Глава 9
Мария Магдалина отложила свиток. Сегодня у нее уже не было сил перечитывать написанное. Болела спина, и пальцы онемели от напряжения. Женщина почувствовала, что замерзла, медленно встала и пошла закрывать ставни. Сумерки сгущались в кронах деревьев, предвещая наступление темноты. Леонидас еще не вернулся, может быть, этой ночью он останется у возлюбленного. Что он говорил утром? Мария не могла вспомнить.
Она разожгла масляные светильники на кухне и приготовила ужин для двоих. Потом съела свою часть, умылась и скользнула в теплую постель. Вытянулась в тепле и покое и почувствовала, как утихает боль в спине.
Рано утром она все же прочитала свою работу. Марию мучил вопрос: сколько было ей лет, когда исчез Леонидас? Десять? Двенадцать? Женщина покачала головой – ничего не сохранилось в памяти. "Дети так беспечно относятся ко времени", – подумала она.
Ближе к вечеру Мария услышала быстрые шаги Леонидаса по садовой дорожке. Открылась дверь.
– Мария, Мария! Я здесь.
Она вышла навстречу и тут же заметила тень тревоги на лице Леонидаса. Разочарование? Чувство долга? Она улыбнулась шире, чем обычно, это помогло – он расслабился и выдохнул:
– Я немного устал.
Мария поцеловала его в щеку.
– Я писала о тебе. Почитаешь, пока я готовлю ужин?
– Охотно.
Они прошли в библиотеку, где Леонидас получил длинный свиток. Мария вернулась в кухню. Пока она тушила ребрышки и готовила рыбу со свежесорванными кипарисовыми почками, ее мысли были заняты любовником Леонидаса, бессердечным юношей. Он не подходил Леонидасу. Но что она могла поделать? Леонидас вернулся на кухню, когда Мария собиралась накрывать.
– Ты преувеличиваешь. Тот простой тридцатилетний вояка не мог быть так мудр.
Мария, покраснев, горячо возразила:
– Пока я писала, я научилась придавать значение детским воспоминаниям. Конечно, это не дословное воспроизведение, а детская интерпретация сказанного и случившегося.
– Сдаюсь, – засмеялся Леонидас и поднял вверх руки.
Мария тоже улыбнулась.
– Сколько мне было, когда тебе пришлось уехать?
Леонидас помрачнел.
– Это было в тот год, когда трибун Титус окончательно разорвал мой контракт. Ты уже пять лет жила у Эфросин.
– Леонидас, как мало я понимала!
– Давай попытаемся вспомнить вместе. Завтра я останусь дома и буду рассказывать, а ты записывай.
Глава 10
– Той ночью, когда я нашел тебя в горах, со мной произошло нечто странное. Я никогда этого не понимал, но иногда близок к тому, чтобы, словно фанатик, поверить, что это Господь вмешался в мою жизнь.
– С чего бы Ему это делать?
– Вечер был отвратительным, – Леонидас помолчал, улыбнулся и продолжил; – Ты думаешь, что я преувеличиваю? Но в том юноше точно было что-то божественное, свет… я даже не удивился, когда спустя многие годы нашел тебя у него в Галилее.
Он внезапно прервался и спросил:
– Почему ты так хочешь вспомнить детство?
– Я должна знать, кто я. Мне в голову пришла странная идея о том, что, если человек хочет свидетельствовать об истине, он должен быть честен сам перед собой.
– Ты, конечно, права, но метишь слишком высоко. Я не продвинулся дальше привыкания к самому себе.
Мария рассмеялась.
– Может быть, это одно и то же. Расскажи про тот вечер.
– Я взял тебя на руки, ты со страху потеряла сознание, и я завернул тебя в плащ. Потом я поскакал к Эфросин. Она была единственной знакомой женщиной в Тиверии, к которой я питал доверие. Когда я оставлял тебя там, я строил планы, безрассудные и светлые. Срок моего контракта с римлянами через несколько лет истекал, я был бы свободен и мог вернуться в Антиохию с маленькой дочкой. Вся моя родня была бы очень рада появлению ребенка.
– Ты хотел ребенка?
– Ну, это ведь восстановило бы мое доброе имя, не так ли?
Зрачки Марии сузились, и голос стал жестче. Она спросила:
– Поэтому ты платил за мое образование, личного учителя и все прочее?
Леонидас удивленно глянул на нее, такое поведение было непохоже на Марию.
– Нет. Я хотел дать тебе все, что было в моих силах. Еще с тех пор, как ты училась греческому у Мириам, стало ясно, что у тебя большие задатки. И ты была очень любознательной.
– Прости меня.
– Одно меня огорчало. Дом веселья – не лучшее место для маленькой девочки. Но у меня не было выбора, а в доме Эфросин, как это ни странно, не было предрассудков. Вначале я не думал, что могут возникнуть религиозные трудности. Только когда Мириам покончила с собой, я понял, ЧТО для иудейского ребенка значила жизнь во "вместилище греха".
Повисла долгая пауза.
– Я был обеспокоен твоим нежеланием играть, твоей серьезностью. Помнишь, я подарил тебе куклу?
Она покачала головой. Они молчали, пока Леонидас не продолжил:
– Кто-то сказал, что, если хочешь постичь вечную жизнь еще на земле, нужно наблюдать за игрой ребенка.
Глаза Марии потемнели, в голове раздался голос: "Дети… Их есть Царствие Небесное…"
Они прервались, чтобы поужинать. Леонидас беспокоился, не обидел ли Марию. Женщина улыбнулась и заверила его, что цель ее – познать себя. Потом попыталась объяснить, что в детстве ей никогда не хватало времени на игры, что далее маленькие должны были работать.
– Особенно девочки. Братья играли в войну, упражняясь в убийстве римлян, устраивая засады в горах.
– Вряд ли это было игрой, – с горечью промолвил Леонидас.
Они вернулись в библиотеку, где грек продолжил свой рассказ.
– Когда твоим образованием занялся Эригон, умер мой отец. Я получил от матери длинное письмо, на поверку продиктованное Ливией. В душещипательных выражениях они взывали ко мне, требуя возвращения домой. Я не горевал об отце, мы никогда не были особенно близки. Ты знаешь, с самого детства мне внушали, что я должен наследовать дело отца, взять на себя ответственность… Мальчишкой я грезил о героях и великих делах. Играл в приключения и подвиги. Я стал легкой добычей для римских вербовщиков, рыскавших по Антиохии в поисках новобранцев. Я подписал контракт, так как мне уже было восемнадцать и я достиг совершеннолетия. Отец так никогда и не простил меня.
Он вздохнул.
– Я не раскаивался. Я смог увидеть мир, и он оказался гораздо более жестоким и сложным, чем я мог себе представить. И более большим!
– Ты получил письмо от матери и…
– Да, это было удачей, я пошел к трибуну Титусу и показал письмо. Он сказал, что понимает и считает, что я фактически выполнил свой долг перед римской армией. Я стал сворачивать свои дела и хлопотать о твоем удочерении. Это было труднее, чем я предполагал. Адвокат говорил, что даже у найденыша могут быть родители, поэтому я выяснил, как звали твоего отца. Это имя числилось в списке иудейских мятежников, следовательно, его нельзя было использовать.
Он умолк, блуждая взглядом по саду.
– А потом эта проклятая парфянская кампания перевернула все мои планы. Из Тиверии отозвали когорту, солдаты ликовали, ибо все устали от иудеев и их коварных 8асад. Трибун подольстился ко мне: я был одним из его лучших офицеров, без меня пришлось бы туго, мои знания о караванных путях через Сирию были бесценны. Когда оказалось, что все его льстивые речи не имеют успеха, он перешел на язык власть имущих, разорвал мое прошение об отставке и проревел, что через неделю мы должны выступать. Я отправился к Эфросин. Этот момент ты, конечно, сама помнишь.
Да, Мария помнила, как никогда не унывавший Леонидас сидел на табурете и плакал, словно ребенок.
– Я не хочу рассказывать о том, как был в плену у проклятых бедуинов. В пустыне они устроили засаду и убили моих людей. Тем не менее эти годы не прошли даром. Я понял, что значит быть рабом, презираемым и терпящим насмешки и унижения. Когда господа хотели повеселиться, меня били кнутом. Я был жалок, я совсем не казался героем. Я плакал и молил о пощаде, но это доставляло им особенно большое удовольствие. К тому же я был плохим рабом, непривычным к тяжелой работе. Они оставили меня в живых, потому что кто-то признал во мне сына богатого торговца шелком из Антиохии. Переговоры о выкупе растянулись на годы, ведь тогда всеми делами заправлял мой сват. Потом он весьма своевременно скончался, и Ливия взяла все в свои руки, разорила дело, но меня выкупила.
– Благослови ее Господь.
– Да. И я стал заниматься тем, чем должен.
Он засмеялся.
– Никто не избежит своей судьбы. Я стал торговать шелком, как хотел того мой отец. Что касается тебя…
Слова повисли в воздухе.
– Я впервые понял, что ты выросла, когда собирался рассказать Ливии о своей дочери из Галилеи. Мне пришлось немного изменить легенду и представить тебя в качестве моей юной возлюбленной. Кстати, это было правдой.
– Но не в том качестве, как думала Ливия.
– Да уж. Ей хотелось иметь племянников, потомков, чтобы пополнить нашу родню.
– Это наша общая вина, – сказала Мария, но Леонидас протестующее замычал.
"Мы запутались во лжи", – подумала она.
– Остальное тебе известно, – слабым голосом сообщил Леонидас. – Я отправился в Рим и заключил весьма выгодный договор. Годы, проведенные в звании кентуриона, мои связи и слава героя принесли пользу: в числе прочего поползли слухи о том, что я якобы сумел сбежать от парфян, хотя я их даже не видел. Да, во имя всех богов! Вскоре после поездки в Рим я вернулся в Палестину. Эфросин собиралась закрыть заведение и ехать в Коринф. Она рассказала мне невероятную историю об Иисусе из Назарета.