– А что с коллегой стряслось?
– Замуж вышла и уехала.
– Замуж… да, это многое объясняет. Спасибо, Катя, удачи вам, ждем через полчасика со счетом.
Та улыбнулась и растворилась в полуосвещенном, а оттого еще более уютном зале.
– Вот! То, что тебе надо сделать, – торжествующе возвестила Леля.
– Что? – опешила Евгения. – Замуж выйти?
– Фи, девушка, что у вас на уме? На работу устроиться! У тебя на родине в Трилунье кафе существуют? А в них соответственно официантки?
Женька закивала. Кажется, к концу этого чаепития у нее голова отвалится. Или, как минимум, шея треснет.
– Тогда в чем проблема? На дуру ты не похожа, а большего для такой работы и не требуется.
– Ну, я не знаю. В Трилунье мне закон не позволяет работать, мне еще шестнадцати не исполнилось. И пятнадцати тоже.
Леля снова засмеялась, на этот раз торжествующе.
– А ты загляни в свой паспорт, – сказала она.
Евгения так и сделала.
– Ого! – Согласно документу, ей было шестнадцать лет. – Получается, в наших мирах разрешается работать с одного и того же возраста?
– Ага. Без согласия родителей, заметь. – И тут же, нимало не стесняясь посетителей "Блинов-оладушек", завопила мелькнувшей в проходе Кате: – Катя! Подойдите к нам, вы нам нужны!
Та подбежала слегка напуганная, но готовая встретить лицом к лицу любой каприз клиентки.
– Скажите, – заговорщически обратилась к ней Леля, – а на месте ли ваш грозный повелитель кадров? А то моя подруга изъявила желание пройти собеседование. И паспорт у нее с собой.
– Значит, два рулета с шоколадом и один мясной пирог. Один черный чай с лимоном, один зеленый и двойное какао с ванилью, все правильно? – Женька залихватски пристроила карандаш за ухо, дождалась вялого "ага" от клиентки и чуть ли не вприпрыжку кинулась на кухню. Шоколадные рулеты были готовы еще с раннего утра, но мясные пирожки повар Лиза пекла по требованию.
А у жителей Однолунной Земли умение ждать было примерно сто тридцатым в списке полезных жизненных навыков.
– Зачем ты сама к этому столику пошла? – сердито зашептала Катя, налетев на Евгению в дверях кухни. – Девки мутные, на драку нарваться любят. Тебя, между прочим, такими взглядами проводили, что… ух!
– А, то-то у меня на пятой точке джинсы задымились, – хихикнула Женька.
– Досмеешься ты, Женечка! Ты в одиночку даже с этой красоткой Светкой, той, что блондинка, не справишься. Не то что с жирухой… как ее там, не помню. Они вообще-то мелкие совсем, восьмиклашки. Но если заведут "пошли выйдем", то лучше кричи, зови на помощь.
– Надо же… и здесь такие есть…
– Где "здесь"? – хихикнула Катя. – Ты иностранка, что ли?
Евгения не ответила. Вспомнила Маору Вереск и ее компанию девиц. Попадаться им на пути определенно не стоило. То есть ее, Евгению, девочки вежливо игнорировали при редких встречах – как-никак, дочка самой госпожи знаккера Радовой. Да и верили, наверное, что она ввиду невероятной крутизны учится по особой программе, отдельно от остальных. Но те школьницы, что были рангом пониже, старались не привлекать к себе их внимания. Женька приоткрыла дверь для персонала и оглядела зал. "Опасная" компания сидела за первым же столиком – можно не выходя поставить поднос с заказом. Так бы и сделала, если бы не строгие правила, установленные хозяйкой кафе. Светлана и ее подружки – толстая, точнее, здоровенная, похожая на борца девица с крашеными в непонятные, но констрастирующие друг с другом цвета и вторая, смахивающая на больную моль, кашляющая худышка – перешептывались, пихали друг друга локтями, посмеивались и то и дело оборачивались.
Женька проследила за взглядом Светы, когда та совершила очередную попытку свихнуть себе шею.
И чудом не выронила поднос. Ну то есть не чудом, а благодаря крошечной ширине коридорчика и практически нулевой глубине стены.
Соседний с девчонками столик пустовал – Катя пока не успела убрать с него посуду. А сразу за ним у окна расселась еще одна троица. И Женька готова была отдать обе руки на отсечение, оба уха на отгрызание и обе ноги на оттаптывание, что Светлана и ее подруги ломали глаза о длинноволосого парня в белом свитере.
– Ты заказ приняла? – спросила Женька у коллеги, сопевшей ей в затылок и, казалось, позабывшей о работе. – Вон у тех.
– Н-нет, – промямлила Катя. – Тогда считай, упустила свое счастье, иди столик освободи… И корм-питье этим ужасно опасным девочкам сама принеси. – Она чуть ли не бегом метнулась к цели. – Готовы заказывать? – И вынула карандаш из-за уха.
Поскольку Женька-официантка стояла на ногах, а посетители сидели на… стульях, то проговорить заказ они могли, только глядя на нее снизу вверх. Три пары глаз, разных, но чем-то неуловимо схожих, уставились на нее. Зеленовато-серые у угловатой девчонки лет пятнадцати. Темно-коричневые, почти черные, у худого парня чуть старше с короткими и всклокоченными, как воронье гнездо, волосами. И карие, словно кофе с шоколадом, – у Заветной цели. То есть у незнакомца в белом свитере.
Девчонка сдула со лба светло-русую, почти блондинистую челку и, странно раздувая ноздри, сморщила нос. Темноглазый втянул носом воздух, словно принюхиваясь, и толкнул девочку ногой под столом, даже не пытаясь скрыть этот жест. Та кивнула, не сводя с Женьки глаз.
Как Евгения заметила все эти попытки общения без слов, она и сама не понимала. Краем глаза углядела, не иначе, потому что смотрела, ясное дело, на кареглазого обладателя белого свитера и длинных, каштановых, сбитых в странные пряди волос.
А он рассматривал Евгению со смесью веселья и растерянности. Гораздо дольше, чем было принято как на Однолунной Земле, так и в Трилунье.
– Три больших латте, – с небольшим усилием выговорил он наконец, – даже огромных.
– Э… не больше, чем в большой стакан вместится. – Женька чуть не ткнула карандашом себе в висок, возвращая его за ухо. Зал потерял четкость очертаний. Вообще все потеряло эту самую четкость. Кроме парня в белом свитере.
– Наливайте сразу по два в самые здоровенные кружки, – долетел как сквозь туман голос. Видимо, его же, – вот он губами шевелит.
– Чего два?.. – промямлила она.
– Кофе. Самые большие порции, по две в одну кружку. Всего три кружки. – Ее выпадение из реальности не укрылось от собеседника. Он улыбнулся тепло и немного насмешливо. – Спасибо, Евгения, – прочел имя на бейджике.
И имя прозвучало чуточку иначе, не так, как остальные слова.
– Одну секунду.
Отправляясь за заказом, Женька обругала себя идиоткой. И успела услышать, как он обратился к своим товарищам с совсем иной интонацией:
– Я настаиваю на том, что вы должны переехать ко мне. Вы сильно рискуете, вы же почти взрослые. Я найду, с кем передать весточку Наставнице…
Дверь в коридорчик для персонала сейчас казалась спасением. А взгляды, которыми Светлана с подругами проводили Евгению, теперь действительно прожигали дыры в корме. День взглядов сегодня. И день неприятностей. Нарвалась, похоже. Ну и наплевать.
– Катя! – Женька едва не сбила коллегу с ног на выходе из коридорчика в кухню. – Отнеси им заказ, пожалуйста!
И сунула обалдевшей девушке листок из своего блокнота.
– А сама что? – хихикнула та. – Руки-ноги отнялись? Ой, да у тебя глаза, как бенгальские огни, и лицо красное. Неужели настолько улетный кадр оказался?
Женька только отмахнулась и кинулась в туалет – охладить полыхающие щеки. И посидеть пять минут в глубине двери, ведущей в это необходимое в быту место. Безумствующему в груди сердцу до зарезу требовалась передышка.
Холодная вода отлично помогла. Отражение в зеркале над раковиной приняло вид вполне себе человека, а не пациента психушки умеренно строгого режима. Только глаза все еще блестели.
– Уймись, – строго сказала Женька отражению. – Мрак безлунный, Евгения Радова, ты что, никогда раньше парней не видела?
И вынуждена была с грустью констатировать – толком не видела. Весь ее опыт общения с противоположным полом сводился к поверхностно-приятельским отношениям с Диймаром в Дхорже. Настолько поверхностным, что он узнал о ее знаккерской бездарности только перед самым побегом на Землю. Да чего уж там, блистательный и от всех далекий Диймар Улвер Шепот вспоминал имя наследницы Дхоржа, только когда ему что-то от нее требовалось. Не стоит врать самой себе – никакой он не приятель, а так, отчаянная Женькина попытка с кем-нибудь подружиться. Молчаливый, как книжный шкаф, Балер Рыков, по приказу мамы доставивший девочку на бал и тут же растворившийся в толпе, вообще в счет не шел. Головокружительно симпатичный, но чужой, как какой-нибудь деревянный юголикский божок, Гедеминас Заккараус стал единственным партнером по танцам, которого она более-менее запомнила. Вот и весь "богатейший" лирический опыт. Даже отмороженная на голову и, кажется, немного отстающая в развитии в "этом самом" смысле сестренка уделывает ее с разгромным счетом… Так что уехавшая в никуда крыша и подогнувшиеся коленки от встречи с незнакомцем это… это просто эффект новизны. И все тут.
– Уймись, Евгения Радова, – снова приказала она своему отражению, утыкаясь лбом в зеркало и оставляя на поверхности мокрый след, – и топай работать, не пользуйся Катиной добротой.
Катя, похоже, уже шла за Женькой – за дверью раздалась ее легкая поступь.
– When Гт worried and cannot sleep, I count my blessings instead of sheep, – пропел совсем не Катин и вообще незнакомый голос.
Надо же, на ином языке. Впрочем, чему удивляться, если тут уцелели земли практически всех народов? Стр&ы, на местном э-э-э… жаргоне.