* * *
- Фанни, где я? - спросил, наконец, Схимник однажды. - Эта комната не похожа на больничные покои. А вы…на санитарку.
- Среди друзей. Это место… Мы называем его "дом". Таких "домов" в Питере несколько. И здесь живут только такие люди, которые созвучны нашей общине. Можно сказать, творческие, интеллигентные. Можно - беззащитные. Некоторая неформальная организация дает им защиту и учит защищаться и спасать других… Если их можно спасти.
- Я ничего и никогда не слыхал об этой организации.
- И не услышите. Она вне религии, общественных движений, определений и границ. Она помогает тем людям, которым трудно выжить… В том социуме, который приносит беды и страдания, в том ежедневном "выживании сильнейших", которое убивает более тонкие, творческие и созидательные энергии.
- У этой организации есть название?
- Нет. У неё нет названия. И потому…её нельзя вычислить и разрушить. Да и у нас, у многих, давно уже нет тех имен, что значились в первом паспорте.
- И… Чего вы хотите?
- Я не знаю. Я сама только недавно попала сюда.
- Ну да. Вы же… Так молоды.
- Я старше вас.
- Мне пятьдесят два.
- Мне - сто один.
- Не шутите так, Фанни. А вдруг, я поверю?
- А я и не шучу, - твердо ответила она.
Схимник внимательно посмотрел в глубину её зрачков.
- Расскажите о себе, Фанни. Так, что-нибудь.
- О себе? - переспросила Фанни, на мгновение отведя взгляд, будто вглядываясь куда-то вдаль.
Снова всматриваясь в глубину глаз собеседника, она вдруг, совсем неожиданно, провалилась в воспоминания. Отчетливо увидала себя в комнате, в которой жила со своим первым мужем, в компании пришедших к ним гостей… Где-то на далеком теперь от нее краю вселенной…
* * *
В маленькой комнатке их общежития, где они жили с двумя довольно взрослыми детьми, вечно толпились и "тусовались" какие-нибудь люди, которые кого-нибудь из себя усиленно изображали: преподавателей вуза, православных христиан, великих эзотериков, поэтов, музыкантов… При этом "религиозно ушибленные" или просто "православные" легко совмещали свой "духовный поиск" со слушанием "Гражданской обороны" или курением конопли, а те, кто пел под гитару песни, навроде "Марихуана моя" или "Да будет свет, сказал шахтер - и не вернулся из забоя" - с рассуждениями о русском космизме и с портретом Че Гевары на майке. При этом, свои философские размышления они нередко чередовали с рассказами о поездках в Израиль и Египет… "Да что там та Стена Плача: я там сильно в туалет хотела; пришлось в мужской сходить, чуть международного скандала не случилось"; "Да что там та пустыня: мы туда выехали вечером и водку пили", - говорила, к примеру, некая молодая женщина, пожившая в Израиле и вернувшаяся назад, в Россию. Рассказы о Турции и Египте и вовсе легко совмещались со вздохами о Советском Союзе, при котором "так было хорошо", гораздо лучше "всех этих заграниц".
Фанни никогда не понимала этакого коктейля из христианского низкопоклонства, чтения молитвы перед принятием пищи, - и одновременного слушания рока, "Нирваны", русского рэпа; смеси икон со Сталиным и идей о вселенском коммунизме, которые подкреплялись чем-нибудь психоделическим, с транквилизаторами на закуску.
Впрочем, Фанни, вообще-то, никогда не любила толпы…
Ну а потом, значительно позже, некоторые мальчики и девочки (подростки конца девяностых годов двадцатого - начала нулевых годов двадцать первого века, из числа знакомых студентов бывшего мужа; с их нирваной, коноплей, Че Геварой и православием) - уже выросшие, были встречаемы ею на просторах интернета… Она жила уже в Питере, и с ужасом обнаружила их в социальных сетях, в контакте, в фейсбуке… Они смотрели на неё с аватарок: мужчины, одетые в берцы, в камуфляж, женщины в мини-юбках и высоких сапогах, с автоматами Калашникова и "лимонками"… Они призывали, "назло прогнившей Европе" возродить "Великую Сарматию" на юге России, создать там "милитаристско-идейное, молодое государство"… "Мифотворчество, как завещал нам наш великий земляк Лосев, началось здесь, на Юге", - с апломбом заявлял некий "мультимедийный журналист и писатель Юга России", и Фанни с удивлением узнавала в его физиономии молодого парнишку - пономаря Новочеркасского собора, слушавшего некогда Егорку Летова и бредившего Че Геварой…Ну, еще одним из его увлечений Достоевский был…
А в двадцатых этот, только уже и вовсе совсем взрослый, "парнишка" возглавлял молодежные ряды казачества, ополченцев "Великого войска Донского" и призывал их "расширить границы великой Скифо-Алании до её истинных размеров, завоевать территорию от Южной Осетии, через Кубань, Дон и Украину, до Запада, заканчивая Великобританией"… Осуществить "Сарматский ренессанс", значит… Сам он был, в общем-то, уже пожилым дядей, и воевать лично не собирался.
* * *
Фанни помотала головой… Ей вовсе не хотелось сейчас погружаться во всяческий бред прожитого, тем более, в выдаваемых сейчас её мозгом вариантах. Не было там, в этом прошлом, ничего хорошего…
- Я… Не прошу вас рассказывать о личной вашей истории… Только… Мне хочется поговорить с вами, зацепиться за что-то, нам обоим близкое. Где вы родились? - взор Схимника проникал, казалось, в самую её душу, - В Питере?
- Нет. На юге. Теперь это - территория Донской Республики.
- А мы с вами - земляки! Я… в 26-м был призван "Великой Сарматией" в милитаристские ряды "верной молодежи" для Великого Похода на Запад… Жуть! Девушки - в кожаных юбках, юноши - в штанах с лампасами, упасть и отжаться, автомат разобрать на скорость - всё это ещё в школе… Мои ровесники с первых классов мечтали воевать… Так и отвечали, на вопрос, кем ты хочешь стать, когда вырастешь: "Я хочу умереть на полях сражения"… Понятно: заводы стояли, работать было негде, наука, образование, медицина - полностью были развалены; ведь это - не Питер, не Москва, где они более-менее, но существовали… А на "окраинах" - прежде всего всё пошло прахом. Не было света, магазины не работали, а по поселкам и хуторам казаки с нагайками разъезжать стали…
Ну, именно в 26-м я и понял: пора бежать. Иначе, пошлют стрелять в людей, ни в чем не повинных. А куда? В Украину не сбежишь: там "наши" посты кругом, на границе стоят, танки, пулеметы, зенитки. Через них не пройти. На Урал - так там тоже "Красный Урал" с Че Геварой на знаменах и в берцах… В Казахстан - тоже не пустят, прибьют на границе, и правы будут: всякое отрепье с наших краев туда суется. Осталось одно: сюда двигаться, в Московию. Ну, по Московии я тоже помотался изрядно, пока в Питере, не так давно, не осел.
Границу с Московией я, понятное дело, пересек нелегально. Конечно же, потом прошел чипизацию, но остался без паспорта и других документов и почти что вне закона, бомж-гастроарбайтер с личной идентификацией… Ни семьи, ни прописки… Ни в вуз не поступить, ни на приличную работу устроиться… Так и живу. Иногда, грешным делом, даже подумывал: может, зря из Великой Сарматии ушел… Отслужил бы там, быть может, выжил как-то… И жил бы теперь себе. Там теперь - Донская Республика и демократия. Быстрей, чем здесь, всё повернулось; в конце концов, жизнь в нормальное русло вошла. А здесь этого не будет вовсе.
В общем, попал я из огня, да в полымя. Жуткая это страна - Московия… Особенно, когда она - мачеха, а не мать. Тьма беспросветная. Хотя…Я почему-то полюбил этот город… Мой Питер…
- Я тоже, - сказала Фанни.
Они немного помолчали. За окном было темновато. Шел дождь.
- Схимник, - Фанни сказала тихо, - Можно, я так буду вас называть?
- Да. Меня так зовут друзья.
- Схимник, что вы там такого написали, в своей тетради? Той самой, которую нашел ваш друг, выброшенную в мусорный контейнер… По которой он вас и разыскал…
- Вы в курсе этой странной истории?
- Да.
- Ничего особенного там не было. Там был черновик нескольких моих сказок, несколько придуманных мною афоризмов, стихов, карта фантастической земли, текущие записи: телефоны, адреса… Но, найдя эту тетрадь, он понял что-то важное только для него: что он не одинок, не один в этом мире… Он захотел поэтому меня отыскать. Вовсе не затем, чтобы отдать назад эту тетрадь. Для него просто было важным то, что мы существуем.
- Кто - "мы"?
- Он. Я. Живые люди. Живые люди, которые пишут. Не интелы. В интернете много великолепных рассказов и стихов, картин и фотографий. Но они разъединены и болтаются, как мусор. Никто не вывешивает сейчас их "кучкой", собранием в единое… Чаще всего, вывешивают пару-тройку глав повести, чтобы потом люди жаждали продолжения и выходили на автора. Но никто не жаждет. Висят "образцы" стихов и прозы, заметки и рисунки на продажу. Целые сайты, чаще всего, посвящаются только уже ушедшим из мира авторам.
А потому, за всеми этими "образцами творчества", болтающимися на разных сайтах, перестало быть видно живых людей, с их особыми, только им присущими, мыслями, с их связью с реальностью. Строки стали просто строками; будто огромный, единый компьютер или сеть компьютеров создают их, и теперь, созданные, они болтаются, как щепки в море: эти рассказы, романы, стихотворения… Их не прибивает на берег и за ними больше не видно людей… В моей тетради он, поэт, отыскал то, чего ему так не хватало: живого человека. Он впервые прочел это всё… На бумаге. Вдобавок, написанное от руки.
- Прочитайте мне что-нибудь из сочиненного вами. Можно, совсем короткое.