Он запнулся, прежде чем продолжить:
– Она не должна превратиться в шлюху.
– Тогда тебе придется забрать ее отсюда еще до первой крови.
Когда кентурион Леонидас возвращался назад, он был полон новых планов. Через несколько лет он будет свободен от военной службы и вернется домой с маленькой дочкой. Вот уж удивится родня в Антиохии!
Глава 7
Как обычно, Мария посвятила день перечитыванию своей рукописи. Она почувствовала прилив необъяснимой нежности к ребенку, который после примитивного деревенского уклада жизни попал в новый загадочный мир.
Сколько времени прошло, прежде чем она начала что-то понимать? Не так уж и много, наверное. Первым фактом была Мириам и черная бездна ее тоски. Затем, естественно, новый язык – Мария училась быстро, как все дети. А еще она все с большим удивлением слушала, и не только странные крики, пронзавшие ночь и прерывавшие ее сон. За большим кухонным столом во время обеда женщины обменивались впечатлениями о ночных гостях и событиях, жаловались, смеялись, плакали. Они презирали и поносили мужчин, поток которых не прекращаясь вливался внутрь здания. Почему? Мария не понимала. Ей не удавалось сложить вместе кусочки мозаики из всего услышанного здесь.
Она вспомнила, как однажды попыталась поговорить на эту тему с Мириам. Ответом девочке послужили рыдания, плачущая Мириам, заломив руки, выскочила из их общей спальни. Тогда-то Мария и решилась прокрасться посреди ночи в большой зал на цокольном этаже, чтобы увидеть все своими глазами. Но там ее изловила Эфросин, после чего Мария получила затрещину и была жестко водворена обратно в комнату.
На следующий день у них состоялся долгий разговор.
Мария Магдалина сидела в Антиохии, в своей комнате, и размышляла о том, что завтра ей обязательно нужно вспомнить содержание того разговора.
Глава 8
Они сидели на обитых бархатом пуфиках в кабинете Эфросин. Пару раз женщина брала Марию за руку, в остальном же, как всегда, была не слишком сентиментальна. Она начала с рассказа о том, откуда берутся дети. Как мужчина вводит свой член во влагалище женщины и заполняет его семенем.
Для Марии рассказ не стал новостью: девочка видела, как спариваются овцы и козы, к тому же она смутно припоминала, как просыпалась ночью от стонов отца, грубо вторгавшегося в лоно жены. Эфросин называла это половым актом. Женщина отметила, что этот самый акт приносит большое наслаждение. Эта новость удивила Марию.
– Для многих это единственный способ приблизиться к другому человеку, – продолжала Эфросин.
Она улыбнулась той странной улыбкой, которую часто видели на ее устах.
– Потому-то этот акт и называют любовью, – рассмеялась женщина.
Девочка изумленно уставилась на Эфросин, прежде она никогда не встречала человека, который бы мог смеяться с опущенными уголками губ.
Последовала долгая пауза, словно Эфросин требовалось время для того, чтобы сочинить нужные объяснения. Существуют ведь границы того, что следует знать семилетке о всяческих безумствах и извращениях.
– Есть женщины, которым соитие с мужчиной доставляет огромную радость. Те, что работают у меня, как раз из таких.
Мария вспомнила мать. Нравилось ли ей ЭТО? В голосе Эфросин слышались нотки сомнения.
– А Мириам? – пискнула малышка.
Эфросин глубоко вздохнула и констатировала:
– У иудеек с этим обычно проблемы.
Женщина замолчала, вспоминая всех иудеек, перебывавших в ее заведении. Отчаявшиеся, с неистребимым чувством вины и раскаяния. Вечером, когда они приводили себя в порядок, можно было услышать, как они с тоскою шепчут молитвы своему богу, единолично властвующему над их сердцами. Что она могла сказать маленькой девочке?…
– Согласно вере, в которой они были воспитаны, соитие с тем, кто не является законным супругом, – смертный грех. Потому они называют нас шлюхами, в их глазах мы – нечистые.
Мария напряглась. Рассказ Эфросин разбудил воспоминание – голос матери. "Если Мария – плод греха, значит, я – шлюха". Глядя прямо в глаза Эфросин, твердым голосом девочка произнесла:
– Я нечистая.
Эфросин попыталась скрыть изумление.
– Ты невинное дитя. Не понимаю, с чего ты взяла это.
– Они так сказали.
Установилась тишина. Слышно было, как капли первого за эту осень дождя ударялись о розовые бутоны в саду. Марии было жаль смотреть на это.
– Для чего выращивают розы?
– Они красивы, милая. Роза также символ, любви, поэтому здесь она как нельзя кстати. То, что мы делаем, можно назвать вечерями любви.
Снова мелькнула кривая усмешка, но в этот раз девочка верила Эфросин. Женщине вдруг захотелось побыть собой, и этот порыв пробуждал в ребенке доверие. Эфросин частенько подвергалась нападкам со стороны других женщин. После трудных ночей они могли кричать, что у нее нет сердца, что она использует их, что они ненавидят ее. Но все же они доверяли Эфросин.
Мария наконец нарушила тишину.
– Почему Вы не отпустите Мириам, если она здесь так несчастна?
– Ей некуда пойти. После того как один солдат взял ее силой, она втайне родила ребенка. Родители Мириам выгнали ее, а ребенка вынесли за порог.
Рассказ Эфросин был на ломаном арамейском, и Мария не была уверена, что все поняла правильно. Девочка пыталась вспомнить все сказанное, слово за словом, пока шла к потаенному гроту на берегу, где ее ждала Мириам. Дождь кончился, и яркая радуга аркой высилась над голубой гладью воды.
Иудейка зарделась от гнева, когда Мария поведала ей о вечерях любви в доме веселья.
– Она лжет. Это вместилище греха, где женщины продают свои тела, за большие деньги продают. Шлюхи, вот кто мы такие. Берегись, Мария, чтобы с тобой не произошло того же, что и со мной.
Мария тихонько сидела, глядя, как поднимается пар над римскими термами южнее по берегу. Там купались римские легионеры.
– Знай, Мария, они – слуги Сатаны, – предостерегла Мириам, проследив взгляд девочки.
Это показалось Марии нелепым. Она научилась ненавидеть греков и римлян, но помнила и голубоглазого солдата, проезжавшего мимо конюшни в Магдале, и доброго Леонидаса. Мириам, будто прочитав мысли ребенка, сказала:
– Они безбожники, как и все чужеземцы.
– Серена молится богу, я сама слышала.
– Серена – филистимлянка, – презрительно бросила Мириам и шепнула девочке на ухо: – Она поклоняется богине.
Тут даже Мария испугалась: богиня, где это видано?!
Девочка не решилась спросить у Мириам, правдой ли был рассказ Эфросин. Сама она считала, что хозяйка не лгала – ведь должно было быть какое-то объяснение тому, что юная красавица так печальна.
Отношения между ними становились все сложнее. Мириам иногда ненавидела девочку за ее успехи в греческом. Скоро малышке уже не понадобится ее помощь, а это значит, Мириам снова придется "работать", как выражалась Эфросин. Мария чувствовала: что-то не так. Но не могла понять что. Девочка гордилась своими успехами. Ей нравилось, когда ее хвалили за прилежание и сообразительность.
– Она талантлива и старательна, светлая головка, – толковали женщины за обедом.
Мария научилась у Мириам читать. Однако Мириам не слишком хорошо владела письмом, и Леонидас был недоволен.
Шло время.
Эфросин позволила Мириам находиться при девочке даже после того, как прибыл новый учитель. Он должен был преподавать Марии греческий и латынь. Эригону эта работа была совсем не по душе. Однако он был рабом, а значит, не мог противиться воле хозяина, римского трибуна, который одолжил Эригона Леонидасу.
Для Марии же игры закончились, теперь каждое утро она проводила в кабинете Эфросин в компании человека с суровым лицом и жесткими требованиями. Латынь была красива, хотя поначалу грамматика вызывала известные затруднения. Больше всего Марии нравилось, когда Эригон читал ей длинные греческие предания. Каждый день он рассказывал ей какую-нибудь историю, а домашним заданием было записать ее по памяти. И Мария писала о замечательных приключениях Персея, сразившего Горгону; об Асклепии, сыне Аполлона и красавицы Коронис, основоположнике медицины, и о полном опасностей путешествии аргонавтов, когда Ясон украл золотое руно.
Любимая легенда Марии была о Деметре и Персефоне. Мрачный властелин подземного мира выкрал Деметру. Девочка плакала, жалея несчастную мать, которая бродила по свету в поисках дочери.
Мария все еще делила комнату с Мириам, но разговоры по душам стали реже. Мириам дрожала от ужаса, когда девочка рассказывала о том, что каждую весну Деметра поднимается из подземного мира, чтобы дать полям и посевам силы зеленеть и расти.
– Это же языческие боги, Мария. Идолы, понимаешь?
На следующее утро Мария набралась мужества и спросила своего учителя:
– Деметра – идол?
Эригон засмеялся, в первый и последний раз.
– Тебе это лучше знать, ведь ты принадлежишь к избранному народу с единственным истинным Богом.
Мария ничего не поняла, но не посмела переспрашивать. Когда Эригон заметил ее недоумение, он пояснил:
– Можно сказать, и Деметра, и Персефона – символы. Символ – это обозначение чего-то, что есть в жизни каждого из нас, но непонятно нам.
Это объяснение не прибавило Марии ума, но слова отложились в памяти.
Как и все посетители дома веселья, Эригон был любопытен. Он повсюду следовал за златовласой Сереной, будто мотылек за огоньком, не упуская случая поприветствовать ее, и просто пожирал глазами. Однако никогда с нею не заговаривал, для этого он был чересчур робок. Такое внимание льстило Серене, и она частенько придумывала себе дела в кабинете во время урока, входила, извинялась и уходила, вызывающе покачивая бедрами.