То ли спал, то ли не спал в ту ночь, так и не понял. Встал, как обещал, с петухами, вышел на двор осторожненько, - во многом прощании многая скорбь, - поклонился до земли, лицом к крыльцу оборотясь, и подался к тому месту, где коня с оружием-доспехом оставил. Как со двора шел, не оглядывался, знал - смотрят ему вослед родители через окошко, не хотел глазами с ними встречаться. Внутри словно барсук нору обустраивал, так драло, что хоть вой. А еще боялся, - обернется, так и останется; бросится в ноги с повинной. Простят его, конечно, только выйдет - язык у него, что помело. Вдобавок не к уму - так, умишке. И тот еще поискать.
Доспех-оружие где сложил, там и лежали. Конь пофыркивал, головой тряс, с ноги на ногу переступал - будто чуял, вот-вот в дорогу дальнюю, к неведомым горам Сорочинским. Надел Илья доспех, как смог, лужа на дороге была - в лужу глянулся, каково выглядит. Не очень как-то, не по-богатырски. Тут ведь надеть мало, тут еще и привычку носить иметь надобно. А откуда ж ей взяться-то? На ногах - сапоги красные, а лапоточки в суму переметную спрятал, авось, пригодятся. Щит, кожей алой обтянутый, за спину перекинул. Лук в сагайдаке, колчан со стрелами, меч с копьем, все на седле оставил. Булаву - в руку правую. Едва на деревеньку не обернулся, ровно под ребра кто толкает. Нельзя сейчас оборачиваться, нет в нем твердости нужной, чтобы ехать. Положил левую руку на луку седельную, левую ногу - в стремя, вот уже и в седле. Тронул поводья. Пригнулся к конской холке.
- Ну что ж, товарищ мой верный, пора нам. Живы будем - вернемся. Вези, куда сам знаешь…
Не успел сказать, преобразился конь. Допрежь того смирный был по виду, хоть и чувствовалась в нем сила, не менее, чем у самого Ильи. Со стороны глянуть, будто расправился, крылья распустил, из глаз огонь пышет, из ноздрей и ушей дым валит. Шаг сделал другой, ровно примериваясь; побыстрее пошел, прискакивать начал, сначала легонько, потом вполсилы, а уж потом… Держись, Илья Иванович!..
Легко сказать, держись… Откуда ж ему уменью вершному обучиться было? Поначалу, едва ходить начал, отец его на лошадь сажал да по двору катал. Присматривал да придерживал. Поначалу страшно было: и тебе высоко, и грива из пальцев ускальзывает, и сидеть неудобно. Шагом лошадь идет, а все равно сидеть потом неуютно как-то, на лавке там, али на крыльце. Еще когда сено возили, тоже на лошади сидел. В основном, правду сказать, поверх сена сидел. Один раз даже, помнится, налетело колесо на камень, хрястнула ось, воз и завалился на бок; отец тогда сверх меры нагрузил. Ну, и за дорогой не очень смотрел. Крепко тогда Илья об землю шлепнулся. А главное - быстро, ни испугаться не успел, ни понять, что да отчего. Нос расквасил. В ночном еще, когда лошадей на берег сводили, тоже верхами сиживал. Но это как бы не в счет, потому - спутаны у лошади передние ноги, не может вскачь пуститься.
В полную силу бег коня богатырского. Поначалу сто саженей за скок одолевал, потом по версте, а далее - уж и следа не найти, где прежде землю копытом примял. Ископыть летит - по копнушке, никак не меньше. Кажется Илье, когда в стороны глянуть успевает, вода в прудах-озерах колеблется, деревья к земле припадают, листва с них сыплется - ровно семена с одуванчика. А еще ему кажется, что как в сказках, что деды рассказывали: пластается конь выше лесу стоячего, ниже облака ходячего; горы-реки промеж ног пропускает, поля-луга хвостом устилает. Никогда прежде не доводилось ему этак-то, птицей лететь. Непривычно. Вцепился руками в поводья, ажно пальцы побелели; не ровен час с седла соскользнуть. Это тебе не с воза лететь, там низко было. А тут приложишься - и ворон косточек не соберет. Все больше к холке пригибается, так ему вернее кажется.
Солнце давно за полдень перевалило, когда конь бег свой приумерил. Прискакивать стал, а там и вовсе на шаг перешел. Дивуется Илья: другой бы конь запыхался, пена с губ, с туловища пар, а этому - ничего. Бредет себе ленивенько, пофыркивает, головой поматывает. Голову вверх запрокинул, глянул на Илью большим глазом: мол, куда хотел, туда и добрались. Что от меня требовалось, все исполнил. Дальше ты уж сам как-нибудь.
Посмотрел Илья по сторонам. Не разобрать, где и очутился. Дорога вроде как по лесу петляет, но по лесу необычному. Обычный лес - он на земле растет, а этот… Этот будто бы по камням взбирается. Потому как дорога с обеих сторон скалами зажата. Уж на что у них поодаль деревеньки холмы высокие, да куда там им против здешних скал. Будь на голове шапка - запрокинешь голову, чтоб края увидать - так шапка непременно свалится. Цвета бело-серого, кажется, будто сомкнулась плечом к плечу дружина богатырская, готовясь к рати с супротивником грозным, а тот, видя, что не справиться ему, взял, да и заколдовал богатырей - в камни обратил. Так и стоят с той поры в ожидании, не расколдует ли кто. А иная скала - ровно великан камень на камень складывал. Какой попал под руку - тот и клал. Вот и получилось - тут впадина, а тут выступ. По этим-то скалам и карабкаются деревья да кустарники. Иные до верху добрались, а иные на половине дороги застряли. Видом странные. Взять, к примеру, сосну. У них в лесу, рядом с деревенькой, сосны высокие, стройные да ладные, а эти… Эти невысокие, кривые, сучья чуть не от корня в стороны растопырились, правда, которые повыше забрались.
Едет Илья, дивуется. Иная картина перед глазами встает. Чудится ему теперь, будто скалы - это стены городские. А зелень, что волной подножие обхватывает, и та, которая выше, и та, которая на самой вышине, - это войско, приступом на стены карабкающееся, на башни крепостные взбирающееся.
Тут тропка показалась. Сам-то Илья и не заметил бы, до того посреди деревьев укрылась; конь свернул, будто не впервой ему здесь. Поначалу средь леса, а там к скалам вывела, шире стала, телега спокойно проедет. И вверх повела, как ступеньки крылечка к порогу ведут. Пологонько так, неспешно. До половины еще не добрались, - пики над кромкой показались. Иные, видать, подальше, а иные поближе. И чем выше Илья поднимается, тем больше их становится. А как на самый верх взобрался, такое глазам открылось, что описать - слов нету.
Насколько глаз видит - горы да ущелья. Горы, по всему видать, старые - некоторые уже и поседели, вершинами-то. Те, что подальше, не разберешь, где кончаются, так облаками укутались. А облака те - ветер гонит, не дает им роздыху на вершинах, потому и нет границы четкой: где земля, где небо. Ущелья же отсюда - на руку с пальцами растопыренными похожи. Реки зеленые по ним текут; отдельных дерев не разобрать. Склоны - иные пологие, а иные - поставь полено на попа, топором развали, вот такими и видятся. Те, что солнцем освещены, они - где белые, а где… ну, такого вот цвета, как ствол у ольхи. Пятна черные - пещеры, должно быть.
Глядит Илья, наглядеться не может, до того красиво, дух захватывает. Чувствуется в земле этой мощь, силушка потаенная. Кажется ему, будто стоит он на краю обрыва, и наливается частью ее, силы этой земной, с каждым глотком воздуха пряного, дурманящего. Что ж тут будет, когда травы в силу полную войдут? Повернулся в седле, огляделся.
Поляна небольшая, подковою. Дерева кругом - все сосны да ели. Другие тоже, конечно, проглядывают, только их по пальцам пересчитать можно. Там, за ними, те же вершины горные. А еще - вроде как дорожка через поляну обозначена. Не тележная, не колейная, так, на звериную похожа. Будто хаживают по ней, не часто, но - хаживают. Не вовсе заросшая. Значит, не совсем уж край этот дикий. Значит, живет тут кто-то. Посему - поспешать надобно, чтобы в лесу не ночевать. Не впервой, конечно, только кто ж знает, каковы тут порядки, посреди гор.
Тронул чуть коня, - тот понял, что от него требуется. Попятился чуть, от обрыва, повернулся и неторопливо себе по тропе шествует. С полверсты не проехали, на лугу оказались. Покатый себе такой, в одну сторону повыше, в другую - пониже. Посередине, будто складочка. Справа от складочки - елка пушистая, да липа разлапистая, подальше. И слева - то же. Камни еще раскиданы; огромные, должно быть, да не углядеть - в землю спрятались, сединой сквозь зелень выглядывают. А вон там - кусты на луг выбрались; они отсюда на барашков похожие, такие же кругленькие и кудрявенькие. Прогалочек в той стороне имеется, а тропинка вроде как потерялась.
Правит туда Илья, сам по сторонам поглядывает: нет ли где следа человеческого. Не видать. Птиц много, гомонят в листве, с дерева на дерево перепархивают; зверье невидимое травой да ветвями шевелит.
Все ближе Илья к прогалочку. Вот уж и совсем рядом. Он, вишь, лес как бы на две части разделил, не дает сомкнуться, петляет себе, сколько глаз видно, то вширь раздаваясь, то сужаясь, к дальним вершинам. И тут…
Глядит Илья, сам себе не верит. Дерево могучее стоит вдалеке. Неизвестно, что такое. Правду сказать, он их не особо и знает-то, дуб там, ель, сосну, еще какие, - по пальцам пересчитать. Только не в этом дело. Под деревом тем что-то чернеется, маленькое такое, ровно муравей. А возле - пятнышко темное, поболее. Никак конь там пасется, и человек лежит? Уж не сам ли Святогор-богатырь? Хотя нет… Про того сказывали: ростом чуть не до неба, конь шаг шагнет - версту позади оставил. Этот же, - если только и вправду человек - обычный. И конь его - тоже. Ну да все равно кроме него никого поблизости нету. Хочешь - не хочешь, расспросить более некого. Опять же, если живой. И если человек. Конечно, никогда не слыхивал, чтобы те на конях ездили. Прикидываться конем - бывает. А так - разве что суседушко. Только откуда ему посреди леса да гор взяться? Впрочем, чего гадать-то? Скоро все и разузнается. Лишь бы по-нашему понимал.