Особенно волновала святого отца судьба острова Сицилия. Штауфены, которых папский престол ненавидел словно адскую чуму, в свое время создали сильное государство на юге Италии. Именно Папа после смерти Конрада IV Гогенштауфена подарил королевство Неаполь вместе с островом Сицилией принцу Карлу Анжуйскому в качестве подарка в виде папского лена. И французский принц принял этот подарок и защищал его до последней капли крови против юного Конрадина Гогенштауфена, которому Карл приказал на рыночной площади Неаполя отсечь голову, будто какому-нибудь разбойнику. Обреченный на смерть юноша бросил в толпу свою перчатку как призыв к мести, и некий рыцарь принес ее родственнику Конрадина, Педро Арагонскому. Когда Карлу Анжуйскому рассказали об этом, он не мог удержаться от смеха. Мертвецы не покидают своих могил, уверял он.
Однако по прошествии немногих лет южноитальянское государство Анжу распалось на две половины. В результате "Сицилийской вечерни" французы потеряли прекрасный остров. А произошло вот что: на второй день Пасхи святого 1282 года жители столицы Сицилии Палермо отправились толпами в ближайшую церковь на вечерню. Их путь пролегал через приветливую долину. Здесь и расположилась радостно настроенная толпа в ожидании, пока колокол призовет на богослужение. Среди жителей Палермо оказались и ненавистные властители острова - французы. Случилось так, что к некой благородной девице в присутствии ее родителей и жениха настолько нагло привязался некий французский юнец по имени Друэ, что она упала без чувств. Это вызвало у собравшихся безумный гнев: из-за кожаных поясов были вытащены ножи.
- Смерть, смерть французам! - гремело по всему лугу. Первым поплатился жизнью за свою дерзость упомянутый выше Друэ. Остальные земляки разделили его судьбу. О богослужении никто уже и не думал. С окровавленными кинжалами в руках народ поспешил назад в Палермо, убивая по пути всех французов, даже дети, женщины и старики не избежали этой участи. Пламя мятежа продолжало бушевать и охватило весь остров, все французы оказались уничтоженными, словно сорная трава. Затем послали послов в Испанию к Филиппу Арагонскому, родственнику и наследнику Конрадина, призывая его после "Сицилийской вечерни" вступить во владение островом. Испанец прибыл со своим военным флотом и был с ликованием встречен населением как король. Конрадин, убитый Карлом Анжуйским, в тысячекратном размере осуществил свою кровавую месть - брошенную им перчатку подняла попранная справедливость.
Карл Валуа из дома Анжу с яростью думал о потере Сицилии. Этот остров следовало вернуть, чего бы это ни стоило! Он, принц без страны, как никто другой, подходит на роль короля Сицилии!
Точно так же рассуждал и Папа Бонифаций VIII. Змеиный выводок Штауфенов был уничтожен! Все, чем они когда-то владели, должно было отойти в руки Церкви, чтобы она, владычица королей, награждала этими землями своих верных вассалов.
Возможно, французский принц был подходящим орудием Папы для достижения столь высокой цели.
Пока Папа вместе с кардиналом, государственным секретарем, обсуждал важные вопросы мировой торговли и Церкви, камердинер доложил о приходе его светлости принца Карла де Валуа, графа Фландрского, который просит его святейшество дать ему аудиенцию.
- Мы вскоре удостоим его такой милости! - сказал Бонифаций с достоинством прирожденного властелина.
Камердинер почтительно удалился.
Тонкие губы Папы презрительно скривились.
- Пусть француз не думает, что мы ждем не дождемся его появления. Продолжим нашу беседу! Это письмо в очередной раз доказывает мне, что антихрист стремится приобрести все большую власть. Он даже открыто проникает в очаги науки! Некий преподаватель университета в Палермо направил ко мне просьбу, чтобы я, в целях облегчения студентам-медикам изучения анатомии, дал согласие на публичное расчленение трупов прямо в аудитории.
Лицо кардинала выразило крайнюю степень замешательства.
- Это просто ужасно! Ваше святейшество не должны давать такого разрешения.
Бонифаций мрачно ухмыльнулся:
- Я пригрозил предать анафеме каждого, кто осмелится расчленять трупы и исследовать подобие Божие с кощунственным любопытством.
Кардинал низко поклонился.
- Я счастлив вашему решению, святой отец! Безбожное любопытство этих мужей науки необходимо держать в определенных рамках.
- И помимо этого, - продолжал Бонифаций, - антихрист не унимается и пытается перечеркнуть мудрые планы Бога и его Святой Церкви. Уж с какой любовью и отеческой заботой мы опекали город Флоренцию! И какова благодарность за эту любовь?! Правящая там партия белых не хочет ничего слышать про обоснованные притязания Церкви, она открыто и тайно держит сторону гибеллинов. Главным подстрекателем наших противников несомненно является некий Данте Алигьери, который по любому поводу заявляет о мнимой свободе города Флоренции и изображает папский престол в образе злого волка, который угрожает свободе флорентийских ягнят.
Папа поглядывал на своего помощника в делах управления, словно ожидая от него одобрения своих замыслов. Но кардинал, государственный секретарь, только сказал:
- Я обратился к достойному брату епископу Флоренции с просьбой дать мне сведения об этом Данте Алигьери.
- И каковы же оказались результаты? - с нетерпением спросил преемник святого Петра.
- Достойный брат епископ считает этого Данте не опасным. Он - мечтатель, поэт, к которому нужно только найти правильный подход.
- Такой подход будет ему обеспечен, на это брат епископ может вполне рассчитывать! Вы знаете, что Корсо Донати бежал к нашему двору, поскольку во Флоренции его, открыто и бескорыстно выступающего за Святую Церковь, приговорили к смерти?
Первый чиновник папского государства почтительным наклоном головы подтвердил, что разделяет эту точку зрения на флорентийского беглеца.
- Безусловно, святой отец, Корсо Донати может стать для нас неплохим орудием в борьбе против белых во Флоренции. Если этим людям и впредь удастся сохранить в своих руках бразды правления, то окажется, что прекрасный город, которым Церковь всегда так гордилась, попадет под власть гибеллинов либо кого-нибудь еще.
- Вы правы, - кивнул Бонифаций, - но, к счастью, мы начеку. Французский принц должен добыть нам Сицилию, но прежде под видом поборника мира он свергнет во Флоренции нынешнюю власть. Наш план разработан, и теперь Карл Валуа может войти!
Папа Бонифаций задумчиво разглядывал молодого бледнолицего француза, который изящно склонился перед главой Католической Церкви, чтобы поцеловать протянутую ему руку.
Так этот молодой человек и был братом французского короля Филиппа, который осмелился противиться папскому авторитету, пренебрегать анафемой Святой Церкви! Бонифаций в сердцах вспомнил о том, что четыре года назад, из-за подрывной деятельности обоих кардиналов Колонна, ему пришлось уступить Филиппу и оставить ему на три года десятую часть доходов французской церкви. К тому же Филиппа соблазняли перспективой, что его брат Карл Валуа получит трон императора Германии.
Юноша, который теперь по знаку Папы занял место в высоком кресле, нисколько не походил на императора.
- Добро пожаловать, принц Карл Валуа! Я рад, что вы последовали моему приглашению, и надеюсь, что наши переговоры будут полезны для обеих сторон!
Принц ответил изящным поклоном:
- Я благодарю ваше святейшество за добрый прием и одновременно спешу исполнить приятный долг - передать вашему святейшеству почтительнейшее приветствие моего августейшего брата, короля Филиппа Французского!
После обмена этими дипломатическими формальностями Бонифаций перешел прямо к делу:
- Я сердечно рад, что король Филипп убедился в несомненной пользе благосклонности святого престола для блага французского народа и государства.
- А мой королевский брат в восторге от того, что нам, французам, нечего больше опасаться ущемления национальных интересов со стороны апостольского престола. Поэтому мой брат с радостью встретил стремление вашего святейшества использовать меня, французского принца, для выполнения дипломатической миссии.
Папа нахмурился, а кардинал - государственный секретарь укоризненно взглянул на посетителя.
- Похоже, вы не можете обойтись без колкостей. Разве я когда-нибудь ущемлял своими делами ваши национальные интересы? И вообще, что вы имеете в виду?
- Ну, например, у нас во Франции все мирские дела в подчинении одного только короля, и никого другого.
- Но ваш брат - мой вассал!
- Простите, ваше святейшество! Его величество король Франции - неограниченный повелитель в своей стране! Он не может быть вассалом человека, который, правда, именует себя рабом рабов Божьих, а в действительности намерен играть роль господина всех господ!