Эта жара разогнала отчаяние, но мне показалось, что я становлюсь жидким и без особых проблем начинаю испаряться. Свет и тень еще поиграли мной, а потом я исчез в этих бликах…
Замечаю свое присутствие на каком-то пустыре. Неподалеку свалка, оттуда волнами долетает вонь, воздух над ней рябит от ударов птичьих крыльев.
Я, кажется, достаю гадкую прогорклую капусту из банки и сую в рот. На руке перчатка с дырками для пальцев. От холода ноет поясница. Всё, хватит, обрыдло. Мне требуются номер с ванной, бутылка "Смирновской" и патиссоны. Мне нужна "трава". И это ты мне обеспечишь, Сапожков.
Двигаюсь к шоссе. Кто собрался тормозить меня - будь осторожен, нокаут возможен. За последний стольник попадаю в такси-маршрутку. Заплачено честно, но другие пассажиры сторонятся меня и берегут от моих ароматов носы. В метро без затей проламываюсь сквозь турникет. Выхожу под дневное светило на "Московских воротах". Теперь налево и еще раз налево. Потом в дальний угол. Знакомый вход, десять ступенек к центру Земли и встреча со стражем дверей - джигитом Рашидом, представителем свободолюбивой республики Ичкерия.
- Ты совсем неряха сегодня, - напоминает Рашид. - Бугру не понравится такой вид. Он человек старой закалки. Зачем портить ему настроение. Иди домой, там почистись и приходи завтра.
"Домой, к ментам! Как же".
- Ага, уговорил, Рашидик. - Поворачиваюсь, будто раскаялся и хочу убраться. Но когда он собирается закрыть за мной, с полуоборота хватаю его правой рукой за смоляной жесткий кок, дергаю на себя. А левой рукой захлопываю дверь - именно то, чего хотел горец. Голова Рашидки оказывается между косяком и толстой доской, отчего тело валится на порог. Я уверенно марширую по коридору и у кабинета главного встречаюсь с Серегой.
- Как только тебя наш кунак пропустил. Шеф не захочет тебя сегодня видеть. Иди, умойся, - начинает парнишка.
- Мне это уже говорили. Можно хоть водички хлебнуть? Грызло пересохло.
У Сереги некоторое замешательство, пользуясь этим, я вхожу к секретутке-кандидатке. Он увязывается за мной, выискивая, за что уцепить.
- Шеф запретил кого-либо пускать, - заладила пила-Маринка. - Ну-ка, Сережа, убери его отсюда.
- Я ж водички попить, - взял вазу с флоксами и плеснул здоровяку охраннику в физиономию, отчего стебельки и лепесточки украсили его скромную голову. Пока он протирался, попридержал его левой за ноздри, правой врезал. Классически, без всяких карате - "крюком" в челюсть. Серега упал на стул, разбил мебель вдребезги. Тут я его по головушке и припечатал освободившейся вазой. Обмяк он, заболел. Пришлось ненужный ему пистолет забрать.
- Ну что, Маринка, веди меня к шефу. Надеюсь, возражений больше не будет.
- Вы тупица, Лапеко. Нет Сапожкова, нет.
Проверил её слова - пахан действительно отсутствует, нет его в в "яме".
- А сцеволин, Марина, а "трава"?
- Он вчера вечером все забрал, - без особой боязни отвечает эта бледная поганка.
- Куда забрал?
- Откуда мне знать.
Я, притянув ее к себе, ухватил зубами за ушко.
- Мигом сжую. Будешь тогда красавица без ушей, да и носом перестанешь радовать людей. А в том месте, что любят кавалеры, окажется телефонная трубка. Где он? Давай-ка, узнавай по-быстрому. - Я стал сжимать челюсти, одновременно щекоча даму телефонной трубкой. Не выдержала приспешница, члены тела дороже ей оказались, чем фирма. Завизжала, а потом перешла на речь.
- Да улетает он сегодня! В Эмираты.
- И что все из тебя тянуть надо, Марина. Ну-ка, сгреби мне в кучку те финансы, что есть поблизости.
Поменял свою засраную куртку на шикарный Серегин плащ и кинулся на такси вдогонку. Рейс через пятьдесят минут. Успеть бы, успеть. Шоферу тысячу доплатил. И достал.
Сапожков как меня увидел, заметался, бросил багаж, а потом в сортир рванул. Думал вылезти через оконце на летное поле. Но не получилось, я первым делом кинулся к синему туалетному стеклу и перерезал Сапожкову путь на Абу-Даби. Юркнул пахан в одну из кабинок - бортики-то у них до пола не достают - и пополз вдоль ряда горшков, да так резво, что мигом потерялся из виду. Я стал одну за другой дверцы вышибать. Пыхтенье пугливое все ближе и ближе. Вскрываю очередное рабочее место… попался, который кусался. Распроблядство! Откуда ни возьмись, незнакомый белобрысый мужичок с пистолетом. Разворачиваю ствол, но он опережает. Гром, трах… и мрак.
7
Кажется, ломают двери. На пороге появляется Фалалеев.
- Не очень-то торопились, господа менты, - гневным голосом критикнул я оперативников.
- Торопились сразу несколько дел сделать. Хорошо, хоть женщина Марина, у которой прокушенное ухо, знала, где ты. Остальные знатоки в полной отключке.
- А доктор?
- Отбыл туда, откуда ни ответа ни привета. Не жалей, все равно ему расстрельная статья светила, меньше мучиться пришлось. Но он вывел нас на Сапожкова, который был уже в аэропорту. И Марина не слишком ломаться стала после производственной травмы - это тоже доктор Лапеко постарался.
- Зачем Сапожкову понадобился Ближний Восток?
- Черт, во всё ты влез, паскудник, - искренне сплюнул Илья. - Прямо хоть поверь, что достаточно сожрать пару ложек сцеволина, чтобы стать ведьмаком-ясновидцем. Не собирался рассказывать, а придется. Не в РУВД я тружусь, а в генеральной прокуратуре. Думаю, что на Ближнем Востоке у Сапожкова проходили контакты и заключались контракты с заказчиками - так сказать на нейтральной территории. Бучу заказывали? Идиотизм заказывали? Развал страны заказывали? Пожалуйста, только оплатите по прейскуранту. "Бабки" текли на счет в эмиратском банке, который был открыт еще Фурцем.
- Чего ж вы раньше не взяли Сапожкова за жабры? Дескать, предъявляй пробирки и раскрывай номер счета, падло.
- Раньше он мог послать нас подальше, мол, менты тихого предпринимателя достают, разрушают бизнес, чтобы лишить страну светлого рыночного будущего. А теперь на нем уголовка висит, похищение персоны. И только от сотрудничества со следствием зависит время пребывания Сапожкова на нарах в дурной компании.
Елки. Только сейчас начал въезжать.
- Так вы с самого начала знали, что случится, когда я начну колоться сцеволином?
- Ну, скорее подозревали, Борис.
- В общем, были в курсе и, тем не менее, валяли дурака. Точнее, сажали меня в КПЗ, стращали, портили мне здоровье.
- Валяли, - охотно согласился Фалалеев, - благо, это не трудно было. Но лишь для того, чтобы Сапожков ничего не заподозрил и у нас бы имелся живой потерпевший.
Озноб продрал аж до костного мозга. Наживка я наживка. И никакой другой роли в истории.
8
И приснился мне сон. Я ведь не кололся, значит, сон, а не видЕние.
Долго волокло меня над какой-то равниной, похоже, той самой индийской, белеющей от костей, - это вампиры поработали, которые нынче за Россию взялись, - а за мной два шакала увязалось, никак Холмс и Уотсон. Едва отогнал их.
Потом явился недавно почивший доктор Лапеко, уже светлый, чистый, кроткий, и говорит:
- Я Фалалеева простил, хотя он бессовестный, конечно.
- Почему бессовестный? У него работа такая. Ему Сапожков с номером счета важнее, чем ты или я… А я хочу прощения испросить у тебя. Хоть ты меня в это дело вовлек, все же мое астральное тело творило гадости твоими материальными руками.
- Творил ОН - темный астрал, с которым тебя связал сцеволин. Астрал использовал твою "жизненную волну", считай, душу. Чтобы питаться энергией ее распада - сильными эмоциями. А моя применялась телесность - физика, так сказать; мужик я был крепкий, не чета тебе. Впрочем, чтобы облюбить художницу, моих услуг не потребовалось, темный астрал твоей телесностью удовольствовался.
- Погодь, темный астрал - это какой-то конкретный мертвец? Фурц, может быть, или кто-нибудь из былых вампиров?
- Неконкретный. Это своего рода резервуар, в котором аккумулируются "жизненные волны" былых вампиров. Наверное, передавая ему свою память и умения. ОН больше, чем все вампиры вместе взятые. Темный астрал - паразитическая отупляющая сила, что питается энергией людей, которые уже не способны работать вместе, на общее благо, ради своих детей.
- Я ведь точно стал тупеть уже три или четыре года назад. И не я один такой… Но как же мне удалось использовать такого мощного паразита, когда я отнимал деньги у Фурца и направлял тебя к Сапожкову?
- Это своего рода симбиоз. Паразит тебя использует, но и ты способен употребить его в дело. Он отупляет, но и сам тупой. Кто знает, может, когда-нибудь мы сможем превратить его… во что-нибудь общеполезное.
- И тогда перекуется меч на орало, а орало на жевало.
- И возляжет львица с козлом…
- А вот с этого момента поподробнее.
Разбудил меня звонок в дверь. Елки, да это ж Наташка. Мы с ней в школе учились. Ее батька с моим вместе работали, в одном цеху. И ее старик уже преставился, и мой. Она в годовщину всегда меня навещает. Вот и сейчас села на единственный уцелевший стул, вспоминает батек, а я пока что умываюсь и пытаюсь соорудить что-то съестное на кухне. Она вспоминает и мне так стыдно за свою писанину становится… что я ее потихоньку - в мусорное ведро. Отец мой машины создавал, большие и сложные, чтобы сделать жизнь лучше, труд более творческим и отдых более осмысленным. А я, можно сказать, родного папу грязью поливаю, как и остальных работяг.
А потом Наташа мне вдруг говорит:
- Здесь делать нечего. Поехали в область, там церковь одну новую открыли. Работы много, территорию обустраивать, прибирать. Моя мать с тамошним батюшкой уже поговорила, и тебе, и мне дело найдется; у тебя ж руки вроде ничего. Комнатку дадут, немного денег.
И смотрит на меня испытующе. А глаза у нее красивые, глубокие, и в них точно душа отражается.
- Да какой из меня служитель культа?
- Дурак ты, Борька. Батюшка - служитель, а ты работник будешь - честный, непьющий. Время лихое переменится, снова заработают заводы в России - вернешься обратно, и душу сохранишь, не испакостишь. И грехи замолишь, а то у тебя на лице уже… что-то такое нарисовалось, чего раньше не было.
- Ну нет… то есть, надо подумать… А что, поехали, Наталья.
1992, 1995