Неорганизованность, царящая на этой пересадочной станции, объяснялась ее периферийностью и отсутствием более или менее приличного контроля со стороны центра, усугублялась бестолковостью властей местных и беззастенчивым разворовыванием ими же бюджетных средств. Бамбала отнюдь не горела желанием обласкать лишившихся родины странников. Поэтому корабль с прибывшими решили на пятнадцать дней просто оставить на орбите, рассудив, что если в течение этого времени не обнаружатся какие-либо признаки массовой эпидемии, карантин с легким сердцем можно будет снять и рассовать тимминсов по окрестным планетам.
Дни, проведенные Анахаймом на "Дайконе", по остроте ощущений не уступали самым изысканным и излюбленным из обычных его развлечений, если не превосходили их. В закрытом отсеке корабля, в котором находились больше тысячи тимминсов, почти не работала вентиляция, а места общего пользования быстро вышли из строя. Люди вповалку спали на матрацах, брошенных прямо на пол.
Отрезанные от мира из соображений профилактики, тимминсы умудрялись в течение всего долгого полета, а потом и карантина, доставать спиртное и, чувствуя себя в этих нечеловеческих условиях как дома, с восторгом предавались пьянству.
Цвик, тимминс, к которому Анахайм по-прежнему оставался прикованным, был бесспорным лидером в этом виде спорта. Он таскался от одной компании к другой и, отличаясь буйным нравом и чрезмерной обидчивостью, везде затевал драки. Поэтому его напарник по наручникам волей-неволей был вынужден принимать участие в потасовках - уже на второй день окосевшим от пьянства тимминсам оба они казались сиамскими близнецами, Анахайма везде называли Цвиком, и ему доставалось на равных с соседом. Кроме того, он традиционно выполнял роль транспортного средства, когда, взгромоздив на спину свою вторую, бесчувственную, половину, пробирался ночью к их законному матрацу, - чувство собственности у тимминсов было развито на удивление сильно, и упаси бог было кому-нибудь пристроиться на чужом месте.
Раздача еды происходила не менее экстремально. Тележки с судками и запаянными пластиковыми пакетами подавались через герметичные рукава, у которых роились толпы. Всегда побеждали сильнейшие, к коим не относились Анахайм с его вечно пьяным Цвиком, поэтому ели они редко и жадно. Постоянно побитый, оголодавший, одуревший от зловония и заедавших его насекомых, Анахайм с тоской ожидал приближения ночи, когда по его душу поочередно приходили страшные призраки…
Это началось во вторую ночь полета. Угомонившийся после пьяной драки Цвик наконец заснул в луже своей блевотины. Анахайм, насколько позволили наручники, отодвинулся от него и вдруг в приглушенном на ночь мутном свете ламп различил очертания бродящего между тимминсами хорна. Кошка передвигалась ловко и бесшумно. Она обнюхивала спящих, переворачивала лапой, прислушиваясь к стуку их сердец, и искала, искала…
Следующей ночью появился зеленоголовый. Этот, походив, замирал посреди огромного зала, где раздавались рулады храпа, вздохи, сонное бормотание, потом уверенно направлялся к чьему-либо матрацу и вглядывался в лицо спящего…
Анахайм боялся рассматривать и зеленоголового, и хорна - ему казалось, что его взгляд обязательно привлечет их внимание. Он прижимался к Цвику, как к самому родному существу, пытаясь укрыться за ним и отчаянно надеясь, что громкий стук сердца тимминса заглушит его собственный. Несколько раз он был близок к тому, чтобы истерично закричать от страха - нервы у него были истощены до предела.
…На исходе второй недели карантина двери отсека распахнулись и появившаяся комиссия из членов правительства сектора с возмущением обнаружила, что не была проведена даже самая простая санобработка беженцев, отчего карантин необходимо срочно возобновить. Анахайм взвыл, как дикий зверь, и, подхватив на спину Цвика, ринулся к комиссии.
Выслушав его путаные объяснения, перемежающиеся всхлипываниями, ругательствами и заверениями в собственной финансовой состоятельности, удивленные члены комиссии разрешили патрулю отвести странную пару в помещение охраны корабля, чтобы, подобрав ключи к замку наручников, освободить полусумасшедшего господина, действительно мало похожего на тимминса.
- Друг! Цвик! - пьяно рыгнув и широко распахнув объятия, с чувством воскликнул Цвик, когда столь желанное для Анахайма освобождение состоялось. - Мне тебя будет не хватать… Дай я тебя поцелую!
Тимминсы еще долго смеялись, вспоминая эту историю. Фрайталь помог другу Леона отомстить за нанесенную его семье обиду, а тимминсы сыграли свою роль с непринужденной легкостью - она и не требовала от них большого напряжения…
Глава четвертая
Младенец из космоса
1
- Ты мой хвост! Слышишь? Ты хвост!
- Ты его гипнотизируешь, Гладстон?
- Возвращайся на свое место, хвост! Послушай, мне не хотелось бы применять силу, хвост, но я буду вынужден…
Гиз с Лавинией покатывались со смеху, слушая возмущенные речи механического пса. В комнату заглянула Зира.
- Кто и кому тут угрожает насилием?
- Хвостик отказывается возвращаться к Гладстону, - пояснил Гиз.
- Детка, - сказала Зира псу, с расстроенным видом сидевшему рядом с Хвостиком, - это даже щенку понятно: лучше быть головой у мухи, чем хвостом у слона.
- Я не слон. А где кошки?
- А тебе зачем? - сварливо отозвалась Зира.
- Они… живы?..
- Что?!
- Мы будем сегодня пить чай или нет? - торопливо вклинился в диалог Гиз.
- Кошки живы?! - закричал Гладстон. - Я в некотором роде отвечаю за действия этого сепаратиста! - Он сердито взглянул на сепаратиста, и тот возмущенно запищал.
Где-то в холле раздался громкий звук разбиваемого стекла. Зира ахнула и бросилась туда.
- Кошки - живы, - прислушавшись, с облегчением констатировал Гладстон, потом подошел и положил Гизу на колени свою тяжелую голову.
- Она произвела на меня странное впечатление, я бы даже сказала, гнетущее. - Зира вертела в руках яркую брошку с большим прозрачным камнем. - Сначала она была немного скованной, а когда я спросила о ее сыне и муже, ее прорвало. Но, к сожалению, совсем не в том направлении. Она готова была говорить о чем угодно, но только не о них. У меня голова разболелась от ее бессвязной вдохновенной трескотни. Я сказала: "У вас очень, очень странный сын, госпожа Анахайм. Жив ли его отец? Можете ли вы что-нибудь рассказать мне о них обоих? Мне очень нужны эти сведения". Со значением так произнесла, понимаете? Доверительно наклонившись к ней.
- И она тут же забыла о вашем вопросе и перевела разговор на другую тему.
- Да. Как ненормальная.
- На самом деле она хотела скрыть от кого-то, что ваши слова ее взволновали. - Скальд откинулся на спинку кресла. - Итак, она начала нести ахинею.
- Очень было похоже на старческое слабоумие. Мне стало так невмоготу, что я быстро распрощалась с ней. На память она подарила мне эту брошку. Взгляните.
Скальд повертел украшение в руках.
- Довольно крупный камень…
- По-моему, искусственный алмаз, - заметила Зира. - Она сообщила, что каждому гостю дарит такую брошку.
- А вдруг это алмаз с Селона? - лукаво взглянул на женщину Скальд и неожиданно спросил: - Вы не знаете, кем она была по профессии?
- Физиком высокотехнологичных процессов. Так она сказала.
- Чему вы улыбаетесь?
- Она с трудом выговорила это - наверное, долго учила. - Скальд хмыкнул и полез в свой компьютер. - Как вы думаете, Скальд, теперь он оставит нас в покое?
- Вряд ли. Шарлотта Дик Анахайм?..
- Да…
- Четыре национальные премии имени Кламата-Файя по физике. Присуждаются за исключительные заслуги перед обществом. - Скальд засмеялся. - Божий одуванчик с секретом.
Забавное семейство… Не расстраивайтесь, Зира, интуиция иногда подводит.
Мать Иона сокрушенно покачала головой.
- Она выглядела такой несчастной, хотя очень бодрилась. Ей под восемьдесят. Муж умер еще десять лет назад. Знаете, можно подумать, что это старость так угнетает, но нет, тут было другое - временами что-то очень скорбное в глазах. Может быть, даже страх. Когда она передавала мне брошку, у нее дрожали руки. Вообще-то я ее понимаю.
- А кто у вас дома специалист по высокотехнологичным процессам, госпожа Регенгуж? - спросил Скальд, рассматривая брошку.