Считалось, что зона "Турецкого потока" необитаема. Однако канализация просто кишела жизнью. По подземным тоннелям слонялись бомжи, и об этом не знали на "большой земле". Конечно, кто должен, тот был в курсе. А кто не должен – то есть абсолютное большинство – нет.
Здешнее население обслуживало нехитрую инфраструктуру. Однако сам огромный газопровод не работал.
Значит, работало нечто другое.
Пьяные, дурно пахнущие, в ужасных лохмотьях, люди сновали туда-сюда с разводными ключами, сантехническими приспособлениями, с мотками силовых кабелей. Попался один с промышленным ноутбуком.
Я не верил глазам: это рабочие… это бомжи. Бомжи на зарплате. Именно так. Им платили за то, чтобы они работали бомжами. Они даже могли иметь некую свободу в пределах комплекса, но вряд ли их отпускали на волю.
В канализационных трассах, из-за смрадного тумана, раздавались то выстрелы, то пьяные крики. Радостные и не очень.
Один раз, вдали, удалось разглядеть патруль, похожий на полицейский.
В сточной воде, параллельным мне курсом, проплывало бревно. Но странное: вода вокруг него кипела. Я присмотрелся. Оказалось, труп осла, который, в отличие от меня, уже успел собрать приличную аудиторию. Его плоть рвали пираньи. Я почти не удивился. Или здесь есть радиация, или над генетикой местной фауны поработали умельцы.
Иногда в подземелье раздавались странные звуки: будто оно тяжко вздыхает. Или вдали, в глухом и тёмном углу, испускает последний вздох старое чудовище.
Я набрёл на бездомного, который прилёг у теплотрассы. Вокруг него вился рой патрульных мух – такие есть в неблагополучных кварталах Берлина-3. Они мониторят санитарную обстановку. Бездомный хлопнул по плечу и раздавил одну муху. Остальные полетели прочь, уяснив, что человек ещё жив.
Меня они нюхать не стали. Пролетели дальше.
Среди старых кабелей и водопроводных труб ползали то ли большие чёрные черви, то ли мелкие змеи. Странные, не вполне естественного вида жуки. Чересчур крупные крысы.
Наконец, я выбрался из канализационного люка. Показавшийся свежайшим воздух едва не лишил меня сознания.
"Порт", – понял я, оглядевшись. Здесь выстроен небольшой компактный порт. Бомжи обитали в топливных баках бывшего газового завода. Недалеко от причалов, выглядевших неплохо на остальном разваливающемся фоне.
Старое оружие здесь действительно имелось. Но немного. Никаких дёргающихся в конвульсиях беспилотников и обезумевших андроидов. Так, несколько американских танков на пристани. Судя по собранным вокруг этих машин утвари, внутри могли обитать люди. "Мой дом – моя крепость".
В просторных газовых трубах оборудовали нечто вроде общежития. В старых топливных баках тоже.
Чтобы народ вокруг не обращал на меня внимания, я завернулся в подобранное по дороге тряпьё. Постарался изобразить пьяную походку.
Показал одному бомжу пропуск, и тот махнул рукой в сторону небольшого строения, ближе к морю.
От него так пахнуло перегаром, что я не решился спрашивать. Удовлетворился тем, что меня послали. К местному КПП, надо полагать.
Я побрёл вдоль пристани, глядя по сторонам.
На вечной стоянке замер атомный авианосец – "Шарли Эбдо". Кажется, тот самый, что до "ребрэндинга" назывался "Шарлем де Голлем".
Судя по… рекламе?.. рядом с остывающим реактором корабля работает бар. Но туда не тянуло. Я представил себе то, как на пару контура охлаждения готовят чёрных червей и жучков. Про спиртное лучше не гадать.
Забавно, но рядом с авианосцем крутились лопасти ветряков. Вырабатывали ли они электричество – не знаю. Но от привода водяной мельницы, пристроившейся к полузатопленному доку, вращался примитивный гончарный круг.
На пути попались спаривающиеся собаки. Они ничуть не смутились. Лишь брезгливо посмотрели в мою сторону. Стаю бесстыжих животных пришлось обойти.
Сверху прилетела пара шлепков птичьего помёта – они запачкали моё тряпьё. Зато так я больше напоминал своего. Меня пометили.
Пахнуло подзабытым ароматом барбекю. Вдоль берега проплывал плавучий минирынок, там жарили рыбу. Я не разглядел какую: двухголовую или трёххвостую. Из-за баков мусорки донёсся лай и крики бомжей – они делили добычу неопределённого вида. А над всем этим безумием висело пасмурное небо. Оно хмурилось сильнее и сильнее.
Я подошёл к КПП. Показал пропуск сидящему на вахте бездомному. Тот не взглянул на бумажку, а сплюнул едва ли не мою сторону:
– Да проходи уже. Не загораживай вид.
Я чуть не задохнулся от его кислой алкогольной вони. Прошёл за ворота. И, встав со стороны ветра, показал ему фотографию беглянки.
– Красава на погрузке, – рыгнув, ответил бомжара. Он сделал это так, будто принял меня за своего.
– Где именно?
– Корабль.
– Какой?
– Большой! – заржал "секьюрити" и, судя по подозрительному журчанию, принялся отливать в угол КПП. Лужа мочи вытекала наружу, из-под дырявой деревянной стены с надписью "Я Шарли". Моча подбиралась к моим ботинкам.
Я ощутил себя полным ничтожеством. Хуже мухи и последнего червя. Чёртов мир вокруг, казалось, совершенно изжевал меня. Попробовал на вкус – кровь и кости. А теперь сплёвывает понемногу оставшееся. Захотелось покончить с этим одним махом:
– Я тебе сейчас башку оторву.
– Э-э… ну… он отправляется назад.
– Назад?
– Ты слаб на голову? Корабль. Привозит мигрантов. Потом обратно, за новой партией.
Спрашивать охранника дальше не имело смысла. Я понял.
Сама Система свозит мигрантов в ЕС. Специально. Она не собирается обучать их основную массу по-настоящему, не собирается поднимать их уровень. Они нужны для того, чтобы мы – коренные европейцы – боялись их дикости. Сохраняли лояльность Системе, которая с готовностью демонстрирует способность держать дикость в загоне.
Пока одни беженцы, стихийно переплывая море, тонут под взглядом телевизионных камер, другие мигранты тихо и организованно доставляются в ЕС самой Системой. Потому что они очень нужны: необразованные, без профессии и культуры, не интегрированные в общество. Они нужны как внутренние чужие. Пугающий, непонятный враг, который постоянно мелькает перед глазами. Без него Система лишится власти.
* * *
У причала, где стоял корабль, беглянки не нашлось. Да и трап ещё не подвели. Нужно подождать здесь.
Я обнаружил в ворохе мусора припрятанную заначку. Заставил себя сжевать сухарь и сомнительного вида, с сине-зелёным отливом, надкушенную колбаску. Надеюсь, бомж не умер, вкусив её. Я принюхался – мертвечиной не несло. Или я уже привык.
На улице стемнело. Начался долгожданный дождь. Вряд ли он мог смыть с этого гадюшника всю грязь. Но всё равно я ждал его. Мне было одиноко без него.
Я сбросил тряпьё и постоял под потоками воды с неба. Затем, ощутив себя чуть лучше, ушёл под навес. Он представлял собой остов небольшого одноэтажного здания. Две стены и часть крыши.
Я опустился на стоявший там табурет. Уставился в окно, где каким-то чудом сохранилось стекло. Так было чуть легче – казалось, будто я не на улице.
Дождь стучался в окно. Я попытался определить, что именно чувствую. Это оказалось непросто.
Метрах в ста от окна находился старющий склад. Без стены. Склад, заполненный темнотой. Под крышей болталась гаснущая лампа. Капли воды попадали в струи слабого света и становились похожи на драгоценные камни, что сыпались с неба.
Ветер проходил по дождю и раскачивал светящиеся потоки – так, будто дождь дышал.
На улице темнело с каждой минутой. Вода стекала с иероглифов давно угасшего указателя похожими на них завитками.
"Ничего не изменить", – шептали струи дождя.
Вот что я чувствовал. "Ничего не изменить". Таков порядок вещей.
Я оглянулся. Всюду шёл дождь. Это не шиза, просто дождь. Везде стоял его тихий и грустный шелест. Я ощущал его внутри. Казалось даже, что где-то рядом звучит мелодия саксофона.
Вновь пришло воспоминание. О том, как я уже ловил беглянку – после того, как списался с ней по результатам игры на "Обсидиановом острове". Она обрисовала свою внешность и назначила место встречи в одном из центральных районов Берлина-3.