- Важнее, чтобы вы могли делать добро этим тысячам людей, чтобы вам достало силы и власти править в мире и справедливости. И тот, кто был так отмечен Богом, тому счастье не изменит до самого конца, хотя бы он и отличался истинным смирением.
Лицо знаменитого полководца могучего телосложения выражало гораздо больше вызывающее высокомерие, нежели скромность и смирение.
- Я подмял под себя эту богиню судьбы, Фортуну. Теперь она вынуждена покоряться моей воле!
Данте серьезно возразил:
- Вы знаете, сударь, что наши языческие предки верили в богов. Для нас, христиан, которые почитают только одного Бога, те боги и богини - бессильные существа, рожденные фантазией язычников из страха и надежд. Но мы должны их рассматривать как подобия и символы. И ни одна фигура из того учения о богах не представляется мне несущей столько правды, как Фортуна, крылатая указательница доброй и злой судьбы. Она с улыбкой вращает свое колесо. Люди, которые еще вчера были подняты ею на вершину счастья, сегодня утром оказываются во тьме поражения. Еще вчера короли, послезавтра - бедняки!
- Погодите, Данте! - со смехом воскликнул Угуччоне. - Вы стали для меня мрачной Сивиллой! У других бы мороз пошел по коже, если бы они услышали ваши речи, однако я смеюсь над этим.
Гость из Флоренции остался серьезным.
- Я не обижаюсь на вашу шутку, синьор. Может быть, необходимо, чтобы вы высмеяли мои мысли, синьор, поскольку иначе вам недостанет силы действовать! Я не хотел бы желать, чтобы моя горькая судьба когда-нибудь постигла вас, судьба бедного изгнанника, который мечтает вернуться на родину и не может найти дорогу домой.
- Что вам вздумалось, Данте Алигьери? Вы не стояли во главе государства, у вас не было возможности, находясь на важном государственном посту, одолеть судьбу. Пусть будет, что будет - я не боюсь будущего! А теперь давайте отбросим в сторону все мрачные мысли - моя жена приглашает вас к столу. Вы - мой гость, дорогой Данте!
Угуччоне готовился к войне против главного врага гибеллинов - против старой столицы гвельфов Флоренции. С ней самым тесным образом сотрудничала Пистойя, с тех пор как в 1305 году голод заставил ее стать на сторону флорентийских черных. Угуччоне вторгся в область, принадлежавшую пистойцам, и отобрал у флорентийцев много крепостей, которые или разрушил или наводнил своими людьми из Пизы. Наконец он вступил в пределы самой Флоренции и предпринял осаду горной крепости Монтекатини в устье реки Ниеволе. В этой крепости флорентийцы оставили свой гарнизон для того, чтобы обезопасить дорогу, ведущую к родному городу.
Когда известие о начале осады достигло тосканской столицы, ее охватил страх и смятение. Этому жестокому Угуччоне были по плечу любые дьявольские козни. Посланцы загоняли лошадей, лишь бы передать союзникам красочное описание надвигающейся опасности: "Спешите нам на помощь, ибо мы находимся в крайне бедственном положении и малейшее промедление грозит величайшей опасностью".
Не прошло и четырех недель, как флорентийцы собрали военную силу, которая значительно превысила численность войска Угуччоне. Принц Филипп, брат короля Роберта Неаполитанского, выехал шестого августа 1315 года из ворот Флоренции, благословляемый испуганным населением.
- Будьте спокойны, - утешали стариков и женщин вооруженные ремесленники и наемники, - уж мы справимся с ними, все будет хорошо!
Когда Угуччоне делла Фаджиола увидел, насколько многочисленны его враги, которые намерены прогнать его и освободить крепость, в глубине души ему стало страшно. Но он не подал и виду, демонстрируя полнейшую уверенность в победе.
Оба войска расположились друг против друга - на противоположных берегах реки Ниеволе. Каждый всадник с копьем, каждый пеший воин знал, что вся Италия напряженно следит за исходом борьбы: кто победит, гвельфы или гибеллины, Флоренция или Пиза?
Флорентийцы и их союзники с ликованием убедились, что Угуччоне готовится отступить, однако ему перерезали путь: он попался словно мышь, которая уже чувствует у себя за спиной кошачьи зубы.
Сражение началось двадцать девятого августа. С обеих сторон раздавались сигналы труб, словно вопросы и ответы. Из рядов противников вырвались навстречу друг другу всадники, презирающие смерть. Лучи жаркого августовского солнца отражались в шлемах и на остриях копий.
После всадников вперед пошла пехота. В рукопашной схватке каждый ощущал горячее дыхание противника. Сражающиеся обливались потом. Кровь покрывала металлические панцири и застывала на жаре коркой, образуя черные пятна. "Да здравствуют лилии Флоренции - да здравствуют орлы Пизы!"
- Видите того, что со светлым пучком перьев на шлеме? Это Франческо, подеста Лукки, сын тирана Угуччоне! Нужно уложить его! Вперед!
Конные флорентийские всадники с копьями наперевес с боевым кличем бросились на сына прославленного полководца. Франческо защищался как лев. В конце концов он все же был убит.
- Отомстим за Франческо делла Фаджиола! Смерть вождям гвельфских псов!
Пылкие неаполитанцы заметили, что гибеллинские всадники помчались к роскошно одетому принцу Пьеро, сыну короля Роберта. Вокруг него тут же образовалось оборонительное кольцо из солдат с занесенными над головой боевыми топорами. Но это не помогло: тяжелые всадники прорвали кольцо оборонявшихся и сын неаполитанского короля остался лежать на земле с раскроенным черепом.
Победителей долго не удавалось определить: успех склонялся то на сторону гвельфов, то - гибеллинов. Но когда на поле сражения опустились вечерние тени, а место разыгравшейся трагедии осветили огни факелов, выяснилось, что бесспорным победителем стал Угуччоне. Гарнизон крепости открыл ему ворота, моля о пощаде. В плен Угуччоне попали полторы тысячи гвельфов, а более двух тысяч пало в сражении. В то же время гибеллины понесли ничтожные потери. Но в это небольшое число погибших попал и Франческо: храбрый, полный надежд сын победившего полководца.
Когда весть об исходе битвы при Монтекатини - одной из крупнейших и кровопролитнейших в истории средневековья! - достигла гвельфских городов, там настала великая скорбь. Жители Флоренции, Болоньи, Сиены, Перуджи и Неаполя, как сообщает хронист, "надели траур по своим погибшим согражданам". Настроение многих выразил в своей кощунственной песне поэт Фильгоре из Сан-Джиминьяно, обвинивший Бога за то, что тот отказал в помощи гвельфам:
Я потерял в Тебя веру, о Бог!
Служить Тебе нет мне причины!
Ведь гвельфам Ты ничуть не помог,
Вся помощь была - гибеллинам!Их вождь уподобил Тебя себе
Со стаей своей вражьей.
Скорбим мы по проигранной нами борьбе,
И в траур оделся каждый.Те падали наземь осенней листвой,
Кого я любил бесконечно,
Ну хватит, по горло я сыт уж Тобой,
В Чистилище души - не вечно.А он, Угуччоне, - он пьян без вина,
Победой Твоей гордится,
Потребуй с Тебя он налоги сполна -
И Ты поспешишь расплатиться!
Холодные ноябрьские ветры пронизывают страну.
В своей скромной комнатушке в Лукке Данте сидит над своей "Комедией". Душу поэта переполняют радостные надежды. Теперь, после решающей победы гибеллинов, гордая, жестокосердная Флоренция вынуждена будет вскоре покориться, и тогда он вернется домой!
Как обрадуется Джемма! А дети! Узнает ли он их вообще?
Стук в дверь отрывает Данте от его мечтаний. В приоткрывшуюся дверь просовывается седая голова хозяйки:
- Что вы скажете, мессер Данте, если к вам гости? Тут дожидаются двое каких-то солдат.
- Что им от меня нужно?
- Этого они мне не сказали - они желают говорить только с вами!
- Впустите же их, ради Бога!
В комнату вошли двое рослых красивых юношей, опоясанных мечами. Шлемы они держали в руках.
- Мир дому сему! - тихо, почти нерешительно сорвалось с их уст.
Поднявшись со своего места, Данте вгляделся в темные глаза юношей. "Мой старший выглядит сейчас, пожалуй, как вот этот!" - подумалось ему.
Почему молодые воины не сводят с него глаз, почему не говорят ни слова?
Наконец тот, что постарше, решился:
- Вы нас уже не узнаете?
- Неужели вы и в самом деле мои?..
- Отец! - в один голос выкрикнули оба.
Сдерживая рыдания, юноши обняли изгнанника отца, по впалым щекам которого струились слезы.
- Дети, это вы?! Ты, Пьетро, ты, Якопо?! Идите сюда, дайте вашему старику отцу как следует расцеловать вас! Бог мой, как я благодарен Тебе за то, что мне довелось их увидеть! Ну, рассказывайте, как дела дома, у матушки, у ваших сестер?
- Ах, отец, они просто истосковались по вас! Но мы уже давно не были во Флоренции. Нас ничто не могло больше удержать, мы должны были встать на чью-то сторону - и мы встали на вашу, отец, ибо вы пострадали незаконно!
- Да, - добавил Якопо, опасаясь, что брат перескажет все новости один, - поэтому мы отправились к благородному господину Угуччоне и принимали участие в битве при Монтекатини.
Данте не сразу осознал услышанное от младшего сына.
- Как, вы сражались под Монтекатини? И выбрались оттуда живыми?
- Как видишь, отец, только Якопо стрела задела правую руку. Якопо, покажи отцу это место… А другой рубанул мне мечом по плечу… но все обошлось, шлем у меня крепкий…
Изгнанник воздел руки:
- О Отец Небесный, как я Тебе благодарен!
- Флорентийцы только диву даются! Мы так смеялись, когда услышали, что они приговорили нас к смерти!
- Приговорили к смерти? Кто, кого?
- Ну, флорентийцы - нас!
- Да, с тех пор, как они приговорили меня к сожжению на костре, прошло уже немало лет!