- Не могли бы вы перейти в своем рассказе к, скажем, часам шести?
Леди Гринберг задумалась.
- Право, не знаю, где я была в то время. Когда гуляешь по магазинам, не слишком следишь за временем, понимаете? Я знаю, что я была на Биржевой улице, но где именно… подождите!
Она схватила сверток, в котором оказалась стопка сентиментальных романов, и надорвала коричневую упаковку.
- Как раз в среду я зашла в книжную лавку Хубера. Некоторых из книг, что я искала, там не было, и мне пришлось оформлять их заказ. Сегодня я их наконец получила, - пояснила она. - На квитанции должно быть прописано время. А вот и она, - леди Гринберг передала квитанцию Эйзенхарту и, словно защищаясь, добавила. - И не смотрите на меня так, детектив. Жанр женской литературы может считаться сомнительным, но без него у нас вовсе не было бы никакой прозы. Если бы не первые романы сестер…
- Четверть седьмого, - Эйзенхарт прочел время на квитанции и поспешно перевел разговор с литературы на более важную тему. - Куда вы отправились после этого, леди Гринберг?
- К мистеру Кинну на Охотничьей улице. Я хотела заказать у него новый парфюм, и мы разговорились. Вспомнили о времени, только когда зазвонили часы на ратуше.
- То есть без пяти восемь.
Эйзенхарт сделал пару пометок в блокноте и спросил:
- А что было потом, леди Гринберг?
- Можете звать меня Эвелин, прошу вас. Потом… что было потом, вам вряд ли будет интересно, потому что я отправилась домой и по дороге ничего не видела.
- И все же, расскажите мне.
Леди Гринберг слегка пожала плечами.
- Я села на трамвай. Четвертый маршрут идет как раз от перекрестка Охотничьей с Башенным переулком до Каменного моста. Оттуда я прошла пешком до дома. Пришла около девяти вечера. У меня не было аппетита, поэтому я прошла к себе в комнату и сразу же легла спать.
- И после этого уже не выходили из дома?
- В среду? Нет.
- Кто-нибудь может подтвердить ваш рассказ?
В миндалевидной формы глазах мелькнуло беспокойство.
- Мистер Кинн охотно подтвердит мои слова, я уверена. После этого… моя горничная может сказать вам точно, когда я вернулась домой и легла в постель, хотя вряд ли вы примете ее показания. Вы меня в чем-то подозреваете, детектив?
- Больше никого, кто мог бы сказать, что вы не выходили ночью из дома?
- Я имею обыкновение спать в одиночестве, детектив Эйзенхарт, - отрезала она. - И я требую, чтобы вы ответили на мой вопрос. В чем дело?
Детектив Эйзенхарт помялся, но все же ответил.
- Боюсь, что барон Фрейбург умер, леди.
Сказать по правде, я ожидал от леди Гринберг другой реакции. Морально я уже приготовился к слезам и лихорадочному отрицанию, к обмороку и требованиям врача, но леди Гринберг во второй раз меня удивила.
- Вы хотите сказать, его убили, - педантично поправила она. На ее лице не отразилось никаких чувств. - Иначе бы у полиции не было интереса к его смерти.
- Боюсь, что так. Вам что-нибудь об этом известно?
- Да нет, ничего, - глубоко задумавшись, она уставилась на стол перед собой.
- Вы не знаете, кто мог желать его смерти?
Леди Гринберг ничего не ответила на вопрос, поэтому он окликнул еще раз. В тот момент она как раз подносила бокал ко рту, но в последний момент ее рука дрогнула, и кофе пролился на стол.
- Прошу прощения, - извинилась она, - видимо, это известие оказалось для меня большим ударом, чем я думала. Вы не возражаете, если я на минуту отлучусь в дамскую комнату? Мне нужно немного прийти в себя.
- Разумеется.
Виктор проследил взглядом, как леди Гринберг скрылась за восточной ширмой на другом конце зала и обернулся ко мне.
- Что вы о ней думаете, доктор?
- Типичная Канарейка, как мне показалось, хотя и несколько обделенная присущим им очарованием, - осторожно высказал я свое мнение. Эйзенхарт внимательно посмотрел на меня.
- Значит, вы из тех людей, кто судит о человеке по его Покровителю, доктор?
- Мой опыт показывает, что этот метод не хуже других, - сухо заметил я. - Но почему вы спрашиваете? Вы считаете иначе?
- Да, - задумчиво подтвердил Эйзенхарт. - Считаю.
- Почему же?
- Потому что из того, что я узнал за это время о леди Гринберг, ничего не сходится с портретом, как вы сказали, типичной Канарейки. Она упряма и откровенно пренебрегает мнением общества…
- И как же вы это выяснили?
Эйзенхарт весело посмотрел на меня.
- Оглянитесь вокруг, доктор, и скажите мне, сколько женщин вы видите?
Я осмотрелся и был вынужден признать, что за исключением пожилой дамы, обедавшей в обществе седого офицера, похожего как две капли воды на нее молодого мужчины и двух мальчишек лет десяти, публика в кафе была исключительно мужской.
- Это не комильфо, особенно для незамужних женщин. В переулке сбоку от кафе расположен dependance с отдельным дамским салоном, но само кафе "Вест" считается заведением для джентельменов. Леди Гринберг же, как я выяснил, обедает здесь как минимум раз в неделю, иногда со своим братом, но чаще одна. Утверждает, что здешние повара ей нравятся гораздо больше. А теперь скажите мне, доктор, сколько вы знаете Канареек, которых не беспокоило бы чужое мнение?
Я был вынужден ответить, что ни одной. Эйзенхарт кивнул:
- Это им не свойственно. Обыкновенно, Канарейки - легкомысленные, весело щебечущие существа, которых мало что интересует кроме своей персоны и признания света… А "легкомыслие" - это, пожалуй, последнее слово, которое я бы использовал для описания леди Гринберг.
- Какие же слова вы бы в таком случае использовали? - поинтересовался я.
- Ум. Рассчетливость. Хладнокровие.
- Вас послушать, так под маской скрывается чудовище!
Эйзенхарт рассмеялся.
- Это вряд ли. Хотя я хотел бы знать, что именно под ней скрывается. Но, согласитесь, доктор, ее реакция на смерть барона была несколько необычной.
- Я склонен считать, что это был шок, и сейчас она рыдает в уборной, - покачал головой я.
- Не думаю, что леди Гринберг из тех людей, кого можно шокировать. Впрочем, - детектив засек время, - дам ей несколько минут на слезы, а вам - на оленину; я смотрю, у вас еще не было шанса приступить к обеду.
Спустя пять минут Эйзенхарт начал нервничать.
- Успокойтесь. Времени прошло всего ничего, а ей еще нужно привести себя в порядок. Через пару минут она к нам присоединится, я уверен, - я попытался воззвать к его разуму, но мои увещевания оказались напрасными.
Через обещанную мною пару минут леди Гринберг так и не появилась, как, впрочем, и позже. Через четверть часа после ее ухода забеспокоился и я, ведь с ней могло что-то случиться. Эйзенхарт отошел попросить, чтобы кто-нибудь из обслуги проверил дамскую комнату, и вернулся мрачнее тучи.
- Дерьмо! - выругался он. - Одна из дверей за ширмой ведет на кухню. Леди Гринберг воспользовалась ей и попросила выпустить ее через черный ход. Она уже не первый раз так делает, поэтому ее провели без всяких вопросов, - он подхватил пальто и направился к выходу. - Собирайтесь, доктор, нам надо ехать!
- Но куда?
- На квартиру к барону!
Пока Эйзенхарт препирался с портье, утверждавшим, что потерял ключ к квартире лорда Фрейбурга, я осмотрелся вокруг. Барон снимал жилье недалеко от городского рынка, в районе, который еще несколько лет назад можно было считать пристойным. В отличие от других частей города, доходные дома содержались здесь в идеальном порядке и сверкали недавно окрашенными стенами, мостовые не были скрыты под слоем гниющих листьев, а фонари не щерились на прохожих осколками ламп. Но история оставила свой отпечаток и здесь: последние годы все больше беженцев с материка оседало в Империи, и Гетценбург, теперь больше походивший на бурлящий котел этносов и культур, а не на сонную окраину цивилизованного мира, тоже не избежал этой участи. По краю рыночной площади ютились деревянные постройки, в которых ночевали продавцы и грузчики с непривычными для местного уха именами, а все больше нижних этажей вокруг были украшены вывесками на чужих языках. Признаться, засмотревшись на колониальную вязь на соседнем доме, я даже не заметил, как Эйзенхарт окликнул меня.
- Доктор! Пойдемте, - он потянул меня за рукав, умудряясь при этом выглядеть одновременно хмурым и довольным.
- Что портье?
- Признался, что отдал леди Гринберг ключи за полчаса до нашего прихода. Он знал о помолвке, не раз разговаривал с леди, когда та сюда приходила, и не увидел ничего необычного в том, что она попросила впустить ее в квартиру и никому об этом не говорить. Несчастный кретин, он даже считал, что поступает благородно! Пойдемте, доктор. Она еще там, так что у нас есть шанс узнать, что ей хотелось скрыть от полиции.
К счастью, леди Гринберг не стала запирать дверь с обратной стороны. Поднявшись на второй этаж, мы с детективом дошли до дверей с табличкой "У. Э. Фрейбург, L. B." и вошли в квартиру. Из небольшой прихожей вели три двери: на кухню, в ванную и в жилые комнаты; именно из последних и доносился шум.
Комната, в которую мы вошли, при жизни барона служила ему кабинетом и гостиной одновременно. В данный момент весь ее пол был усыпан листами бумаги: кто-то не поленился вывернуть наружу все ящики стоявшего у окна секретера, разбросать по полу корреспонденцию покойного и даже вывалить наружу содержимое его книжных шкафов.
- Ну и работу вы успели провернуть, - присвистнул Эйзенхарт.
Леди Гринберг, которую наше появление застало врасплох, вздрогнула и выронила из рук пачку бумаг.