Он пробормотал:
- Я сейчас вернусь. Надо мне.
Из церкви выскользнул и отошел подальше.
А ночь-то какая!
В темном небе звезды гаснут, на краю неба заря занимается. Белый снег, чистый снег землю покрыл, на крышах пышно лег. Воздух свежий, хрупкий, хрусткий - дышать не надышаться.
Вахрушка по привычке нагнулся свежего снежку набрать, пожевать снежку. А как выпрямился, перед ним Ядрейка.
Почесть с самой осени не видались - вот радость-то! Стали они друг друга расспрашивать, наперебой про свою жизнь рассказывать.
Как поздней осенью приостановилось построение храма, и мастера все на зиму разъехались по своим деревням, послал игумен Евана на монастырскую кухню, а Ядрейку приставил к лошадям. Он в лес по дрова ездит, один раз в город ездил, в Путивль, сани мороженой рыбы на продажу отвез.
- А ты, Вахрушенька? Заморенный ты какой-то и вытянулся, скоро меня догонишь. Неможется тебе, что ли?
- Нет, - говорит Вахрушка. - Я здоров. Только надоело мне здесь. Я и рад бы учиться, да иной раз погулять хочется. На волю мне хочется. Хороша вольная волюшка.
- Не унывай, - говорит Ядрейка и хлопнул его по спине. - Зима-то кончается, весна не за горами. А я надумал…
И, нагнувшись к Вахрушке, во все стороны оглянувшись, шепотом рассказал, что надумал.
- Где же мне тебя найти, когда время придет? - спрашивает Ядрейка.
А Вахрушка отвечает:
- Я каждое утро, как служба в церкви кончится, хожу за водой к реке.
- Ну, беги, - говорит Ядрейка, - а то хватятся тебя, колотушек надают. Теперь уж недолго…
Каждое утро ходит Вахрушка за водой, нет и нет Ядрейки. И сегодня нет, и завтра будет ли? А время-то идет. Уже капель звенит, снег лужами растекается, на проталинках кое-где сквозь бурую траву зеленая молодая травка острые кончики высунула. Зря сболтнул Ядрейка, утешить его хотел, - не придет.
Ан вот он, Ядрейка, тут как тут, дожидается у реки!
- Назавтра порешил я, - говорит. - Завтра меняв город посылают. Меду сотового накопилось много. Посылают меня мед в город отвезти на торги. Так ты…
И научил Вахрушку, что делать и как говорить.
На следующее утро на рассвете Вахрушка пошел за водой, а к реке не спустился. Спрятал ведро в кустах, монастырскую стену кругом обогнул крадучись, чтобы брат-привратник острым взглядом его не приметил, не остановил бы. А как отошел подальше, вышел на дорогу и медленно вперед пошел.
Вот нагоняет его воз. А на возу Ядрейка и пожилой монах. Монах кричит:
- Эй, ты, куда идешь?
Вахрушка отвечает, как его Ядрейка научил:
- Меня брат Никодим в город послал за книгой, ему там книга обещана.
Ядрейка говорит:
- Ой, да не дойти тебе до города. Пешему в одни сутки не дойти.
- Не дойти, - вторит Вахрушка, а сам захныкал жалобно-прежалобно и кулаком сухой глаз трет.
- Тебя волки заедят, - говорит Ядрейка.
- Заедят, - вторит Вахрушка и как завоет в голос, уже оба глаза трет. Со стороны посмотреть, подумаешь, изойдет парнишка слезами.
- А не подвезти ли нам его до города, христианскую душеньку спасем? - говорит Ядрейка монаху. - На возу, чай, места хватит.
Пожалел монах Вахрушку, позволил ему на воз взобраться.
Вот едут они, и Вахрушка шепотом спрашивает:
- А Евана нет?
- А не захотел Еван с нами уйти, - тоже шепчетЯдрейка. - Решил грехи свои замаливать. "На том свете. говорит, с меня спросится, что я пел-плясал, народ смущал". Хочет теперь наш Еван в монахи постригаться. Ему в монастырской кухне нравится. Говорит: сытно, покойно и старым костям тепло.
А уж монах оглядывается: чего они шепчутся? Они и замолчали.
Под вечер подъехали они к городу. И вдруг Ядрейка как всплеснет ладонями, как запоет во весь голос:
Летела сорока на речку,
Встретила сорока скворечика:
- Ты, скворечик, скворушка, скворец,
- Поведи меня, сороку, под венец! -
- Скворушка сороке в ответ:
- Нет-нет-нет! И нет! Нет! Нет!
- Опомнись! - кричит монах.
А Ядрейка соскочил с воза, Вахрушку подхватил, на землю поставил и говорит:
- А пошел ты к бесу - сам своим прокисшим медом торгуй! Нам с тобой не по пути. Не поминай лихом.
Схватил Вахрушку за руку и быстрым шагом пошел прочь.
Глава пятнадцатая ПЕТУХ
Ядрейка с Вахрушкой переночевали на постоялом дворе, а наутро спросили хозяина, где бы им можно подрясники на мирскую одежду сменять.
Хозяин усмехнулся и говорит:
- Беглые, что ли? Да не пугайтесь меня. Мое дело сторона. Я не видал и не слыхал, а совет могу подать. На всякие темные дела есть у нас в городе человек, Олексей Онисимыч. Он и деньги дает в рост под заклад, а кто заклад вовремя не выкупит - рубаху там, или сапоги, или еще что, - он это продает. Только вы к нему скорей идите и долго там не задерживайтесь.
- Что так? - спрашивает Ядрейка.
- А как бы петушок на его высокую крышу не сел.
- Если крыша высокая, петуху не взлететь, - говорит Вахрушка рассудительно.
- Белому не взлететь, черному не взлететь, желтому не взлететь. А красный взлетит, крылышки распушит.
Они на эти слова не обратили внимания, спросили у хозяина дорогу, пошли. В самом деле дом хороший, деревянный, крыша высокая. Стоит особняком, от соседей подале. Поднялись они на крыльцо, постучали в дверь. Отворяет им рябая баба. Как увидела она монахов, замахала руками, норовит дверь у них перед носом захлопнуть, кричит:
- Пошли, пошли! Мы милостыню не подаем!
- А мы Христа ради не просим, - говорит Ядрейка. Ножку подставил, уж ей дверь не закрыть. - Веди нас к твоему хозяину, к Олексею Онисимычу. Мы по делу.
- Раз так, заходите! - А сама зовет: - Олексей Онисимыч, к тебе тут два монаха пришли!
И выходит в сени… Да как вы думаете: кто? Выходит к ним прежний приятель - Алешка. Вот кто!
Ну конечно, обрадовались они друг дружке. Алешка велел своей хозяйке стол накрывать, а сам вынес Ядрейке с Вахрушкой по хорошей рубахе, и штаны, и сапоги, и пояски плетеные - всё, что полагается. А их подрясники на свет посмотрел, нет ли дыр, и себе взял.
- Пойдут в уплату, а за остальное рассчитаемся потом. Свои люди - сочтемся.
- Говорят, больно велик ты рост берешь, - говорит Ядрейка.
- С вас немного возьму. Свои люди.
Вот они сели за стол - пьют, едят, беседуют. Алешка своим умом да удачей похваляется:
- Блестовит не велик городок, большие дела там вести невозможно. И у всех на виду - того гляди, в суд потащат или избу подпалят. Продал я там свое имущество, сюда переехал. Здесь мне и вольготно, и выгодно. Придет ко мне богатый купец или княжеский дружинник, я ему без свидетелей в долг поверю, ничего с него лишнего не спрошу - мне такой человек всегда пригодится. О чем ни заикнись, отказать не посмеет, свой долг памятуя. А придет ко мне бедняк, я ему сколько спросит, любую половину дам, а через месяц вдвое с него потребую. А нет у него чем рассчитаться, самого за долги продам. Хорошо я здесь нажился, грех жаловаться. И дом у меня лучше прежнего, и в укладке золото-серебро завелось.
- А петь не поешь? - спрашивает Ядрейка. - Голос такой у тебя прекрасный.
- Глупости это всё, - отвечает Алешка. - И петух поет, а пользы от того нету. Шею свернут - и в щи.
- Петух пением время указывает, - говорит Вахрушка.
- Глупости это, - отвечает Алешка.
Вот побеседовали они, а уже вечер настал. Время за столом незаметно идет. Последнюю чару выпили, спать полегли. И снится Вахрушке страшный сон. Будто пляшет он, пляшет, остановиться не может. Уж дыхания не хватает, а он все пляшет. И пляшет он не на площади деревенской, а в знойной стране Сурия-Нирокурия. Жарко, жарко. Из-под сапог душная пыль дымом вздымается, на солнце сверкает, подметки жжет, глаза щиплет. И не солнце в небе светит - огромная птица по небосклону кружится. Распустила красные крылья - всё небо закрыла, Вахрушке на лицо навалилась, дышать не дает, человечьим голосом кукарекает:
"Проснись!"