* * *
Видавший виды УАЗ держался совсем неплохо, но перед очередным затяжным подъемом вдруг предательски заглох, и Николай уже минут двадцать копался во внутренностях машины, пытаясь найти неисправность и размеренно матерясь.
Остапенко злился. Он не сомневался, что паника по поводу происшествия в деревне окажется сильно преувеличенной, и они быстро, насколько позволяла плохая дорога, вернутся назад. А сейчас, когда до Крюковки оставалось всего километров пять, возникла столь глупая задержка!
Николай, наконец выругавшись в последний раз, пожал плечами и выпрямился, вытирая руки тряпкой. Он прищурился и немного самодовольно посмотрел на напарника:
– Заводите, товарищ генерал!
Остапенко с надеждой повернул ключ зажигания. Стартер зажужжал, двигатель пару раз чихнул, выбросил облако сизо-черного дыма и мерно затарахтел.
Старшина сплюнул, выругался по поводу тех, кто не чистит и не регулирует вовремя карбюраторы, и запрыгнул внутрь салона.
Остапенко промолчал и со скрежетом врубил передачу. Машина, перевалив через косогор, двинулась по разбитому проселку. Ясно было, что дотемна уже точно не успеть вернуться.
УАЗ нещадно трясло и валило из стороны в сторону. Николай цеплялся за поручень и шипел вполголоса: особого комфорта в поездке не наблюдалось. Это шоссе и до Катастрофы "дорогой" можно было называть весьма условно. Теперь же, спустя несколько лет и при полном отсутствии дорожных служб, перед путниками да редкими автомобилями представала изжеванная грунтовка, вившаяся среди полей, а местами подступавшая почти вплотную к лесу. К счастью, телефонные и телеграфные столбы сохранились – ударная волна здесь была совсем слабая, так что проводная связь даже с самыми дальними деревнями худо-бедно имелась.
Высокий худощавый Николай болтался из стороны в сторону в такт рывкам машины. С видимым трудом сохраняя равновесие, он отпустил одну руку, почесал светлый ежик волос и бросил взгляд на своего более плотного, коренастого и темноволосого напарника.
– Слушай, – спросил он уже и сам с некоторым сомнением, – ты все-таки думаешь, что председатель общины просто-напросто надрался?
Остапенко покосился на приятеля, старательно объезжая колдобины:
– Тебе этого дядю лучше знать, разве нет? Ты там был пару раз. А я-то и не припомню, видел ли его вообще, и даже фамилию забыл.
– Да видел ты: он сам был у нас месяца три назад, карабин новый получал. Артемьев его фамилия. У него еще такой шрам на правой щеке около уха… Все в старинном галифе ходил – ребята наши потешались.
– А, толстый такой, красный, будто из бани, да? Помнишь, миниатюра была когда-то по телевизору: "У меня после бани морда красная, а у отца – не красная!"? – Капитан хохотнул.
– Даже артиста помню, Евдокимов, – кивнул Николай. – Он еще потом губернатором стал, а потом в автокатастрофу вляпался.
– Да, было дело, – согласился Валентин.
– Если серьезно, – продолжал Шорин, – Артемьев мужик нормальный, совсем не алкаш. Зря ты так по нему проехался.
– Да, ладно… Чем же он так был испуган, что объяснить ничего толком не мог? Но при этом – не бандитами, сам подумай!
Николай, подпрыгивая на жестком сиденье, пожал плечами и сплюнул навстречу набегавшему потоку воздуха в приоткрытую треугольную форточку. Слюна попала на стекло и, позолоченная лучами клонившегося к закату солнца, наискось сползла вниз, канув за край оконного проема. Остапенко снова покосился на напарника, чуть скривив уголок рта, но комментировать эпизод с плевком не стал.
Он подумал, что, возможно, на самом деле в Крюковке произошло что-то из ряда вон выходящее? Ведь люди за четыре года на удивление привыкли жить, как жили: вроде ничего и не изменилось, только жизнь паршивее стала. К Границе привыкли, к тому, что никуда уйти отсюда нельзя. А ведь Катастрофа сама по себе уже предполагает, что в любой момент можно столкнуться со штуками, еще более непонятными, чем эта Граница. Или просто с очень опасными вещами, какими-нибудь совсем нетипичными.
Обо всем этом он и высказался Николаю.
– А что еще более непонятного может быть или опасного? – удивился старшина, пожимая плечами, и усмехнулся: – Монстры, что ли, начали вылупляться? Или вообще Змей Горыныч прилетел, а?
– Мало ли, что…
– То ты считаешь, что председатель нажрался, то какие-то невероятности придумываешь, – хмыкнул Шорин.
– Я просто размышляю! – проворчал Остапенко, выруливая среди колдобин.
"Но, действительно, если это все были пьяные базары, ох, и задам я жару шутникам!" Коля говорит, что напиться до чертиков председатель не мог и, тем более, не стал бы в таком состоянии звонить в город. Бандиты практически уже год в этом районе не досаждают, повыбили их – тогда что тут такое произошло?!
– А я вот думаю, что тут какая-то местная свара. Драка, возможно, или что-то такое, – предположил Николай. – Вот это куда реальнее, а во всякие фантазии я не верю!
– Фантазии, фантазии… – несколько саркастически ухмыльнулся Валентин, с усилием включая раздатку перед огромной застоялой лужей, перегораживающей дорогу. – Интересное животное – человек! Ко всему привыкает и, причем настолько, что дай ему пожить пару лет в окружении неестественного, так он и это станет нормой считать!
– Почему сразу животное? – несколько обиженно протянул Николай. – Ты чего имеешь в виду?
– Да я же фигурально, так сказать. – Капитан аккуратно перебрался через лужу, глубина которой местами доходила до середины колес УАЗа, и выключил передний мост, экономя топливо. – Это я к тому, что, например, если бы мне четыре года тому назад сказали, что я окажусь в какой-то отрезанной от остального мира Зоне, я бы ни за что не поверил. В горизонт, до которого, кажется, рукой подать, а метров пятидесяти дойти не можешь, не поверил бы! В реку, которую небо наглухо перекрывает, а вода свободно протекает – не поверил бы. И ты бы не поверил, а вот сейчас привык и воспринимаешь как само собой разумеющееся. Но разные странности рано или поздно будут еще иметь продолжение, поверь мне. Так что, почему бы, откуда не возьмись… – Он многозначительно замолчал.
– …Не появиться, значит, сказочным змеям? – насмешливо докончил за напарника Николай.
– Совершенно не обязательно змеям, тем более сказочным. Но что-то и могло… появиться.
– Но откуда, черт возьми?! Из-за нашего "твердого неба", что ли?
– Почему бы и нет? – Остапенко пожал плечами.
– Но тогда, – Николай перехватил поручень поудобнее, – мы сглупили: нужно было ехать на БТР, а не на сраном УАЗике с двумя автоматами, а, Валя?
– У нас гранатомет есть! – ухмыльнулся капитан Остапенко. – Сколько БТР сожрет бензина, сам подумай? УАЗ тоже не подарок, но все-таки поменьше расходует… Если скважина, которую пробурили, иссякнет, где мы топливо будем брать через пару-тройку лет?
Несмотря на то, что у Остапенко было звание капитана некого, в общем-то, самозваного военизированного образования, он перед Катастрофой работал техническим директором в компании-операторе мобильной связи. Перед самой бучей он приехал из Москвы на недельку навестить в Воронеже дальних родственников. В первые же дни трагедии Валентин Остапенко пришел на созданный мобилизационный пункт и оказался в военизированном отряде народного ополчения – одном из многих, которые были созданы для усмирения мародеров, кинувшихся тут же грабить вся и все. Через полтора года он носил уже звание капитана новой местной милиции – и прозвище "Бендер" в придачу.
Дорога вильнула, огибая лес, и спустилась с холмика, вынося машину на открытое пространство.
– Ну, приготовимся – Остапенко остановил УАЗ. – Мало ли чего!
Справа и слева тянулись кое-как обработанные поля, а вдалеке солнце готовилось нырнуть за темнеющую полосу леса. Никаких укрытий поблизости не имелось, и место было такое, что засаду устроить не представлялось возможным, однако на подъезде к самой деревне заросли уже близко подходили к старому неухоженному шоссе.
Они сняли автоматы с предохранителей, и Валентин мотнул головой назад, где на складной турели, выставленной на крышу машины, через отогнутый тент торчал противопехотный гранатомет ТКБ-722К:
– Становись к "пушке"!
Машина двинулась дальше.
За кучкой молодых сосенок, подскочивших к самому краю дороги, взорам милиционеров открылась околица Крюковки – до одного из первых домов оставалось не более сотни метров.
– Черт побери! – выругался Николай, но и Валентин уже заметил то, что находилось прямо впереди: рядом с разросшимся на краю проезжей части кустиком лежал человек.
Остапенко аккуратно остановился шагах в десяти. Николай приник к гранатомету, следя за округой, а Валентин, схватив автомат, выпрыгнул и присел у левого переднего колеса.
Было тихо, лишь стрекотали кузнечики по краям нестройных рядов ржи. Колосья стояли невысокие, и Валентин машинально отметил, что вряд ли там мог кто-то притаиться. Вот лесок – другое дело.
Наверху за спиной чуть скрипнула турель: это Николай развернул гранатомет.
Бросив еще несколько взглядов по сторонам и удостоверившись, что все спокойно, Остапенко встал и подошел к телу, распластавшемуся на грунтовке, ни на секунду не сомневаясь, что перед ним труп.
Среди прибитой утренним дождем пыли ничком лежал паренек, почти мальчик. Его правая рука, выброшенная чуть вперед, напоминала обугленную ветку дерева, причем граница сгоревшей ткани и неповрежденной части руки была странно ровной, чего никак не могло быть, если бы ожог был вызван обычным пламенем. Из обгорелого среза рубашки виднелись остатки почерневшей плоти, которая уже полностью отсутствовала на кисти, где проглядывали желтоватые костяшки.