- Чти мужа, он тебе муж теперь и покров, слушай его, - сказал ей.
- А ты, жалей её. Она же немощь твоя и похвала, - сказал ему.
Оба они - сама важность, а в глазах - испуг и растерянность. Поднесли им чашу к устам, и пили из неё. Мужик с лентой сломал по дубовой ветке, подал попу, тот заговорил нараспев:
- Божа неба и земли! Ты ести Живот вечный и древо жизни, на нем же прославися! Бласлави их древо из рода в род, и крепость в веки и веки! Божа, дай им… - поп вдруг запнулся, помолчал, и произнёс со вздохом: - Деток своих понянькать, да на своём хлеб-соли поднять. Не торопи их срока…
Вставил ветки в венки молодым. Тут же взяли они по свече. Поп, подняв их скрещённые руки, положил себе на правое плечо и повёл вокруг дуба; запел "Исайя, ликуй!.." Мужик пошёл рядом с ним, покрикивая:
- Батько родный, Козьма-Демьян! скуй нам сватьбу!..
Стефан не сводил глаз с проходящих молодожёнов. Не заметил, как возле него оказался отделившийся от крестьян человек.
- Доброго денца сударику нашему! - обратился к Стефану слободской старшина; на голове колпак с листьями, с яблочками…
- Анфим? На силу узнал тебя, - рассмеялся старший Кириллович.
- Дай Бог здоровия отцу государину нашему Кириллу, с матушкой нашей Марией, и всему дому его!
Стефан нагнулся к нему.
- Анфим, ты с ними?
- Да как же ж, кум-ти сына женит, Иванку. Не признал? А что у дуба венчаем, дак сам знаешь, куды крестьянину в церкви-ти сватьбиться, не по нашей кости мясо-ти, мы уж по древле обычаю своему.
- А поп что тут?
- Так мы разве ж нехристи? А поп-ти Устинский, Петряй привёз ради свата. Петряй-ти справный мужик, вон он с лентой, голосит, он у князь Лександра в людех, со своей деревенькой…
- Я и гляжу, не из наших поп-то.
- Не наш, не наш, с Устья откуда-ти. Пойду, сударик мой, молодых величать.
Обойдя вокруг дуба третий раз, поп подвёл новобрачных к толпе крестьян. Перед ними расступились. Снова запели бабы. Бросали на головы молодым хмель и цветы… Двинулись с песнями в сторону слободы.
Анфим показал попу на Стефана:
- Нашего боярина Кирилла сын. А другой-ти их - Валфромей… слыхал небось?
Стефан придержал коня прислушиваясь. Поп спрашивал:
- Валфромей? И что сей? Который Валфромей? не упомню… Погодь-ка, неуж тот самый?
- Евонный брат родный, он и есть!
- Он ли в утробе матерней верещал?
- Он! сам слыхал, Христом говорю. На Троицын день стояли, он криком как даст из брюха за Евангелем! Матка его, боярыня Мария, со страху-ти себя не чуяла. Потом ещё раз, за "Херувимской!" из нутра гласил! Тут уж все оробели. На силу её в притворе в разум вернули…
- Говорят яко глас трубный рыкал: "до коли!"
- Да брешут, блажил, как дитя блажит, но яристо, трикратно, как Бог свят!..
- И что сие?
- Неспроста, говорят. Может, что и будет…
- Божа знаменье, мните?
- А сам как смекаешь?
- Дива много творится. Вон в Боголюбове было тож, уродился малой с золотым челом: осьми лет любую порчу, любую напасть отваживал, беды не знали; а зиму пошли они в лес, так волки всех и порезали, а ему одному поклонилися. Теперь он у них за господаря волчего… да там, говорят, и литвой попахивает, одно изуверство творят, без жалости - мало что зарежут, так ещё разденут до нага, и до жон падки, на мёртвых сором творят…
- Упаси, Божа! О Валфромее не леть и помыслить сего!
- Там поглядим, что из него выклюется. Где он ныне-то?
- В дому у отца, поди. Да вон усадьба-ти ихняя, туда и идём ко двору, блаславиться отеческим, сам и узришь его.
- Неча мне соваться под всякий спрос, я уж напрямки, к родителеву брашну пущусь, подале от боярской милости. Вы уж сами ступайте…
Стефан выпрямился в седле.
- К нам, значит, - сказал себе, стеганул коня и поскакал, уже не оглядываясь на свадьбу.
Въехав на двор, Стефан спрыгнул с седла.
- Муса! примай Грачика!
Вышел хромой татарин, осклабясь на своего любимца. Муса служил дому их ещё при деде Стефана, сбежав из Орды от хана Тохты.
Под навесом амбара стоял десятник с холопом, щёлкал на счётах:
- К тому ж, три четверти кади ржи, по семи гривны кун… того скопом будет рублями полста пять гривен с добавком дванадесяти резаны…
- Касьян, отца видел?
Касьян повернулся к Стефану.
- На тереме, с гостем он.
Стефан поднялся на отцовскую половину, вошёл в горенку. За столом боярин Кирилл рассматривал листочки слюды; выбирал, относя на просвет к окну. Возле него человек некий в ферязи держал лоток со слюдой.
- Чешуйчата…
- Стрекозиное пёрышко, Кирила сударич, так и сквозит, ганзейский товар! Всё чисто наблюдать можно! Царевич Игнатий себе оба яруса застелил, и владыка тож…
Боярин посмотрел на свои окончины, сравнивая.
- Мои послепше, вроде, - сказал.
Заметил Стефана. Заметил его и гость, поклонился с улыбкой. Боярин отложил последний листок.
- Сочтёмся, беру сии.
- Того ровно полтретьядцать без одного, боярин.
- По осьми за четницу?
- По уговору.
Стефан делал знаки за спиной гостя.
- Добро. Погоди пока тут.
Боярин вышел в комнату. Стефан за ним, и тут же заговорил:
- К нам сватьба, Иванку ожанили, песошинского, Анфимова сродника, ряженые… там поп с ними Устинский, скоро будут!
Боярин Кирилл открыл ларец.
- А посажённым кто?
- Не знаю, тять, Анфим будто.
- Опять у дуба хороводились. В малой варнице почему желоба не сменили? - спросил, отсчитывая серебро. - Дождь был?
- Не было. Я не знаю, там дядя с Онисимом остался…
- Сам-то чего на сватьбу пялился, охота была?
Стефан не ответил.
- Ладно.
Ссыпал серебро в мешочек, поглядел на сына…
- Пойдём-ка, нужен будешь.
- Тять, а к Михал Авдеичу-то посылали?
- Послали.
Вернулись в горенку.
- Здесь всё, по уговору. Стефан, проводи гостя, там на заднем дворе повозка их, погляди, всё ли поклали княгине-то: солонины три бочки, бочаток мёду и туесы с морошкой, с черникой… остальное с обозом. И скажи Прокшичу, чтобы забрал слюду, и пусть возьмёт кузнеца, а он снимет мерки с окончин на новый терем. Ну, с Богом. Княгине нашей поклон земной от нас, негодных слуг княжих. Обоз заутра отправим, как урядилися, передай.
Гость ответил:
- Прощения просим, а желаем во всём Божьей милости, - поклонился, коснувшись пола.
Стефан проводил его до крыльца. Боярин прошёл через сени на гульбище, встал, глядя на свадьбу, приближавшуюся с просёлка…
- Гуси белы из-за гор, гуси белы к нам на двор, - пробурчал в бороду.
Уже долетало пение; сбегался народ с проулков… Постоял. Спустился на женскую половину. В комнате две приживалки раскатывали бисер, нанизывая нити. Вошёл с улыбкой, они тут же поднялись с лавки.
- Голубушки-трудницы наши. А чтой-то у вас так тихо, Василина? Али опять студенца хватанула?
- Ой, Господь, с тобой, батюшка! Я теперь одно парное разве что пью… смеху-то! - прыснула вспомнив о вчерашней оплошке.
- Сидят себе втихомолочку, не поют, не бают…
- Матушке занеможилось, к себе пошла.
- А, вот оно что.
Вошёл в опочивальню, нагнулся к боярыне.
- Маруся…
Она протянула руку.
- Спаси Боже, заглянул ко мне.
- Голова? Колесаиху позвать?
- Да не надо, я уж так прилегла… Печаль изболелася за него, за чадо наше неразумное… Сил нету боле.
- Варфоломей что ль?
- Что нам делать, отец? - отняла ладонь от лица, - мало, что грамоте не способный, ведь все чтут, все погодки его как горохом сыпят, он один неук, не слагаются у него слова из буквиц - сколь не бьёмся, а толку чуть, так ему ещё втемешилось голодом себя морить, за целый день ныне полситничка да квасу попил, еда ли? С поклонами с этими… я уж от Петруши знаю, всю ночь напролёт поклоны отбивает, это где видано? Все уродились не хуже других, родителям в радость, один он у нас…
- Дури я не вижу в нём, беды нету, что тих да набожен, и грамоте выучится как-нибудь, Бог даст. Ты уж так-то не изводи себя.
- Говорила с ним, да вижу, что проку нет. Весь, как в воду опущенный, ничего не слышит. Я и сама-то молюся, и страшуся за него, Кирюша!
- Где он?
- В закуте своём, всё там сидит. Поговори с ним.
- Добро.
- Ты не ругай его, ему уж и так-то досталось. В кого он у нас такой не знаю. Не знаю…
Кирилл поднялся, держа её руку.
- Маруся, там сватьба к нам, надо бы дать чего, ты скажи…
- Сватьба? А кто ж сватьбится?
- Да Бог его знает, Иванко, Анфимов сродник якобы.
- Анфимов? Не Иванко ли? песошинский?
- Да вроде.
- Так я их знаю, отца его, Нефёда, он нам рыжиков приносил на Филиппов пост, помнишь, полную бертяницу? свежих где-то добыл. Иванко, значит, не рано ли. А кто жонка-то?
- Не знаю. Ты скажи, что надо, там Василина…
- Сама пойду.
Боярыня встала, вышли в комнату. Приживалки отложили работу, помогли ей надеть телогрею; увела их с собой. Кирилл спустился во двор, кликнул Касьяна. У ворот густела, колыхалась с песнями свадьба, подталкивая вперёд молодых…
- Касьян, возьми холопа на сытный, пусть выкатит им бочонок вишняка, не из старых, а сам знаешь.
По ступенькам спускалась боярыня; показалась с подарком в руках Василина, подпевала на ходу:
- "Виноградье красно-зелено моё…"
Открыли ворота. Кирилл с супругою ждал на крыльце, наблюдая за свадьбой, за слугами. Подбежал Стефан, встал позади отца. От крестьян выступил Анфим без шапки: