Я шёл под дождём, анализируя состоявшийся разговор.
Куратор сообщила, что при нападении на Освенцим использовались приёмы, аналогичные тем, что позволили выбраться из него беглянке. Что именно – я до конца не понял. Дескать, в памяти взломанных систем безопасности остались характерные логи и что-то ещё.
В группе нападавших заметили человека, который проходил по делу взлома "Обсидианового острова" в качестве свидетеля. То есть он мог иметь связь с беглянкой. Более того, компьютерный анализ внешности беглянки и террориста показал, что существует вероятность их родственной связи.
Мой вопрос – "Почему не сказали раньше?" – куратор отправила в спам, а после повторного требования объяснить хоть что-нибудь отправила в глубокий игнор меня самого. После чего уехала. Бросив мне через окно пистолет.
Лучше бы я ничего не спрашивал, а просто выполнял приказы.
Теперь предстояло отправиться в зону мафии. Путь неблизкий. По информации куратора, часть следов вела туда. Сама в зону ответственности мафии не сунулась, так как проще подставить меня – якобы человека со стороны. Если что, то она может сказать, будто не знает "этого грязного наёмника".
Из раздумий меня вывел сигнал автомобиля. Обернулся. Оказалось, рядом остановилось такси.
– Это для вас заказывали рейс? – водитель, вооружённый массивным револьвером, высунулся из окна. – Садитесь быстрее! Сами знаете, какой тут район!
Я едва успел сесть, как машина сорвалась с места.
"М-да, эта дамочка чемпион по цинизму", – я оценивал поведение куратора. Вспоминал её голос, в котором сквозил осенний холод. Тёмные очки, что она нацепила. Они абсолютно подходили к её загадочной спецслужбистской натуре. Я почему-то не мог вспомнить, какого цвета её настоящие глаза. Их место заняла темнеющая завеса чёрных очков.
Захотелось поспать. Вздремнуть хоть немного. Я отключился, как робот.
8. Лунное море
Наверное, я слишком часто принимал удары в голову, особенно в последнее время. Меня били, унижали, пытались надуть, и это не могло не сказаться на здоровье. Или я отравился какими-то испарениями в руднике.
В общем, ко мне явился голос.
Голова жутко болела. И сквозь эту боль прорывались слова приговора. Оказывается, меня собирались казнить. Я был признан виновным в создании банды, которая в течение многих лет воровала камни с королевских приисков. Благородные лорды списали на меня все проблемы острова: бедность, взяточничество, преступность.
Вслед за голосом пришли видения. Я стал видеть.
Вначале перед глазами мелькала тень летучей мыши. Затем этот весьма неприятный зверёк устроился на моей шее. Конечно, чтобы прокусить артерию и напиться крови. Зачем же ещё? Я ждал окончательной смерти, но мышонок только принюхивался. Крови пить не стал. Побрезговал? Может, и так. А ведь и правда: мухи и комары кружили по камере и гнушались сесть на меня.
Вокруг была камера. Небольшая, одиночка. С каменным полом и стенами. С зарешёченным окном, из которого на пол падали клеточки света. Сил подняться не хватало. Я просто водил глазами по камере.
Потом ко мне повадился енот. Нормальный такой енот. Будто только из леса. Пушистый, ручной. Разговаривал без акцента.
Вот только казалось, что он не в себе. Пьяный, что ли? Зверька мотало из стороны в сторону. И нёс он околесицу. Однако чаще всего горланил застольные песни. Причём, слышал их только я. Когда удавалось докричаться до тюремщиков и сообщить о появлении енота, те не верили и угрожали снова посчитать моим телом количество ступенек на лестнице.
Постепенно мы подружились. Со сводным братом енота – песцом, и он тоже был в доску пьян. Зато образован куда лучше енота. Кроме застольных песен и пошлых частушек знал много красивых стихов. Вряд ли он сам сочинял их. Ну не могут полярные лисы такого! Скорее всего, песец когда-то на досуге прочёл сборник настоящего поэта и запомнил. Мне особенно понравилось что-то вроде: "Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман и верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя. И как я тебе расскажу про тропический сад, про стройные пальмы и запах немыслимых трав? Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад изысканный бродит жираф".
Как-то раз они пришли ко мне вдвоём. Относительно трезвый енот и в доску пьяный песец. Мышонок тоже летал под потолком. Они сказали, что теперь всегда будут со мной. И тут я понял.
Это души. Те, что живут внутри камня! Просто сейчас я не способен видеть их по-другому. Настоящими – в виде света, играющего на гранях кристалла. Я ощущаю силу камня в меру своих способностей.
С одной стороны, бред. С другой… я ведь не помнил, куда делся камень, что нашёлся на руднике.
Итак. Вначале я отыскал его в шахте. Потом положил в рот, чтобы не занимал рук. Затем… не помню. Может, и проглотил. Меня лягнул конь, искры из глаз. Потом долго тащили по ступеням – голова ощущала каждую. М-да.
Хотя, это хорошо. Песец обещал спасти. Дескать, внутри тепло и вообще со мной интересней, чем с червями и крысами рудника.
Затем, одним утром, произошло нечто странное. Сумасшедший зверинец оставил меня. Я ощутил, что силы вернулись. Потянуло к окну – из него веяло свежим морским ветром. Он окончательно прояснил голову.
Из-за решёток открывался неплохой вид. Судя по высоте, я находился в башне. На площадь падала длинная тень строения, а на крыше развивалась тень большого флага.
Справа готовили помост. Похоже, сегодня особенный день. Меня наконец-то казнят.
Я вздохнул и посмотрел вдаль. Из-за решёток открывался чудесный вид на залив. Белела полоска прибрежного песка. Морской бриз покачивает листья пальм. Изумрудная вода обтекает верхушки небольших скал, что торчат из поверхности бухты. В её центре красуется небольшой, поросший зеленью, островок.
Неожиданно двери в камеру распахнулись. Внутрь вломились трое охранников, они стали заламывать мне руки. Я сопротивлялся. Даже смог попасть одному в лицо. Зря. Град ударов обрушился на слабое тело. Вокруг ожидаемо стемнело. Мир погас.
* * *
Я очнулся, когда в меня чем-то попали. Поднялся на локтях и огляделся. Толпа вокруг гудела. В меня кидались тухлыми продуктами и конским навозом. Бедной лошади, что везла мою клетку, доставались плевки.
Мы медленно ехали вокруг башни. "Почётный круг".
– Смерть бандиту! – кричали мужчины вполне бандитского вида.
– Умри, животное! – визжали проплаченные кликуши.
– Четвертовать преступника! – надрывался голос седого старика.
– Ты крал у наших детей! – женщина подняла на руках малолетнего ребёнка, и тот приветливо помахал мне рукой. Широко улыбнулся. Во рту не хватало половины зубов.
– Сдохни, мерзавец! – радостно кричали лавочники у прилавков, продающие собравшимся людям нехитрую еду.
Показалось даже, что одна девушка в толпе строит мне глазки. Казнь обещала превратиться в настоящий праздник.
На городской стене, что примыкала к площади, среди стражников, показались две фигуры в ярко-красных плащах. Толпа приветствовала их восторженным гулом. Разобрать их имена и титулы в шуме не удалось. Я присмотрелся.
Ба-а! Да это же матрона, что мы обокрали! А тип рядом, видимо, её женишок. Машут руками толпе. Делают вид, что с моей казнью воровство прекратиться и вообще они спасут народ. Неужели от самих себя?
На помосте установлен крест для четвертования. На плахе рядом покоился топор, с рукоятью, богато украшенной жемчугом. Его хозяин, грузный палач, томился в ожидании. Он смотрел на меня тяжелым взглядом мясника.
Под улюлюканье клетку открыли. Солдаты схватили меня и выбросили под ноги толпе. Та взревела и едва не смела цепь стражников.
Попинали меня основательно. Со знанием и любовью к делу. Чьи-то сильные руки вздёрнули меня кверху и поволокли к лестнице на эшафот.
Глашатай, стоявший на городской стене, принялся зачитывать приговор. Его раскатистый голос отражался от стен и мощёной дороги, от стихшего и застывшего, как стекло, воздуха.
Я споткнулся о решётку люка канализации, и конвоир дал мне затрещину. Поэтому начало речи глашатая в памяти не отразилось.
– … расхищении народного достояния, государственных недр…
Затем голос потонул в рёве толпы, которая не смогла сдержать праведного гнева.
– Смерть ублюдку! – восторженно орала толпа. – Четвертовать!
Я оглядел собравшихся вокруг людей. Многие находились на грани исступления. Они испытывали едва ли не эротическое удовольствие. В воздухе витал запах грубого секса. Надо полагать, момент, когда моя голова слетит с плеч, они запомнят надолго.
Внезапно всё стихло.
В опустившейся на площадь тишине набирал силу протяжный женский визг. Я обернулся на его источник. К городской стене.
Из задницы высокородной матроны торчала арбалетная стрела! Растерянный женишок упал на колени и в растерянности водил руками по дражайшему крупу.
Наконец, уже он истошно завизжал в сторону площади:
– Поймать!.. Повесить с-суку!
Из-за толпы донёсся топот конских копыт по брусчатке. Я различил знакомый силуэт – той, что уносилась прочь. Лиан не бросила меня! Она уводила за собой стражников! Те, получив приказ "поймать и повесить", ринулись следом. Про виновника торжества позабыли.