место между Пассажем и метро "Крещатик", покорно сложится сам собой, покрывая сотни людей, воображающих себя свободными, - внутри стало огромно и бесконечно.
Двадцать три слова. Всего двадцать три слова! А сколько еще тысяч слов ждут ее в книге истинной Власти.
- Ваш фреш и сигареты.
- Принесите бокал мартини. Бьянко.
- И приплюсуйте к моему счету, - раздался ровный мужской голос.
Катя медленно повернула голову, уже складывая губы в преддверии насмешливой дерзости в адрес излишне самоуверенной жертвы ее красоты, но увидела над собой два бледно-голубых глаза и от неожиданности буркнула удивленно и глупо:
- Вы думаете, она может вычесть?
- Я думаю, она может умножить, - улыбнулся блондин без намека на веселье.
Его рука с голубоглазым кольцом предупредительно поднесла ей зажигалку. И прикуривая, Катя заинтригованно заглянула ему в глаза - там была вьюга, отрешенная и совершенно бесчувственная к ее глазам и лицу.
- Мы ведь, кажется, встречались, - сказала Дображанская, хоть сказать это должна была вовсе не она, а он, нагло навязавший ей свое соседство. - В "Центрѣ колдовства". На Подоле. А вы туда порчу снимать приходили? - съязвила она зло.
Странно: она вдруг перестала чувствовать себя всесильной.
- А вы, - элегантно улыбнулся он, - наверно, хотели навести ее на врагов? Уверен: у вас это получилось.