8
В девять утра я позвонил Виттенгеру, чтобы напомнить ему о данных мне вчера обещаниях. Я ожидал застать его, в лучшем случае, за завтраком. В экране появилась помятая полицейская физиономия. Судя по одежде, Виттенгер был уже при исполнении.
- Чего тебе? - буркнул он. После вчерашней совместной попойки и в честь наступившего похмелья он окончательно перешел на "ты".
- Вы уже встали? - удивился я, продолжая, по привычке, говорить ему "вы".
- А ты еще спишь, как погляжу, - проворчал полицейский. Он говорил куда-то в сторону, словно комлог мог передавать не только звук и изображение, но и запах. За спиной у Виттенгера мелькнула знакомая обстановка.
- Решили навестить вдову? - спросил я, в душе радуясь тому, как рьяно он принялся выполнять мои рекомендации.
- Теперь она больше не вдова, теперь Перк - вдовец, если б только был жив, - доходчиво объяснил Виттенгер.
- Погодите, погодите… вы хотите сказать, что Эмма Перк мертва? Я вас правильно понял? - переспросил я для верности.
- Правильно, правильно - мертвее некуда, - с профессиональным цинизмом подтвердил он.
- Вы там долго еще пробудете? Я сейчас приеду! - крикнул ему я и стал второпях собираться.
- Сиди лучше… - очевидно он хотел сказать "сиди лучше дома", но я выключил связь.
Наплевав на правило летать ниже километра только по часовой стрелке, я помчался прямиком на восток-юго-восток - к дому Перка. Для проникновения в дом я применил тот же метод, что и в день смерти Перка - верхом на ком-то из жильцов.
- Ну и кто тебя звал? - такими словами встретил меня Виттенгер.
- Вы если и зовете, то только в одно место… - огрызнулся я.
- В одно место мы не зовем, а посылаем, - обычный полицейский юмор.
Тело Эммы Перк лежало возле письменного стола, с которого пять дней назад я забрал комлог. Одета она была так, будто только что встала с постели: верхняя часть пижамы, домашний халат. Рядом с телом стояло рабочее кресло, над столом светился экран домашнего компьютера.
Из соседней комнаты раздались детские всхлипывания.
- Мальчик? - спросил я.
- Нет - девочка!… Разумеется, мальчик - он в порядке, сейчас с ним психиатр, - злобно вымолвил Виттенгер.
- Как зовут ребенка? - я вдруг вспомнил, что никогда не интересовался его именем.
- Также как и отца - Альм - Альм-младший.
- К чему давать ребенку имя отца? - удивился я.
- Теперь уж точно - не у кого спросить, - ухмыльнулся Витенгер.
- Как она умерла, уже известно?
- Шоковый разряд, вот видите - с правой стороны чуть ниже уха покраснение, - нагнувшись Виттенгер показал, куда был нанесен удар цефалошокером.
- Давно? - продолжал расспрашивать я. На удивление, Виттенгер мне отвечал.
- Часов в пять утра - плюс-минус.
- Оружие нашли?
- Нашли, вот… - майор показал мне пакетик с шокером, - цефалошокер был зажат в ее правой руке, - пояснил он.
- Черт, похоже накаркали мы вчера… - выругался я.
- В смысле? - не понял Виттенгер. Он не помнил ничего из вчерашнего разговора.
- В смысле, не сама ли она все это устроила, - ответил я. На трезвую голову произносить слово "самоубийство" невыносимо тяжело. - Следы какие-нибудь нашли?
- Все пробы сняли, расшифровывать будем в лаборатории - все равно спешить теперь некуда. А на это вы обратили внимание? - Виттенгер указал на экран. Я посмотрел. На экране была лишь одна строка:
Я НИКОГО НЕ УБИВАЛА
- так там было написано, черным по белому.
- Вот те раз… - пробормотал я, - предсмертная записка? Или один из тех знаков, о которых вы мне вчера толковали?
- О чем вы? Какие еще знаки? - несколько напряженно переспросил Виттенгер. Я попытался напомнить:
- Ну вспомните, вы говорили, что каждое наше движение - это знак…
- И я так говорил? Знаете что, забудьте-ка вы все, что я вам вчера наговорил, - посоветовал он.
- Уже забыл, - я поспешно последовал его совету, - так это она писала?
- Не знаю. Вводили не голосом, поэтому авторство установить невозможно. Следы на мануалке мы конечно проверим, но вряд ли результат анализа поможет нам ответить на вопрос, кто это написал.
Я находился в полнейшей растерянности.
- Ерунда какая-то получается. Предположим, что мы имеем дело с суицидом и текст писала она. Тогда почему она написала "никого", а не скажем "своего мужа" или "Альма Перка". Кого еще она не убивала? И если она и в правду никого не убивала, тогда и нет видимого мотива для того, чтобы покончить с собой.
Виттенгер возразил:
- Но ты же собирался обвинить ее еще в одном преступлении. Помнишь, ты просил узнать, где она находилась во время взрыва на Укене. Мне только что сообщили, что взорванный дом принадлежал Франкенбергу и не исключено, что во время взрыва он находился в доме. Кстати, я уверен, ты с самого начала знал, что взорвали Франкенберга, но мне ничего не сказал. Ты и в убийстве старика-профессора собирался ее обвинить?
- Даже если и так - откуда ей стало известно о наших планах. Как она могла догадаться, что мы хотим обвинить ее и в убийстве мужа, и в убийстве Франкенберга. К тому же, обвинение в двойном убийстве, при условии, что она их не совершала, еще не повод для суицида, особенно учитывая, что у нее есть ребенок. Если только… - я задумался.
- Если только что? - переспросил Виттенгер.
- Если она причастна к обоим убийствам, то текст предназначался именно для сына - чтобы тот не считал свою мать убийцей. А для нас ее предсмертное послание - своеобразный намек - мол, я все сделала за вас, закройте дело и не травмируйте ребенка, ведь от посмертных обвинений, все равно, нет никакого проку. И вот еще что… - я отвел Виттенгера в сторону так, чтобы остальные криминалисты не могли нас слышать. - Скажите честно, может, вы вчера вечером или ночью, спьяну, попытались поговорить с ней и сболтнули чего лишнего - ей или кому другому?
- Да за кого ты меня принимаешь, черт возьми?! - взревел полицейский. Все криминалисты, как по команде, подняли головы. Заметив их движение он тихо добавил: - Перестань пороть чушь. Я не первый год в полиции, и не тебе меня учить, а тем более - обвинять.
- Ладно, это я так, на всякий случай, - примирительно сказал я, - кстати, как вы так быстро тут оказались?
- В пятнадцать минут девятого сработала сигнализация, - ответил Виттенгер и поспешно пояснил, - нет, не от вторжения… По всей вероятности, мальчик, проснувшись утром и обнаружив вот это, - он кивнул в сторону мертвого тела, - нажал тревожную кнопку. Теперь этому учат детей с пеленок.
- Понятно. А чем вообще занималась Эмма Перк? - к своему стыду, я до сих пор не удосужился это выяснить.
- Вы разве не знаете? Ну вы даете… Она работала все в том же Институте Антропоморфологии, - Виттенгер, похоже, усомнился в моей профессиональной пригодности.
- С мужем? - спросил я.
- Нет, она работала в отделе изучения ретро-трансзональных чего-то там… - Виттенгер тоже не научился выговаривать длинные названия институтских отделов.
- Да, да, я понял - в том же отделе, что и Лесли Джонс.Странно, что я не обратил на нее внимание.
- Она работала под своей девичьей фамилией, - подсказал Виттенгер, - а вы что, знакомы с Джонсом?
- Не совсем. Мы виделись только раз и то - на похоронах.
- И вы думаете, он может быть замешан? - допытывался Виттенгер.
- Здесь кто угодно может быть замешан, - развел я руками, - особенно если считать смерть Эммы Перк убийством…
Мое замечание Виттенгеру не понравилось.
- Если Эмма Перк была убита, то текст на экране писал убийца. В таком случае, ему следовало бы написать признание и в убийстве Альма Перка, и во взрыве на Укене, а тут все наоборот.
Я возразил:
- Убийца не так глуп. Он мог предполагать, что в конце концов нам удастся доказать, что Эмма Перк никого не убивала, а отсюда будет следовать, что и ее смерть - никакое не самоубийство. Предположим, что у убийцы нет железного алиби только на время смерти Эммы Перк и ему жизненно важно, чтобы именно ее смерть все считали самоубийством.
- Туманно, очень туманно, - протянул Виттенгер, - мы пришли к тому с чего начали.
- А с чего мы начали? - поинтересовался я.
- С того, что ничего непонятно, - ответил он.
- Факт! - согласился я.
Несмотря на обещание, наша вчерашняя дискуссия о природе суицида никак не выходила из головы. Я попросил Виттенгера прислать мне дело того сбежавшего самоубийцы.
- А зачем оно вам? - удивился Виттенгер.
- Хочу сравнить… Там ведь вы точно исключили убийство?
- Абсолютно точно, - заверил он.
- Тогда пришлите, - еще раз попросил я его.
Виттенгер пообещал, но уж больно странно: сказал, что он, конечно забудет, но как только снова вспомнит, то сразу пришлет.