"Она почти на десять лет младше меня, совсем девчонка, - сказал я себе тогда, - ей нужно развеяться".
И уж коли речь зашла о необходимости развеяться, о да, тут она оторвалась по полной.
Я не очень-то помню, в какой момент ночи мы оказались в действительно веселеньком квартале. Мне не следовало давать Карен те полдозы "гаммы", это точно, но еще меньше сомнений вызывает тот факт, что нельзя было позволять ей пить столько пива.
В конце концов, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, мы принялись выплясывать какой-то знойный танец - это происходило в кабачке или кабаре, причем половина его располагалась под открытым небом. Вокруг нас веселились парни и девушки, по большей части молодые, а также проститутки и жиголо, которые есть повсюду и чьи характерные признаки везде одинаковы. Там были пальмовая водка и пиво, а также одуряющий запах марихуаны. Мне достаточно было лишь немного подышать этим задымленным воздухом, чтобы начала кружиться голова.
В какой-то момент мы, донельзя уставшие, все в поту, рухнули на что-то вроде банкетки, стоявшей в глубине зала. В руках у нас было пиво. Мы уселись за освободившийся столик.
Я видел, что Карен сбросила с себя груз забот, она хохотала, она выглядела расслабленной и одновременно воодушевленной, она проделывала со мной всякие штуки, в общем-то невозможные, под столом, и мы говорили друг другу разные глупости. Подобное состояние духа у нас бывало нечасто, можно вспомнить разве что один такой случай - между двумя налетами.
- Добрый вечер, вы французы?
Голос вонзился между нами будто тяжеленная наковальня, упавшая на гнездо с птенцами. Уже не помню, о чем мы в тот момент трепались, одновременно целуясь.
Оторвавшись от губ Карен, я повернулся в ту сторону, откуда прилетела наковальня. И оказался лицом к лицу с худым высоким человеком, со светлыми, как мочало, волосами, ниспадавшими на плечи. Его глаза прятались за настоящими полицейскими солнцезащитными очками "Ray-Ban", а рот кривился в подобии дружелюбной ухмылки. Парень был одет в слишком широкие для него, относительно строгие джинсы и футболку размера XXL ярких, броских цветов, какие носят сёрфингисты, притом довольно потную.
Я возненавидел этого типа с первого взгляда. Незнакомец подошел ближе и наклонился к нам. В тот же самый момент неведомо откуда появился еще один мужик и разместился рядом с ним. Это был негр, но он не принадлежал ни к одной из национальностей, представители которых преобладают в Абиджане - он не происходил ни из Буркина-Фасо, ни из Гвинеи, ни тем более из Ганы; в нем скорее имелось что-то от жителя Сахеля, Мавритании или какой-нибудь соседней территории. Его кожа была просто очень смуглой, но не черной. Светлые, возможно, серые глаза. Метис или кто-то в этом роде.
Белобрысый тип вновь скорчил гримасу, пытаясь изобразить улыбку:
- Ну так что, вы французы?
Я по-прежнему молчал, и у меня не возникло ни малейшего желания поболтать.
- Nein… - произнес я наконец. - Ich bin ein Berliner, - добавил я, вспомнив трюк, о котором прочел в книге про Джона Кеннеди.
"Сёрфингист" наклонился ближе, опершись на спинку свободного стула, что стоял напротив меня. Улыбка стала еще шире. Если я произнесу фразу по-французски, он наверняка отодвинет стул и усядется на него.
Незнакомец предпочел не дожидаться, пока я обращусь к нему на языке Мольера, а сразу примостился на сиденье. "Друг пустынь" остался молча стоять сзади, и его непроницаемое лицо выглядело бесстрастным как у каменной статуи.
В тот момент, когда наглый "сёрфингист" садился на стул, я заметил характерные следы уколов у него на руках.
- Хватит шутки шутить, - сказал он. - Я слышал, как вы целый вечер трепались по-французски.
Я смерил нахала холодным взглядом. Ему не следовало разыгрывать из себя важную птицу. Я сделал хороший глоток местного пива.
- Я шучу только с друзьями, - объявил я. - А друзей выбираю весьма тщательно.
"Битва проиграна. Я ввязался в разговор. Вот дурак!" - подумал я.
Белобрысый хлыщ откинулся назад, прямо на спинку стула, устраиваясь поудобнее.
- Вот так номер! - произнес он странным, полунасмешливым тоном, который мне пришелся весьма не по душе.
Карен молчала. В зале как будто разворачивались две отдельные дуэли: одна - между сахельцем и Карен, другая - между мною и белобрысым "сёрфингистом".
Я подождал, пока он перейдет к тому, ради чего сюда явился.
Он не стал медлить. И резким движением наклонился над столом. Я увидел пару собственных отражений в стеклах его дурацких черных очков.
- Ну? Вы же здесь, блин, чтобы прожигать жизнь, а? Так надо оттянуться по полной, это же Африка…
- Да ладно, это ты, что ли, оттягиваешься по полной? - спросил я недоверчиво.
Белобрысый моргнул, и его правое веко задергалось как от нервного тика. Он пытался держать удар, но получалось плоховато. Улыбка застыла у него на губах.
- А? Что? - переспросил он. - Не желаете взять кое-что с собой, чтобы веселее провести ночку, а?
Я молчал, не сводя с него глаз. Я видел, что он колеблется между желанием потихоньку улизнуть и стремлением к выгодной коммерческой операции.
Торговец победил, и нежданный собеседник устремился в атаку.
- Может, немного "герыча", самого качественного? - продолжил белобрысый. - Или "белого", или, если угодно, "травки", у нас есть - заирского производства, зуб даю. А может, крэка? У нас даже имеется экстези… голландская штучка, суперклевая…
- А вантуза для унитаза у тебя случайно нет? - ответил я.
Белобрысый застыл без движения, на этот раз всерьез. После чего вновь прочно оперся на спинку стула.
- Ах ты гаврик… - произнес он с прежней улыбкой-ухмылкой.
- Нет, я - парень, который проводит спокойный вечер, потягивая свое пиво, и который не желает, чтобы ему докучали, - поправил я.
Он опять наклонился ко мне - впрочем, на этот раз не так близко. Я в очередной раз увидел пару собственных отражений в его очках полицейского типа.
- А скажи-ка, гаврик, м'жет дадим высказаться дамочке, нет?
Карен не снимала свои очки с металлическим напылением из-за все еще заметных и, надо сказать, весьма живописных (даже для Африки) побочных эффектов вируса. Я понял, что этот псих принял ее за торчка, вроде него самого. "Вот олух", - подумал я.
- Дамочка пьет пиво и тоже не хочет, чтобы ей докучали, - ответил я вслух.
- Угу… - произнес делец, - м'жет стоит спросить ее мнение об этом, ты не считаешь?
Я одарил его самой широкой из своих улыбок и сказал:
- Давай спроси.
Он повернулся к Карен, которая разглядывала его, положив подбородок на руку, с видом человека, испытывающего колоссальную скуку.
- Ну так что, мисс, - продолжил он, причем достаточно нагло, - как насчет славного, свеженького "кокса" из Колумбии, а? Или хорошей заирской "травки", одни только соцветия, ничего другого, а…
Карен смотрела на "сёрфингиста" через зеркальные стекла очков, столь же бесстрастная, как и парень, стоявший за его спиной, - прямой, подобно колышку для палатки, разбитой посреди пустыни.
Губы девушки чуть шевельнулись, окаймляя еле заметную, мимолетную улыбку.
- Слушай, - произнесла Карен, - а ведь ты до сих пор не ответил на вопрос, заданный моим парнем…
- По поводу чего?
- По поводу вантуза для унитаза.
Белобрысый на какую-то долю мгновения замер в нерешительности, а затем нахмурился.
- Что это за глупости? - вскричал он рассерженно.
- Ну как же, - тут же подала реплику Карен, - просто если бы он у тебя был, ты бы мог засунуть его поглубже себе в задницу, чтобы вычистить оттуда все это дерьмо… понял?
Следом наступил волшебный миг высшего напряжения - чистого, бесконечно чистого.
Мы как будто замкнулись внутри непроницаемого шара, и весь мир двигался вокруг в замедленном ритме. Мы четверо - "сёрфингист", сахелиец, Карен и я - образовали что-то вроде VIP-зоны посреди управляемого роком казино. Мой мозг находился в состоянии максимального возбуждения. Я пытался сдержать фазу обострения вируса, вспоминая уроки дзен-буддизма, полученные в Центре № 14 и сеансы тайцзицюань, которые мой наставник по кунг-фу заставлял нас проделывать перед каждой тренировкой. Очистить сознание, целиком сосредоточиться на энергетическом центре в районе солнечного сплетения, держать мускулы расслабленными, не думать, слышать, видеть, предвидеть, предугадывать, предчувствовать.
Не думать. Стоп!
Я уверен: белобрысый сукин сын буквально застыл на месте. Он еле сдерживался, побледнел, сжал челюсти; казалось, у него вот-вот полетят предохранители.