Но было что-то ещё… И это "что-то" произошло гораздо раньше, задолго до того, как мне исполнилось девять лет, и чего я никак не могу вспомнить. Однозначно в моей жизни случилось какое-то отдалённое страшное и неестественное событие, отчего порой даже сейчас у меня сильно колотится и замирает сердце, но как я ни стараюсь, не могу вспомнить, что же это было. Мой мозг запрятал это событие в самые потаённые уголки подсознания. В моей памяти сохранилось лишь воспоминание об этом сильном чувстве страха, граничащем с ужасом, которое периодически всплывает словно из ниоткуда и так же внезапно исчезает.
Когда я рассматриваю свои детские фотографии, меня всегда поражает мой совершенно недетский взгляд исподлобья: напряжённый, сканирующий, ищущий, будто бы пытающийся проникнуть в самую глубь души, понять её подлинную суть. И в нём тоже присутствует этот страх, точнее, его фантомное отражение, запечатлённое в моих глазах. Мне трудно узнать себя в этом испуганном ребёнке с подозрительным взглядом на фотографии. На некоторых снимках я сама себе кажусь чужой. Словно что-то раскололо мою жизнь на две половинки - "до" и "после". То, что разделило её и изменило меня, и было тем самым давним устрашающим событием, которое выскользнуло из моей памяти в результате сильного стресса, - видимо, таким образом моё сознание пыталось защититься от безумия.
Время многое стёрло, прошло восемь лет, люди забыли (или сделали вид, что забыли) о моей феноменальной способности "портить им жизнь", и я, казалось бы, научилась хорошо скрывать свои истинные чувства. Что-то дремало во мне все эти годы, никак не проявляя себя, но это было лишь маскировкой, обманчивой видимостью тишины и спокойствия. Потому что на самом деле ОНО вовсе никуда не ушло. Всё вернулось на круги своя в тот день, когда я согласилась пойти с девочками на дискотеку; и, боюсь, сейчас дела мои обстоят гораздо более худшим образом, поскольку теперь ОНО стало намного сильнее, словно, затаившись на время, незаметно выросло вместе со мной. Это какое-то проклятье… ОНО продолжает набирать силу. Мне слишком трудно противостоять его влиянию, с каждым днём - всё труднее…
От списка моих "достижений" за последние три месяца мне становится реально страшно. Перечислю только некоторые из них.
Став случайной свидетельницей того, как продавщица нахамила старушке, я отчего-то сильно разозлилась, и два часа спустя грубиянка, поскользнувшись на обледенелых ступенях магазина, сломала себе лодыжку. Именно в момент своего сильного раздражения я представила её со сломанной ногой - как раз в том месте, где она оказалась травмирована.
У зажиточной семьи Петровых загорелась баня. Несколькими часами ранее эти невыносимые скряги пожалели одолжить чуток дров бедной матери-одиночке, жившей напротив нас. Неожиданно вспыхнувший без какой-либо на то причины огонь буквально за полчаса превратил их баню в тлеющие уголья. Во всём обвинили пришедшую в негодность старую электропроводку. Но в то же время незадолго до пожара я присутствовала при неприятном разговоре вдовы с Петровыми, и подверглась новой атаке своего злополучного "видения": горящего ярким пламенем имущества жадных хозяев.
Алкоголику Пете Симонову "повезло" ещё больше. В один из дней он повстречался мне на улице и своим отвратительным поведением навлёк на себя мой гнев. Для начала Петя с утра избил свою жену. Я видела, как она бежала по дороге босая, вся в синяках и кровоподтёках, рыдая и зовя на помощь. Затем подонок возле магазина пнул ногой ни в чём не повинного бездомного щенка - и всё только потому, что ему не на что было набраться и он был зол на весь белый свет. Щенок плакал как ребёнок, а во мне опять, как ни кстати, поднялась буря эмоций, и я "нажелала" Симонову такой ерунды, что к вечеру у него случился приступ "белой горячки", и из дома его забрала "скорая" в состоянии близком к полному умопомешательству.
Ипатов Константин, новый молодой ветврач, заменивший Михаила Петровича, решил продать ампулы дорогого лекарства хозяйке больного пекинеса, ничуть не стесняясь моего присутствия. Моя реакция последовала незамедлительно: ампула развалилась в его руках, сильно изрезав ему пальцы. Я извлекла стекло и обработала рану, злорадствуя в душе, - о чём он, естественно, не догадался.
Стоя в очереди в сберкассу, я услышала разговор двух родственниц: Кошкиной и её золовки. Из их разговора сразу стало ясно: одна - нахальная стерва, вторая - глупая, тихая старая дева, которая мешает жить Кошкиной и её семейству, но уйти от них ей некуда. Первая внушала второй, какая она дура и никчёмное создание, а та, с глазами на мокром месте, молча выслушивала её оскорбления. Меня откровенно взбесил сам факт того, что один человек может подобным низким способом самоутверждаться за счёт другого, более слабого. Я снова не смогла сдержаться, и на выходе из дверей сберкассы Кошкину с ног до головы окатила снегоуборочная машина смесью из снега и грязи, отбросив её в точно такой же грязный сугроб. Приблизительно так я себе и представила эту картину за пять минут до случившегося. Никто не заметил моей коварной улыбки, кроме стоящей рядом со мной уборщицы, поливавшей цветы на подоконнике. И она почему-то тоже улыбнулась.
Однажды я узнала, что сынок нашего местного "миллионера" Никитина - владельца небольшой сети авторемонтных мастерских, - частенько разъезжавший по городу на своей крутой иномарке, купленной отцом, бросил ради очередной пассии мою одноклассницу, с которой прежде встречался месяца три. Та, не выдержав циничного предательства, вскрыла себе вены. Её успели спасти, но бедняжка навсегда лишилась рассудка. Вскоре на свою беду этот горе-ловелас столкнулся со мной в магазине на окраине города и, недвусмысленно подмигивая и рассыпаясь в неприличных комплиментах, предложил прокатиться с ним на его новом "звере", от чего я, естественно, отказалась. Но я никак не могла не пожелать ему "всего самого хорошего", хотя особенно его шикарной машине. И вот, в машину эту, когда он оставил её на обочине, чтобы купить сигарет в киоске, на скользкой мартовской дороге врезается "КамАЗ", превратив красивое чудо техники в кучку дымящегося металлолома, беспомощно лежащего в кювете колёсами кверху. Восстановлению автомобиль не подлежал. Виновник аварии по странному стечению обстоятельств не пострадал и поспешил скрыться с места происшествия на слегка помятом грузовике.
И это ещё далеко неполный список…
Мои невольные эксперименты однажды плохо закончатся. Меня стал страшить тот факт, что в глубине души мне всё это даже стало нравиться. Какое-то ощущение превосходства и возможность восстанавливать справедливость одной только своею силой мысли. По крайней мере, я так думала. Мне не нужно было убеждать себя в том, что человеческие мысли обладают свойством материализации. Для меня это было слишком очевидным, как то, что человек может есть, пить, говорить…
Я могла бы не обвинять себя ни в чём, если бы знала наверняка, что за всем этим стоит лишь моё больное воображение, но ведь я действительно ВИДЕЛА все эти вещи незадолго до того, как они в реальности происходили с людьми, и не могу полностью откреститься от своего непосредственного участия в тех событиях, более того - прямого инициирования их. Единственное, в чём я не уверена - и до сих пор не могу понять до конца, - что же именно бывает первично: моя мысль, виденье или предвидение? Такая неясность волновала меня и расстраивала, когда я всерьёз задумывалась над этим. Лучше бы, конечно, это было предвиденьем, тогда бы я смогла снять с себя всякую ответственность за происходящее и перестать мучиться угрызениями совести от того, что я не могу не подумать, не причинив кому-то вред.
Я также не могу считать себя кем-то ужасным, ведь это не может быть правдой. На самом деле я не хочу никому зла. Просто обстоятельства моей жизни складываются таким образом, что я, как нарочно, слишком часто оказываюсь вынужденным свидетелем ситуаций, когда люди показывают свои наихудшие стороны и совершают мерзкие поступки, от которых кому-то становится больно и плохо. Главная проблема состоит в том, что я в буквальном смысле чувствую чужую боль. Физическую или душевную. Она будто бы притягивается ко мне гигантским, мощным магнитом и в результате какой-то сложной химической реакции приобретает совершенно недопустимую концентрацию в моём организме. Я пленница этого "магнита", его заложница; он держит меня в постоянном напряжении, не позволяя расслабиться, отпустить свои мысли и чувства, но заставляя периодически разряжать его об других, чтобы он не взорвался во мне и не убил меня. Это похоже на изощрённую пытку. Когда-то я пыталась записывать в дневник много ассоциаций, связанных с моими ощущениями, но, пожалуй, эта - наиболее близкая к истине. Мне абсолютно не с кем поделиться своими переживаниями; внутренний голос мне подсказывает, что я должна сохранять их в тайне, - по крайней мере, до тех пор, пока не почувствую, что смогу кому-то довериться.
Никто в открытую не говорил мне о моём "дурном глазе"; возможно, они сами ещё не до конца поняли, как, впрочем, и я, что же именно происходит на самом деле. Но вот только отчего-то в последнее время я стала замечать слишком явное отчуждение со стороны людей, даже знавших меня достаточно близко. Увы, однажды наступил такой момент, когда я окончательно утвердилась в своих мрачных подозрениях, что люди… БОЯТСЯ меня. Я внушаю им некий страх. Это что-то из области бессознательного… А теперь это влияние только усилилось.
Я чужая в этом городе, и всегда ею была.