Зато Юта - Юта была счастлива. Сегодня ее радовало все - лес, столбы, стройка: директору сообщили по телефону, что живой и невредимый Волли Круус возвращается в Метсакюла.
Но на другой день Юта даже слегка огорчилась, когда маленький - такой маленький! - мальчик с рыжими вихрами, гордо задрав нос, вошел в класс и швырнул сумку на первую парту. Пока Крууса не было, он как-то подрос и возмужал в воображении Юты…
Однако думать об этом было некогда: Крууса уже окружили ребята, и он, рассказывая о своих приключениях, все больше входил во вкус и вспоминал даже такие подробности, которых не было и быть не могло. Он забыл все свои тревоги. Еще пять минут назад, идя в школу, он почесывал затылок: конечно, времени прошло много… но телеграмма жгла карман… И еще неизвестно, что тут наговорил директору инспектор. Тот, на которого… А теперь Волли снова был в своей тарелке. Он рассказывал:
- Открыл я дверь, вижу - разные важные дядьки сидят. А посредине седой такой, видать, самый главный. Увидел меня, спрашивает: "Что вам угодно?" А я отвечаю: "Что ж вы, сухари толченые, строить нам не даете?" Тут они все забегали, глазами на меня сверкают, зубами лязгают…
- …шерсть дыбом поднялась… - в тон ему подсказала с места Айме и хихикнула.
Но Волли и внимания на нее не обратил.
- Тут этот седой как крикнет на них: "Цыц! Человек дело говорит! Диктуй все, что вам от меня нужно!" - это он мне говорит. Ну, думаю, тут зевать нельзя! Я ка-ак начал диктовать - и про турбину, и про все дела. Седой схватил тетрадку, пишет, пишет, а я все диктую, диктую…
- Это кому ты диктовал? - спросил Юхан Каэр.
Он уже с минуту стоял возле двери в класс, но ребята были так заняты рассказом Волли, что даже не смотрели в коридор. Тут все бросились за парты, А Юхан Каэр поздоровался и снова спросил у Волли:
- Так с кем это ты говорил?
- Седой такой, важный. В районе сидел. Наверно, большой начальник.
- Как ты попал к нему на прием?
- Зачем "на прием", товарищ директор? Просто мы с ним посидели, поговорили… - снова начал свой рассказ Волли, чувствуя за спиной напряженное молчание изумленных друзей.
- И ты даже не догадался встать? - нахмурился директор.
- Нет, я, конечно, стоял, - приблизился к истине Волли. - А он сидел. Он просил передать вам привет, только я забыл спросить, как его зовут. А дело было так…
Мы с вами, читатель, уже знаем, как было дело, и поэтому не стоит еще раз выслушивать Волли. Но, представьте себе, директор Каэр не пришел в восторг от этого рассказа.
- Как же можно так говорить со взрослыми? - сказал он. - Они могут просто прекратить нашу стройку.
- Хуже не будет, - философски заметил Волли, подавая директору телеграмму. - Вон они что пишут!
- "Срочная. Ввиду отсутствия турбины и по ряду соображений стройку немедленно прекратите", - вслух прочел директор. Сел и приложил руку к сердцу.
- Это старая телеграмма, она теперь недействительна! - пробормотал Волли.
- Садись, - сказал ему Юхан Каэр. - С меня достаточно. Перейдем к ботанике…
На перемене спорили много. Большинство ребят было на стороне Волли. Все-таки это здорово - так и сказать седому начальнику всю правду. Неизвестно, сколько Круус приврал, но не стал бы он все-подряд перевирать при директоре школы.
А кое-кто разделял точку зрения директора, опасаясь неприятных последствий вмешательства Волли. И очень многих взволновала телеграмма, прочитанная директором. Правда, Харри подтвердил, что она хоть и срочная, но получена неделю назад…
Молодец Харри! Смотри-ка, не проболтался!
Но Юта Каэр на этот раз смотрела на вещи совсем не так, как ее отец. Она водила Волли по строительству, как важного гостя, показывая, что без него успели сделать.
А когда они шли со стройки, Юта нагнулась к самому его уху:
- Круус, хочешь я открою тебе одну тайну?
- Валяй открывай! - оживился Волли. Он очень любил тайны.
- А ты не будешь смеяться? Честное пионерское?
- Не буду.
- Слушай: ты мне нравишься.
- Влюбилась в меня, да? - спросил Волли, чтобы внести полную ясность.
- Вот еще, глупости какие! - вспыхнула Юта.
Волли так неожиданно произнес это непривычное слово "влюбилась"… Конечно, Юта уже во многих книгах встречала глагол "любить" у Пушкина, Вильде, Жюля Верна… Там было написано о любви очень интересно…
Они дошли до школы. Только не до главного входа, а до той боковой двери, что вела в квартиру директора. Юта остановилась возле крыльца, повернулась к Волли и с любопытством взглянула на него, склонив голову набок.
- А ты?.. - негромко спросила она.
- Люблю! - ответил Волли, не раздумывая.
Вот здорово-то: в него влюбилась сама директорская Юта! А теперь стоит и пялит на Волли глаза. Что же в таких случаях делают? Ага, наверно, целуются! Жаль, что Юта такая длиннющая… Но тут как раз ступеньки… Если встать ступенькой выше…
Волли дернул Юту за воротник, так что она качнулась к нему, и чмокнул ее в щеку.
Щека была круглая. Как мячик. И холодная. От нее пахло молоком. Парным молоком или чем-то вроде этого. Волли потянул ноздрями воздух.
- Знаешь, от тебя пахнет теленком, - сообщил он о своем открытии.
- Волли, ну почему ты всегда болтаешь какую-нибудь чушь! - дрогнувшим голосом сказала Юта, краснея до корней волос.
- Это правда, - настаивал Волли. Он чувствовал, что говорить об этом не нужно, Волли огорчали его собственные слова, но почему-то он упрямо продолжал отстаивать свою правду и повторял: - Теленком. Честное слово, от тебя пахнет теленком!
И Юта вдруг убежала.
Топ-топ по ступенькам, и - хлоп! - дверь за ней закрылась. Вот и пойми этих девчонок: сама завела такой разговор, а потом ни с того ни с сего обиделась…
Ну ничего. Все равно теперь Волли влюбленный. Нужно будет вырезать на парте "В+Ю". Только меленько-меленько, чтобы никто не увидел. Потому что это тайна и ее полагается хранить.
К сожалению, тайны никогда не могли усидеть внутри Волли. Утром, уже на первом уроке, он написал Андресу: "Я и Юта любим друг друга".
Андрес ответил на той же бумажке: "Ничего ты в этом не понимаешь".
Волли обиделся и написал: "Сам ничего не понимаешь! Мы с ней целовались". И Андрес больше не стал писать. Только на переменке сказал стихами:
Зовет ее ангел восторгом небес,
Зовет ее муками адскими бес,
А люди зовут - любовью!
- Плохо, - поморщился Волли (знатоки всегда морщатся). - Бесы, ангелы - к чему ты их приплел? Уж если пишешь стихи, писал бы понятней!
- Балда! - возмутился Андрес. - Это совсем не я, это Гейне написал! Я вчера читал его стихи. Еще он пишет, что любовь - это зубная боль в сердце.
- Да ну? - удивился Волли.
Зуб у него когда-то болел. Ох, и болел же! Вот и сейчас шатается, если надавить кончиком языка. Но любовь… При чем тут зубы?
Волли сказал:
- Нет, зубы тут ни при чем. Не разбираетесь вы в этом деле, ни ты, ни твой этот… Гейне. Уж я-то знаю!
- Ну конечно, где ему до тебя! - поиздевался Андрес. - Эх, Круус, какая ты балда!
- Но-но, полегче! Я турбину добывал!
- И об этом зря шумишь. Неизвестно, чем еще все кончится. И ведь тебе просто повезло - случайно напоролся в городе на кого-то важного. Вот если бы сам сделал… что-нибудь настоящее…
Это было уж слишком! Если бы все это сказал не Андрес, а кто-либо другой, Волли ка-ак размахнулся бы да ка-ак… Видали? Он, Волли, добивался, чтобы школа получила турбину! Он долговязой Юте понравился! И вдруг Андрес говорит…
Самое обидное, что с Андресом трудно спорить. Ведь и верно, если бы Волли знал, что там сидит этот важный седой человек, он, пожалуй, и в кабинет не вошел бы.
Все-таки трудно дружить с этим Андресом. Всегда обижает…
Глава двадцать первая, в которой доски уплывают, но озеро рождается
День был особенный, необычный. Очень это интересно - ставить перемычку, чтобы вода в реке остановилась!
Юри и Калью с помощью других ребят принесли два протесанных бревна и уложили их рядышком над оставленной в плотине дырой, где пока пробегала Метсайыги. И теперь школьники забивали в щель между этими бревнами короткие доски. Вплотную одна к другой, сразу с двух берегов. Тиховодье перед досками заваливали глиной.
С двух берегов навстречу друг другу протягивались узенькие вязкие тропинки. Потом они встретились посреди реки, и тогда Метсайыги остановилась.
- Гляди-ка, уже засыпали! - удивился Калью. Он уселся на берегу на первую попавшуюся доску и объявил: - Перекур!
Он даже похлопал себя по карманам, как всегда делал отец, разыскивая спички и сигареты. Спички в кармане тихонько затарахтели. А вот курить было нечего. Калью вздохнул. Правда, коли честно сказать, табачный дым штука мерзкая - и горько и глотку дерет. Но зато какой почет! Сидишь дымишь, и все пацаны понимают, что ты уже человек самостоятельный…
Вода поднималась и поднималась, и долго рассиживать не пришлось. Строители снова взялись за лопаты и носилки.