Допив кофе, Пеночкин удовлетворенно крякает, надевает очки и подмигивает. Мне становится скучно. Ну, а что еще от него можно было ожидать? Неудачник - он и есть неудачник. Хорошим идеям следует держаться от таких субъектов подальше.
- И ты хочешь сказать, что тебе удалось создать модель человека? С помощью этих набитых процессорами, СБИСами и прочим полупроводниковым дерьмом железных ящиков? Модель, обладающую пятью органами чувств, умеющую смеяться и плакать, ненавидеть и любить? И размножаться? Да к тому же заключающую в себе некую неуловимую субстанцию по имени "душа"?
Вот так вот. Нужно, нужно было поставить нахала на место.
- Нет, конечно, - спокойно возражает Пеночкин. - Моя цель была гораздо скромнее: моделирование искусственного интеллекта, обладающего сознанием. Ну, и некоторыми неотъемлемыми качествами разумного существа.
- Способностью к самоубийству?
- Я на второе место поставил способность к творчеству.
- А на первое?
- Речь. Борис Федорович Поршнев еще сорок с лишним лет показал, что это - основной признак, отличающий человека от животных.
- А как насчет эмоций? Тебе удалось их смоделировать?
Я ставлю пустую чашечку на стол. Петя тут же сгребает кофейные аксессуары и прячет их в ящик стола.
- Не знаю. Не думаю, - говорит он наконец. - Ну конечно же нет!
- Тогда чудо-юдо, которое ты сотворил, - не человек. Это нелюдь, Голем, Франкенштейн! И даже хуже. Последний-то был хоть из плоти и крови, а твой…
- Но я не собирался создавать гомункулуса. Разве я говорил так? Искусственное сознание - вот моя скромная цель.
Петя вновь усаживается напротив меня. Я пристально смотрю в его наивные голубые глаза и молчу. Молчу так долго, что он, поежившись, начинает отчаянно подмигивать мне чуть ли не раз в секунду. То есть с частотой в один герц.
Сейчас я задам вопрос, на который он не сможет ответить, а потом… У нас осталось ровно пятнадцать минут.
- Зачем? - тихо спрашиваю я. - Зачем ты это сделал?
Пеночкин недоуменно пожимает плечами и, поглядывая на меня, как на первоклассника, не понимающего, для чего учить таблицу умножения, если есть такие удобные и умные калькуляторы, говорит:
- Чтобы познать человека. Чтобы сделать первый шаг к выполнению древнего завета: "Познай самого себя!"
Нервно подмигнув, Петя ждет возражений, но я молчу. Списав затянувшуюся паузу на мою туповатость, Пеночкин вскакивает со стула и, выписывая вокруг меня замысловатую орбиту, начинает с жаром объяснять:
- Понимаешь, этот вопрос относится к числу проклятых. Их, в общем-то, не так и много. А скорее всего только один. "В чем смысл жизни человека" и "Что есть человек" - это почти одно и то же, верно? Зная ответ на один из этих вопросов, вполне можно вычислить ответ и на другой. Да и на все остальные тоже. Но главная закавыка в чем? Нам не с кем сравнивать. В этом вся и сложность, вся и трагедия бытия человеческого. Любая наука начинается с классификации и сравнения, но человек - единствен и неповторим. Нет на Земле другого подобного феномена!
Остановившись, чтобы перевести дух, Петя выжидающе смотрит на меня, но я молчу. Я не собираюсь предлагать ему сравнивать между собой людей разных времен и культур. А тем более замешивать сюда высших животных. В логике ему не откажешь. Человек - единственное разумное существо на Земле. В этом и ответ на мой дурацкий вопрос "зачем?"
- И это все? Эта эфемерная проблема - единственное, из-за чего ты пошел на должностное преступление? - спрашиваю я, становясь напротив Пеночкина.
- Единственная. Она и у человечества - единственная.
Мне надоедает смотреть в нахальные голубые глаза и, заложив руки за спину, я прогуливаюсь между заваленными распечатками столами и беспорядочно расставленными стульями.
- И что же будет, когда человечество получит ответ на этот проклятый вопрос?
- Пессимист сказал бы - конец света. Оптимист - пробуждение истинного человека, богочеловека. Понимаешь, да? Человек, познавший самого себя, это уже иное существо, чем-то неуловимо отличающееся от себя прежнего. А может быть, и вполне уловимо. Новый человек…
- Или нелюдь. В человеке столько всего заложено… Не вылупится ли из него дьяволочеловек? Не боишься?
- Боюсь. Но рано или поздно это должно произойти. Ибо сказано: кончится время и настанут сроки.
Да. У нас осталось только семь минут.
- Ты уверен, что твоя гипотеза о сознании как продукте взаимодействия двух полушарий головного мозга верна? И что твоя дорогостоящая кибернетическая игрушка - действительно разумное существо?
- Абсолютно.
Его самоуверенность начинает бесить меня.
- И ты можешь это чем-нибудь доказать?
- Одно из доказательств ты получил позавчера ночью.
Некрасивые губы Пеночкина изгибаются в едва заметной улыбке. Пауза вновь неприлично затягивается.
- Ты не догадываешься, кому пытался назначить свидание?
- Еще вчера сообразил. Но это не аргумент. Первые диалоги с компьютерами состоялись сорок с лишним лет назад. И уже тогда наблюдатель не мог определить, с кем он говорит - с человеком или машиной.
- С тех пор методики весьма усложнились. По тестам Иванова-Смита интеллект Элли соответствует способностям восьмилетнего ребенка.
- Значит, методики по-прежнему несовершенны. А владение речью и способность к предсказаниям еще не делают набитый СБИСами ящик разумным существом.
- Элли способна к творчеству. Не каждый человек раскрывает эту свою способность. Жизнь часто ввергает нас в трясину машиноподобного существования. Но каждое разумное существо должно быть творцом.
- При уровне развития восьмилетнего ребенка?
- Я мог бы почитать стихи, которые она написала. И показать рисунки, нарисованные ею на дисплее.
Я смотрю на часы. Стихи - как-нибудь в другой раз.
- Включи ее. Я хочу сам… удостовериться.
- И что тогда? Ты отменишь демонтаж "Эллипса"?
Кажется, я неаккуратно обошелся с "петушком". Петя явно насторожился.
- Нет. Это не в моих силах. Но я приложу все усилия, чтобы замять дело. Тебе грозит суд, неужели не понимаешь?
Пеночкин садится на свое место, мелко барабанит по столу кончиками пальцев и говорит глухо:
- Семь лет я пытался поставить эту работу. Куда только не обращался… Всюду отказ. Все спрашивают о практической пользе в условиях тотального рынка. Один остряк интересовался: "Ну, и какой же будет производительность труда вашего восьмилетнего ребенка?" Да, я стал преступником. Но - во имя человечества. Полагаю, это может служить смягчающим обстоятельством. Если бы у меня был еще месяц, хотя бы один…
Пеночкин до сих пор не понимает, что его время кончилось и настал срок.
- Ты надеешься за тридцать дней сделать то, что не успел за семь лет? - спрашиваю я, смещаясь в сторону двери, ведущей в машзал.
- Через три недели в Москве состоится симпозиум по искусственному интеллекту. Мой доклад принят. А потом… Возможно, крупные ученые сочли бы возможным… и даже необходимым… вступиться за Элли. Как-то спасти ее, может быть, даже выкупить эти несчастные компьютеры…
Ишь ты… Мировую научную общественность захотел взбудоражить… Новоявленный Фауст… Ничего ему, видите ли, не надо - ни должности, ни денег, ни положения… Бессребреник липовый. На самом-то деле ты еще почестолюбивее будешь, чем я. Лучший охотник Управления… Мои цацки речные камешки по сравнению с твоим бриллиантом. В школьные учебники захотел попасть, в благодетели человечества записаться…
- А Элли была бы в качестве иллюстрации к твоему докладу? Кстати, почему Элли?
- Сокращение от "Эллипс". Ну, и другие причины есть.
Я, конечно, мог бы сообщить Виталию Петровичу, что местная сеть заражена вирусом нового типа, очень опасным. И еще три недели ловить его за хвост. Но хорош я буду потом, после Петиного доклада на симпозиуме!
- Мне очень жаль, но я ничем не могу помочь.
- Если бы еще две недели… Хотя бы полторы… Мне обещали оптические диски, много дисков. Я переписал бы на них всю память Элли. Может быть, когда-нибудь мне удалось бы восстановить ее. Она ведь - живое существо, понимаешь? Я люблю ее, как ребенка…
Маньяк. Точно, маньяк.
Глава 25
Последние сомнения покидают меня. Если я сейчас дрогну, он действительно когда-нибудь повторит это. Только не в городском "Эллипсе", а в почти глобальном "Неводе". И создаст уже не восьмилетнего ребенка, но чуждого всему человеческому кибернетического монстра. Всесильного, между прочим. Гиперсети уже контролируют десятки электростанций и сотни цехов-автоматов. Они управляют поездами, свинофермами и гигантскими ускорителями. И если в такой сети вдруг вспыхнет сознание и заблокирует каналы связи… А потом вздумает управлять подключенными к нему объектами по своему кибернетическому разумению…
- Петя, у нас осталось ровно сутки. Ты должен освободить "Эллипс" от Элли.
- Это значит - убить ее. И ты хочешь, чтобы я это сделал своими руками?! Не выйдет! - Петя, словно пьяный, торжествующе покачивает из стороны в сторону указательным пальцем. - И тебе тоже не удастся сделать это! Память Элли спрятана среди миллиардов бит информации во всех файлах "кольца"! Чтобы отделить зерна от плевел, тебе понадобятся месяцы работы! Я успею сделать доклад!
Хотела синица море зажечь… Врать нехорошо, Петя. Ты же сам недавно рассказал мне, где прячется память "Элли". Да и мы с Гришей тоже не лаптем щи хлебаем. Бедный Пеночкин! Ты никогда не отличался предусмотрительностью. Даже остаться в Москве после окончания института не сумел.
- Я попробую тебе помочь. Но вначале включи "Элли".