Конечно, маловероятно, что легавые из патруля свяжут гибель Месауда с нами. В конце концов, подобные полюбовные договоренности с богатыми и слегка чокнутыми западными туристами - это повседневная реальность, обычный пример местной коррупции, но, когда патрульных начнут допрашивать, что наверняка произойдет, они непременно расскажут типам из уголовки о происшествии в гостинице. Увольнение за подобный проступок им не грозит - по крайней мере, не в такой стране, как Марокко. В худшем случае получат выговор с занесением в личное дело и потому сделают все, чтобы реабилитироваться в глазах коллег, а значит, поведают о ночном эпизоде во всех подробностях. Если марокканские легавые из отдела по расследованию убийств не окажутся полными придурками (а ничего не говорило в пользу того, что так может быть), на них произведет впечатление история о набитых деньгами западных туристах и разгромленном номере в гостинице. Просто потому, что это чуточку странно, а любой коп, имеющий нюх, всегда реагирует на подобного рода штуки. Полиция вот-вот вычислит наш второй комплект фальшивых документов. До этого момента осталось всего несколько дней, не больше. И это при том, что новый поворот событий абсолютно не был предусмотрен планом.
Если я так говорю, значит, знаю, о чем идет речь. Правда, с начала моего повествования я еще не имел возможности подробно рассказать о себе, и теперь, перечитав написанное, понимаю, что вы судите обо мне лишь на основании сведений о последних восемнадцати месяцах моей жизни и особенно о последней неделе - так же, как и о Карен. Впрочем, в отличие от нее, обо мне вы знаете еще меньше - вам неизвестно даже мое имя. Пусть так будет и дальше - в том, что касается моих персональных данных, но вот относительно определенных и весьма специфичных профессиональных навыков я, конечно, не вправе бесконечно держать вас в неведении.
Я провел два с половиной года в полицейской академии, в Ножан-сюр-Марн, что в окрестностях Парижа. Я хотел стать копом, офицером судебной полиции - не спрашивайте меня почему, - возможно, потому, что мой папаша разрушил собственную жизнь и жизнь моей матери из-за пристрастия к дурному виски, дурному кокаину и дурным интрижкам, на которые никогда не польстится нормальный человек. При этом отец прозябал в своем чертовом, захудалом рекламном агентстве, где можно встретить лишь недоучек-лоботрясов с шиньонами из волос, выкрашенных флюоресцирующей краской, и старых пройдох, отставников от шоу-бизнеса, с накладными волосами традиционных цветов.
Этот идиот хотел, чтобы я занимался политологией или взялся обучаться одной из их мерзких, фанфаронских профессий, которые носят пышный эпитет "творческие", тогда как я увлекся спортивными единоборствами, затем информатикой, но не модными ее направлениями типа "виртуальная реальность и технологии медийной коммуникации", нет, а программным обеспечением, автоматическими системами управления, микропроцессорами, языками программирования - вещами, непостижимыми для него, - и в конце концов пришел к идее стать полицейским.
Единственный поступок, которым я мог бы разозлить его до такой же степени, - это завербоваться добровольцем в армию. Я принадлежал к последней возрастной категории, представители которой подпали под всеобщую воинскую повинность, после обязательных сборов нам предложили типовой контракт, чтобы мы могли продолжить службу в новой профессиональной армии. Взвесив все "за" и "против", я отказался. Но на самом деле колебался, не согласиться ли мне. Папашу от этой новости хватил бы удар, представьте: он поставил небо и землю вверх дном, чтобы убедить меня уволиться из армии, а я вдруг говорю ему, что все было напрасно и что собираюсь досрочно поступить на службу по контракту, после чего потчую его заявлением о том, что через три дня отправляюсь в казармы Еврокорпуса, где-то в Германии. Если бы отец в тот момент был навеселе, он бы выдал в мой адрес одну из своих излюбленных обличительных речей против системы - это он-то, который с двадцатипятилетнего возраста жил за счет ее как пиявка. Он поведал бы мне об анархии, о мае 68-го (когда ему едва стукнуло пятнадцать), о Джимми Хендриксе и "Rolling Stones", о Фиделе Кастро и Че, об их "идеалах" и о "нормальных уступках, на которые каждый из нас должен идти в своей жизни", затем завопил бы, что больше не может общаться с сыном, поступающим на службу к "империалистическим убийцам".
Но на самом деле я просто сказал ему, что поступаю в полицию. Он холодно взглянул на меня и как можно незаметнее шмыгнул носом (пятью минутами ранее - в туалете - он отправил в ноздри порцию наркотика). Положил столовые приборы по обеим сторонам тарелки. Глубоко вздохнул. И молча вышел из-за стола.
С тех пор мы больше ни разу не разговаривали друг с другом.
Вот так. Я оказался в Ножан-сюр-Марне с дипломом программиста, специализирующегося на микросистемах для искусственного интеллекта и прикладных автоматизированных систем, причем, к своему огромному удивлению, играючи сдал вступительные экзамены. Я быстро избрал сферой специализации ультрасовременные методики криминалистики, но не обошел вниманием и все прочее - старые добрые приемчики копов, то есть основы профессии. Два года с хвостиком - именно столько нужно, чтобы вбить в вас эту науку, два года теоретических занятий и многочисленных стажировок в качестве практиканта. Я как раз успешно заканчивал последний курс обучения, когда новому правительству взбрело в голову вновь разделить общество на четкие страты в соответствии с санитарными, культурными и социально-экономическими критериями, запустив грандиозную программу по выявлению медико-социальных отклонений, а в завершении дела - и их фиксации. Государственные служащие первыми прошли проверку на соответствие норме. Я быстро оказался человеком с клеймом носителя нейровируса Широна-Олдиса в генетической карте. И Центр фильтрации номер 14 распахнул мне свои объятия.
Карен никогда не любила много говорить о своем прошлом, но за неполный год, прошедший с момента нашей первой встречи, мне удалось вытащить из нее кое-какие сведения и путем их сопоставления прийти к определенным выводам.
Насколько я сумел выяснить, она появилась на свет в достаточно необычной семье. В ее роду были чешские, русские и польские евреи, которые бежали или боролись сначала против нацистов, а затем против коммунистов. Как-то Карен рассказала мне, что одна из ее бабушек в семнадцать лет попала в застенки гестапо, где ее подвергли пыткам. Не прошло и десяти лет, как через ее тело пропускали электрический ток уже агенты чешской политической полиции. Некоторые представители генеалогического древа Карен целыми семьями бесследно исчезли в немецких или советских концлагерях, выжившие сумели найти убежище кто в Израиле, а кто - в Голландии и Великобритании. Родители моей подруги обосновались во Франции. Мне так никогда и не удалось понять, чем именно занимались предки Карен, но однажды она в общих чертах набросала для меня портреты своих бабушек и дедушек. По отцовской линии - еврейка из пражского гетто (та самая, которой довелось отведать сначала нацистского, а затем коммунистического электричества) и русский еврей, сражавшийся в рядах 1-й гвардейской армии, но в 50-х годах вынужденный бежать за границу по причине растущей паранойи "отца народов" Сталина. Они познакомились в Праге, сразу после войны, затем вновь встретились в Австрии, когда бежали в ФРГ при помощи тайной сети проводников "на ту сторону". По материнской линии - еврейка из краковского гетто, прошедшая фашистские концлагеря и оказавшаяся сначала в Бельгии, а затем во Франции после того, как англо-американские войска освободили ее из Бергена-Бельзена, и единственный нееврей во всем роду - франко-голландско-венесуэльский искатель приключений, своего рода международный мошенник, который вступил в ряды "Сражающейся Франции", участвовал в операциях SAS 6 июня и после изгнания фашистов из Парижа обосновался в этом городе.
Карен часто говорила мне, что с такими предками никакая опасность ей не страшна.
Она также рассказала, что у ее бабушки по материнской линии есть родственники, которые приходятся Карен кем-то вроде троюродных братьев или двоюродных дедушек и живут в Голландии, а также в Южной Африке - достаточно богатая ветвь семейного древа, выжимавшая максимум возможных денег из торговли алмазами. По словам Карен, у них есть бизнес в Конго и Намибии - странах, где такого рода крошечные, но драгоценные кусочки углерода встречаются в изобилии, как черепа австралопитеков в Эфиопии. И в конце концов я убедил себя, что подобные родственные связи - это просто замечательно, ведь копы рано или поздно вычислят их, что подтвердит версию об африканской версии в качестве цели нашего бегства.