Стайка катающихся на мгновенье замерла, увидев перед собой высокого мужчину на боевом коне, в темной священнической рясе, с мечом на боку, и рядом - другого, полного, с круглым бритым лицом и большой головой под тяжелой бобровой шапкой, тоже в священнической рясе, но без меча. Третий в компании был худой, светловолосый, с бородой клином, открытым лбом, узкой головой и большими бледными глазами, метавшими искры. Одет он был, как обычно одеваются магистры.
Ян, закутанный до подбородка в материнскую шубку, засмотрелся было на всадников. Но потом, радостно взвизгнув, шлепнул по спине того парня, позади которого сидел в санках:
- Поезжай!
Да так твердо скомандовал, с таким презрением к проезжим чужакам, обнаружив такое явное невнимание к пришельцам, что передний - высокий и бледный - всадник засмеялся и остановил коня. Его примеру последовали остальные двое.
- Чей это ребенок?
- Это рыцарь Ян Палечек из Стража, - ответил батрак. - Владелец замка.
- Ах, - промолвил другой всадник, полный и круглолицый, - сын Яна Палечка, павшего за правду божью под Домажлицами? Тот, что родился в день отцовской смерти?
Толпа парией ответила утвердительным кивком, а девушки от любопытства еще больше вытаращили глаза на трех всадников. Таинственна была осведомленность незнакомцев в делах, касающихся Стража.
- Дай-ка мне мальчика, - сказал первый всадник, высокий, худой, темноглазый, с горькой складкой около рта.
Некоторое время он смотрел на ребенка, потом поцеловал его в щечку, раскрасневшуюся от мороза. И передал его другому всаднику:
- Посмотри, какие удивительные глаза, магистр Рокицана!
Всадник в священнической рясе внимательно всмотрелся в глаза парнишки:
- У него не отцовские глаза. Те я помню. Они были голубые и ленивые. А у ребенка, вы видите, один глаз голубой, а другой карий. Вот, магистр Пэйн, - тайна нашей земли!
Третий всадник приблизил свое лицо к глазам малыша. Покачал головой.
- Этого у вас на островах не бывает, - продолжал магистр Ян Рокицана, - Это возможно только в нашей стране, лежащей как раз на полдороге между севером и югом, на равном расстоянии от неба и ада. Мы тут, магистр Пэйн, умеем одним глазом богу в лицо смотреть, а другим на дьявола поглядывать. С одной стороны, это возносит нас до облаков, а с другой, вдавливает в грязь земную. Поэтому мы без устали воюем и спорим из-за вещей, которые другим кажутся ясными, как вам, магистр Пэйн, или бессмысленными, как отцам в Базеле. Этот мальчонка со своим смехом, своим гневом, при помощи которого выразилось его желание продолжать игру и полное безразличие к Прокопу Великому, магистру Питеру Пэйну английскому и Яну Рокицане, со своими разноцветными глазами, - это, если можно так выразиться, магистр Пэйн, - символ нашего народа в нынешние времена, когда мы сквозь ад пробиваемся к небесам, хотим примирить кровь и воду, эпоху апостольскую и время развратных кардиналов, любовь к истине и жажду повсеместной спокойной жизни…
Магистр Рокицана продолжал бы еще долго в таком роде, если бы мальчонка не надул губки и не отдернулся от него, устремив мечтательный взгляд на пустые санки, ожидающие веселого катанья.
- Верните ребенка его забаве, магистр! - промолвил Прокоп Великий.
Магистр Пэйн в задумчивости протянул руку и погладил малютку по щечке. Шершавая перчатка пришлась мальчику не по вкусу. Он протянул ручонки к батраку, который с нетерпением ждал, когда всадники отдадут ему ребенка обратно. Мальчик громко засмеялся и взвизгнул по-деревенски, когда оказался наконец в санках. Всадники тронули рысью к лесу.
Молодежь возобновила веселое катанье с горы.
IV
Вскоре после этой встречи по пограничной дороге, тянувшейся мимо Стража до баварского Брода над Лесами, двинулось все базельское посольство. Это был торжественный поезд. Помимо оруженосцев и многочисленной челяди, ехавшей на телегах и верхом, посольство сопровождали также некоторые домажлицкие граждане и карлштейнский бургграф Зденек Тлукса из Буржениц. В делегацию входили Прокоп Великий, магистр Ян Рокицана, Микулаш Бискупец из Пельгржимова, Олдржих из Знойма, Маркольт из Збраславиц, Мартин Лукач из Хрудима и Петр Немец из Жатца - все лица духовные; а из мирян - пан Вилем Костка из Поступиц, - глава посольства, потом пан Бенеш из Мокровоус и Густиржан, пан Иржи из Ржечице и Ян Вельвар, пражский мещанин, Матей Лоуда из Хлумчан, начальник писецкого округа, Ян Ржегорж из Кралова двора и таборский мещанин Конрад Лаурин. Повозки были богато украшены и выстланы мехом. На конях под седлами были теплые попоны. Над повозкой Матея Лоуды реяло таборитское знамя с изображением распятого сына божьего на одной стороне и чаши с латинской надписью, предвещающей победу Истины, - на другой.
Повозки продвигались по снегу медленно и со скрипом, но всадники по бокам, в авангарде и арьергарде еле сдерживали коней. Кони нетерпеливо переступали копытами, несмотря на крепчавший с каждой минутой мороз и покрывающий гривы иней.
Вдоль дороги стояли крестьяне-лесовики, вооруженные топорами. Над некоторыми группами зрителей реяли такие же знамена, как над Лоудовой повозкой. Все приветствовали Прокопа Великого и магистра Рокицану, ехавших в одной повозке. Многих удивляло, что у Прокопа нет той длинной черной бороды, о которой рассказывали, а лицо у него бритое и похоже на монашеское. Несмотря на мороз, он был без шапки, и все видели, что густые темные волосы его подстрижены тоже на монашеский лад. А у магистра Рокицаны голова была покрыта огромной бобровой шапкой, толстые губы на его жирном умном поповском лицо весело улыбаются и зоркие глаза так и бегают во все стороны.
Стоящие у дороги внимательно смотрели на повозки и всадников, на рыцарей, священников и слуг. Было заметно, что на всех лицах написана гордость, которой еще тридцать лет назад эта страна не знала. Каждый слуга сидел в седле, выпятив грудь, подняв голову, что твой рыцарь, Да и покроем и цветом одежды челядь возвещала славу хозяев, которые, принадлежа главным образом к духовенству, были нарочно одеты скромно. Батраки на телегах распевали песни, и из человеческих ртов и лошадиных ноздрей в морозном воздухе шел густой пар.
Пани Кунгута, с сынком на руках, стояла в окружении челяди наверху, у ворот, и махала посольству, которое двигалось по долине, удаляясь в ту сторону, где когда-то хотел засвидетельствовать свое умение говорить по-латыни покойный пан Палечек. Она приказала бить в часовенный колокол до тех пор, пока последние повозки и всадники не скроются среди деревьев.
Следя за процессией, она в то же время думала о бедной, но полной жизни пани Алене. На вербной у пани Алены завелась в колыбельке девочка. Так неожиданно и поздно, как случается в годы войны.
"Теперь уж не будет приезжать так часто", - думала пани Кунгута.
Посольство вступило в лес и скрылось из глаз.
О, какая это была чудная езда по заснеженному дремучему раменью, его узкой пограничной стежке, где повозкам поминутно приходилось преодолевать пересекающие дорогу разветвленные корневища деревьев, где с сучьев валом валила снежная пыль, где глаза не могли насытиться ослепительно белой красотой, в которую оделся тихий величественный лес, полный невидимой жизни, напоминающей о себе лишь петлястыми следами зверей. Челядь, указывая на эти следы, толковала о них с большим знанием дела.