- Это все он, змей Улфи. Когда–то он ввел в искушение наших прародителей, а теперь настал и наш черед. Он дал нам деньги, много денег, а потом потребовал Альму. У нас не осталось выбора, и Вилли стал каждую ночь оставлять ее на маяке. Но наша девочка была не так воспитана, чтобы уступить повелителю зла. Она сопротивлялась до последнего. Однажды она даже исцарапала это мерзкое чудовище. Мы очень испугались. Мой Вилли был просто в отчаянии. Он вынужден был отрубить Альме руки и снова отвести ее на маяк. На следующее утро наша дочь покинула родной дом. Опозоренная, она больше не могла смотреть нам в глаза. Больше мы ее живой не видели. Надеюсь, Чебурашка накажет того изверга, который так поиздевался над ней.
Произнеся весь этот бред на одном дыхании, Гертруда мужественно грохнулась в обморок. Бегемот снова получил возможность увидеть глаза эльфа. Они поразили его едва ли не больше, чем сказанное Гертрудой. Наверное, точно так же Вильгельм смотрел на Улфи, когда тот осуществлял его единственную мечту. В этот момент Бегемот, давно считавший себя законченным циником, понял, что жестоко ошибался.
Гермес не мог видеть глаза эльфа, потому и остался в своем уме. Он с отвращением швырнул носки в валяющуюся на дороге Гертруду. От удара швы с треском разлезлись и пачки денег вывалились на асфальт. Всего лишь мгновение крот смотрел на кучу денег, которая иногда являлась ему в пьяных снах, а потом схватил Бегемота под руку и поволок в сторону города. Ни тот, ни другой ни разу не оглянулись назад.
Единственную фразу по дороге к городу произнес Гермес.
- Странно, но там были пачки дореформенных денег, которые уже лет десять, как изъяты из оборота. Их, конечно, и сейчас можно без проблем обменять, но что–то не вериться, что Улфи рассчитывался старыми банкнотами, - скорее высказал он мысли вслух, чем поделился ими со своим напарником.
Закончился день вполне предсказуемо, - грандиозной попойкой и бесконечными и бессмысленными рассуждениями на вечную тему: весь мир - дерьмо, или только та его часть, на которой обосновались разумные особи.
А в это время Вильгельм и Гертруда, бросив опостылевшую повозку, брели по пустынной дороге, одни на десятки миль вокруг. Шаг за шагом они приближались к своей общей мечте, блаженно держась за руки, как когда–то в далеком прошлом.
7
Несмотря на богатый жизненный опыт и события последних дней, Бегемот не спешил соглашаться с Вильгельмом по поводу жестокости жизни. Похмелье - вот по настоящему жестокая штука. И дело не в том, что от невыносимой боли раскалывается голова и желудок норовит вывернуться наизнанку. Дело в том, что в такие моменты ты прекрасно понимаешь, что для тебя действительно значимо в окружающем мире. Хорошо, если ты настолько возвысился над каждодневной суетой, что уже не видишь смысла вступать в конфликт с самим собой. Но если общество в той или иной мере все еще продолжает оказывать на тебя влияние, то от самого естественного во всем мире желания приходится отказываться и вести беспощадную изнурительную борьбу с собственным естеством. И это как раз тот случай, когда поражение гораздо приятнее победы. По крайней мере, даже тихая радость держится на почтительном расстоянии от "победителя", предпочитая общество "побежденного".
Бегемот боролся. И тихо завидовал своему собутыльнику Гермесу, которому в это утро не нужно было куда–то переться на идиотском велосипеде в компании директора бюро общественного спокойствия. К тому же, у крота был свободный рабочий график, и он не стыдился своих слабостей. Самое обидное, что у кота не было ни единого шанса на "проигрыш", и не потому, что Миклош на протяжении всего пути подозрительно поглядывал в его сторону, а потому что сам этот путь пролегал по национальному парку, в котором было проще найти клад, чем бутылочку холодного пива.
Миклош не был трезвенником, поэтому по прошествии получаса объявил привал. Бегемот почти свалился с велосипеда и принялся за предусмотрительно прихваченную с собой минералку.
- Миклош, ты мне, наконец, скажешь, куда мы премся? - спросил кот, когда его немного попустило.
Мышонок уже несколько раз за утро отвечал на этот вопрос, но смиренно ответил еще раз.
- На химический завод. Возможно, именно оттуда яд, которым отравили Несмеяна.
- Химический завод в национальном парке? - удивился кот.
- Ну да. Его содержание как раз полностью и возложено на этих химиков.
- А загрязнение окружающей среды? Или у вас в национальных парках только на автомобилях нельзя кататься?
- Никто ничего не загрязняет, - система очистки на заводе стоит больше, чем само производство.
- Какая же им выгода заниматься этим бизнесом?
- На месте узнаем, - соврал Миклош, заранее пробивший всю необходимую информацию, и сам приступил к расспросам. - Как твои успехи, на след еще не напал?
- Есть кое–что, - неопределенно ответил кот и снова взял инициативу в свои ватные руки. - Только, может, ты первый выскажешься?
Мышонок не стал упрямствовать, - все–таки кота нельзя было назвать его подчиненным.
- Несмеяна отравили средством для борьбы с паразитами. Средством, которое не соответствует стандартам нашей страны, да и не может соответствовать в принципе, - у нас просто не осталось паразитов. Тем не менее, у нас оно производится, - на экспорт в те страны, где требования к такого рода продукции пониже. Наша задача - выяснить, как зелье могло попасть к убийце Несмеяна.
- Не думаю, что это будет просто, - усомнился Бегемот. - А по делу гнусса Лео что–нибудь есть?
На лице Миклоша тут же появилось кислое выражение. Он даже потянулся за любимой сигарой, но, вспомнив о необходимости снова крутить педали, не стал ее раскуривать.
- Ничего. Сам понимаешь, то, что его все знали, не означает, что его жизнь кого–то интересовала, - ответил мышонок, но, спохватившись, добавил, - кроме социальных служб. Накануне смерти его видели на дороге в компании какого–то "возвышенного" эльфа. Но этот факт, вряд ли что–нибудь значит, - Лео любил приставать к случайным прохожим со всякой ерундой.
- Но у бочки Несмеяна накануне убийства тоже видели эльфа, - напомнил кот. - Кстати, а надкусы на яблоках действительно сделаны эльфом?
- Да, - неохотно ответил Миклош. Но потом его вдруг прорвало. - И директор химического завода тоже эльф. Кругом одни эльфы… Лучше бы уж пришельцы какие–нибудь…
- Да уж, при вашей–то толерантности это не к добру, - посочувствовал директору бюро общественного спокойствия Бегемот.
Миклош только зло сплюнул в сторону какого–то редкого растения. Потом молча уселся на велосипед и неспешно продолжил путь. Дождавшись, пока кот поравнялся с ним, он уже спокойно вернулся к теме расследования.
- Так что ты там накопал?
- Да так, мелочь, - ответил кот. - У погибшей эльфийки Альмы есть младший брат. Он как раз из "возвышенных".
О родителях Альмы Бегемот сказать не успел, - Миклоша рядом с ним уже не было.
Когда Бегемот добрался до места назначения, Миклош уже о чем–то беседовал с директором завода, встречавшим гостей у ворот вверенного ему предприятия.
Директор Альфред оказался личностью не менее выдающейся, чем сам химический завод посреди национального парка. Как ни пытался, кот так и не смог заметить ни малейших следов волнения на его лице. Альфред выглядел существом, полностью уверенным в том, что в этом мире нет неразрешимых проблем, по крайней мере, для него лично. Даже визит сыщиков он воспринимал всего лишь как возможность продемонстрировать самого себя. Пожалуй, внимание к своей персоне было единственным, чего ему не хватало. Коллектив предприятия был маловат и слишком давно сформирован, чтобы справиться с этой проблемой, а посторонние в этих местах показывались редко.
- Рад видеть вас в нашем парке, - приветствовал он Бегемота фразой, которую минутами ранее уже услышал мышонок.
При этом сами слова коту пришлось ловить, так как они, слетев с уст эльфа, пытались тут же вознестись к небесам. Туда же был устремлен и взгляд Альфреда, хотя Бегемот мог поклясться, что видел эльф в этот момент не облака, а его физиономию. И если объяснение этой странности сыщик вскоре нашел в косоглазии директора завода, то на раскрытие загадки слов - воздушных шариков ему понадобилось побольше времени. К тому же впечатления от самого завода постоянно отодвигали эту проблему на второй план.
Все строения на территории предприятия, вплоть до трансформаторных и компрессорных станций, представляли собой копии общеизвестных архитектурных шедевров. Только выглядели они слишком уж современно, но, похоже, именно так все и задумывалось. Скорее всего, архитектор таким образом пытался лишний раз убедить постороннего зрителя в надежности всего, что он видит.
- Сначала предполагалось выстроить все под природный ландшафт. Но это было бы слишком банально, - объяснил Альфред, с удовольствием следивший за реакцией сыщиков и искренне полагавший, что без его комментариев впечатление от увиденного будет неполным.
Потом он провел гостей в "Лувр", что, видимо, делал всегда в подобных случаях. Альфред даже остановился в том месте, откуда лучше всего была видна "Мона Лиза".
То, что увидели сыщики, нельзя было назвать простой репродукцией известной картины. В своем роде эта "Мона Лиза" сама была произведением искусства. Тончайшее стекло, за которым находилась копия, специальный газ и искусно подобранное освещение создавали впечатление объемности и реальности. Казалось, стоит всего лишь подойти поближе, протянуть руку сквозь не столько видимую, сколько ощущаемую дымку, и можно почувствовать тепло живого тела. Но в следующий момент мысль о такой возможности вызывала у зрителя дрожь и оцепенение, а улыбка Джоконды наполнялась иным смыслом.