РАССКАЗ НАУМА ТОЧЕНОГО, МАТРОСА С МИНОНОСЦА "ПРОЗОРЛИВЫЙ"
- Был я делегатом Центробалта с "Прозорливого" на "Авроре" с рапортом, и как есть в тот час, когда "Аврора" дала свой боевой залп - сигнал к штурму.
А до того в тот же день был с докладом и в Смольном, и с Ильичем встретился; до этого видал его в апреле месяце, когда он из-за границы вернулся (об этом я уже вам сказывал), - ну, тогда он был с бородой и усами, а тут вдруг бритый. Товарищ вот верно тут его наружность обрисовывал. И встретился я с ним в коридоре Смольного; я к нему - а он мне навстречь сам идет. "Где тут, говорю, комната товарища Ленина?" Я в первый-то момент его и не узнал самого.
"А вот пойдемте, товарищ, со мной, вы, верно, ко мне с Центробалта?" (А у меня на рукаве нашивки с буквами "ЦБ".)
Зашли в комнату. "Ну, говорит, докладывайте: с чем к нам?"
Я ему доложил, что, мол, все корабли Центробалта на Неву прибыли в полном боевом порядке и благополучно пришвартовались, отрапортовали командному кораблю "Аврора" и ждем дальнейших ваших личных указаний.
"Подтвердите комиссару "Авроры": в девять часов ждать светового сигнала с Петропавловской крепости. Цвет сигнала знаете?" - спросил.
"Так точно, красный", - отвечаю.
"Да, красный, - говорит, сощурился на меня и улыбнулся, букву "р" он как-то мягко выговаривает. Ну, а залп штурму холостой, конечно. Остальное в зависимости от обстоятельств".
Живой из живых человек. Это видать по всему: что ни скажет он, слушаешь, и все в точку бьет. В самую что ни есть нужную точку. Как есть отец родной. Весь народ понимает, как сквозь нашинское общее сердце прошел…
- Как в моем ночевал! - отозвался какой-то кудрявый солдатик, да так важнецки лукаво прищурился и блеснул огоньком в глазу, что Денису на миг показалось в этой его лукавой усмешке что-то схожее даже с самим Ильичем. Вот, гляди, сейчас он подмигнет: мол, знай наших, русских людей!
- Революция свое дело для народа выполнит сполна. Ведь кто нас ведет-то? Ленин. Человек, словом, нашего всенародного ума, в целый океан простором мысли. Недаром он к нам, морякам, к первым обратился. Ведь первый-то удар пролетарской революции с "Авроры" был, - скрепил свое мнение матрос, широко поведя рукой.
- Ну, вот я вам, братки, все и обрисовал. А бить нашим кораблям прямой наводкой так и не пришлось по берегу. Махнул этот самый "главноуговаривающий" белой юбкой сестры милосердия: переоделся, слышь ты, в дамочку с пенсне на носу, да и скрылся, как крыса, в подземном подвале, - так мы его и не нашли после штурма в Зимнем. Я сам видел всех временных этих министров, восемь человек лично в Петропавловку под замок в равелин доставил; но этой "главной насекомой на солдатских шинелях", как его на фронте ваш брат солдат звал, так мы и не нашли! Смылся.
- Уползла вошь будто за солдатский воротник. Подь поищи теперича!
- Она еще непременно где-нибудь объявится - эта гадалка-трепалка, зуда навязчивая…
- Ну, где уж ей, - отозвались другие в отсеке. - После бани да еще с веником- не заест!
- Заесть не заест, а на чей-нибудь собачий хвост репьем вцепится и, где ни есть, чудой-юдой продажной обернется!..
- Это верно, что собачьих хвостов еще промежду людей хватает.
- Ну и как же, командор ты наш "прозорливый", дело чем кончилось? - спросил бородач моряка.
- А полной победой, товарищ, - усмехнулся тот, - сам знаешь.
- Да это вестимо, что победой. Как иначе? А вот ты насчет штурма нам рассказывай все в подробностях.
Ведь как ни победа, а без штурма с врагом победу, как говорится, не добудешь. Вот ты и рассказывай нам: как вы, братцы-флотцы балтийцы, с Невы на крутой берег выбрались? Я ведь тоже, дарма что в пехотной шинели, а по природе водяной. Кто с Волги-реки - морякам земляки!
- По делегатскому поручению мотался я с корабля на берег да с берега опять на корабль; и в штурм попал, как говорится, по нечаянности: призадержался малость на берегу. А мне было поручено досмотреть, чтоб все министры временные в целости были взяты и на руки сданы под замок, как небитая посуда. Вот я все гадал-догадывал, как в Зимний ворвались: кто тут гад да кто нам не рад.
Общий хохот одобрил острым словом сдобренную речь моряка.
- Я все насчет того "пенсне" интересовался; мне этого самого "главноуговаривающего" хотелось за воротник самому, слышь, взять. Ну, по секрету признаюсь: угадай я его - я б ему это пенснишко меж скул навек вдавил. Не попался. Я его физиономию добре изучил. Да, вишь ты, на сестер милосердия при штурме не имел сердечного желания засматриваться. Может, он мимо меня гофрированною милкою и шмыгнул где в коридоре: ведь комнат-то одних в Зимнем этом дворце точный счет точь-в-точь "тысяча и одна ночь". А в последней комнате и голова с тебя прочь!
Опять звонкий хохот одобрил шутку моряка.
- Ну, это к сказке присказка, а быль-то будет, знать, покороче. Штурмом с берега с бортовым повреждением взяли Зимний. Одна "Аврора" подала шестидюймовым залпом голос, а прочие корабли промолчали. Кабы дали они со всех бортов, на берегу и города бы не осталось! А имущество ведь - все дворцы да торцы в городе Петрограде трудом-потом народным сложены и мощены еще со времен Петра-шкипера, у нас в Кронштадте памятник ему стоит. К чему ж без нужды огород разорять: на нем еще и наша народная овощь вырастет. Для себя мостили-строили, как знали, - не иначе.
- Это конечно! - поддержали слушатели рассказчика. - А все-таки поковыряли кой-какую царскую мебелишку?
По возможности не трогали. Один морячок, чудак-то, царю безносому на портрете штыком в пузо ковырнул. Ну, его тут же одернули: оставь, мол, сделай милость, детям для смеха, не сымай этого шута с портрета! Он и застыдился.
- Коли живому буржую в живот - не промазывай! А что ж полотно рвать!
- Так-то, браты. Пошумели, и годи. Мне скоро тут слезать с корабля по имени-прозванию "Гаврила". И разговор скоро пойдет опять серьезный. Короче говоря, вот она начинается, Украина, где не хочет Рада нас за родных детей принимать. Ну, мы ей дома - мачехе- кочергою горб вправим! Мы теперь с родною матушкой, ленинской свободой, навек родные стали.
- А ты, значит, аврорец, с Украины сам? Что-то тебя по говору не приметно.
- Говор мой самый обыкновенный, русский. А ведь какую эти дармоеды, живоглоты, подбрехачи промеж нашего брата еще на фронте сразу, скажем, с первых дней революции, агитацию повели. Украинцев стали в отдельные полки формировать, отзывать с русских полков. Полный раскол производить. Ну, к чему бы это? Будто мы не одной земли нашей русской матери пахари, ею рождены, вспоены, вскормлены? Испокон веку вместе против набежчика, врага, чужака свою великую землю отстаивали - и отстояли, до свободы дошли. Вот товарищ Кочубей про Богдана Хмельницкого сказывал: ведь пока Богдан с Москвой навек не побратался, лет триста турки, татары да польская шляхта нашей матери Украине из груди душу вырывали, жен и детей басурманили. Как в песне нашей стародавней поется:
Султани турецькі
да пани шляхетські
звеліли
ще й гірше кувати
кайдани…
Чи не нимецьки?.. А? Ну к чему же теперь этот раздел затевать?
- А ты погляди хорошенько: кто его затевает? Паны? Паны, которые ни по-русски, ни по-украински говорить-то не умеют. И ни украинского, ни русского они мужика и слушать не слушали и понимать не понимали. Отколе ж им знать, какое у нас настроение и чего мужику надоть? Разве я, што ли- хоть я вот с Волги, - сам не пою хохлацких песен с душой? Или вот он, скажем, украинец, балтиец, наших волжских лихих песен не затейник петь? Нет, брат, это все разорение народного единства - так надо полагать. Вот в чем она - эта самая Рада-зраднянська шкура запроданська!
- Так точно, товарищ-друг - отозвался балтиец, - У нас на флоте Балтийском, прямо скажу, немалая часть украинцы, а ведь и наша доля в революцию русскую уже вложена. С кого ж теперь нам отдачу при случае получать? С вас, волгарей, понятно, спросим.
- А мы со всем удовольствием и сполна революционный народный долг в отдачу отдадим, браток. Это ты не сомневайся. Русский народ своего брата украинца в беде одного не оставит, и задачу свою всеобщую он понимает.
- Не оставит! Никакой между нами границы не должно быть. Там, где разум и сердце в одно стоят, там разгородки не сделаешь.
- Вот спасибо за эти речи, - ответил матрос. - Да недолго вам ждать с той брехнею, браты, и встречи. Я вот сейчас сойду в Бахмаче, а вам еще придется эту самую границу на пузе переползать. Вот там вы, дружки, себя и покажете: за какое братство и дружбу русский стоит! Кто действительно так себя в единстве по-трудовому, народному, понимает, - тот и клади на гайдамацком черепе крепкую зарубку.
- Вот именно: этот выродок, что себя теперь гайдамаком тут зовет, он и есть тот самый запроданец, собака, что за буржуйской телегой собачьим хвостом стелется. Вот какое, браты, при прощанье-расставанье даю я в вашем лице про русское братство завещание: шагай вперед, браток, и положись на нас. Так и передай землякам своим украинцам: что, мол, русский народ, добывший себе великую свободу, этой самой свободою, как своею душой, с ним, с трудовым братом украинцем, как солдат с солдатом, чем ни есть с котелка поделится, и притом - жизни своей не пожалеет. Коль ум-душа у нас одна, так и свобода у нашего народа одна. Вот так-то, брат!
И матрос, сорвав с себя бескозырку, махнул ею в ответ на такую дружную общую речь спутников по вагону, фронтовиков, добрая половина которых были русские люди: и волгари, и сибиряки-приамурцы, и из центральных разных губерний.