- Да. Ваша матушка сказала, что вы оказывали помощь жертве несколько дней назад.
Неожиданно из глаз Гудвина брызнули слезы, а нижняя губа стала истерически барабанить в подбородок.
- Какая помощь? - истерически взвыл амбалоид, до посинения в пальцах сжав биту. - Это была любовь с первого взгляда. Но откуда примитивным ищейкам знать, что такое любовь с первого взгляда?
- Только со второго, - зачем–то ляпнул Эрик.
- Что, со второго? - тут же угрожающе уставился на него Гудвин. Но пока эльф подбирал слова, интерес сына министра успел угаснуть вместе с немотивированной яростью, и он снова обратился к Миклошу. - Как только я увидел эти уставшие от невыносимой боли глаза, эти изуродованное тело, эти руки, я уже не сомневался, что наконец–то встретил ту единственную, о которой мечтал. Как только наступала ночь, она приходила в сад, и я мог беспрепятственно, невзирая ни на какие условности, наслаждаться ее обществом. Как смешно она ела пирожные из моих рук, если бы вы только видели.
Неожиданно Гудвин вскочил со своего места и прыгнул под кровать. Оттуда он достал пару крыльев, таких как обычно бывают у бабочек, только намного больше и из пластика.
- Вот, - это я мастерил для нее. Но, не успел.
После этих слов Гудвин собрался было снова расплакаться, но мышонок успел отвлечь его.
- Вы что–то говорили о ее руках. Не знаете, где они сейчас? - спросил он.
- В аквариуме, там, - ответил верзила, указав битой нужное направление.
На дне приютившегося в углу аквариума, залитые формалином, действительно лежали две волосатые конечности. Миклош сразу же обратил внимание на то, сколь грубо они были отделены от основного тела.
- Нам придется их забрать как вещественное доказательство, - уведомил он Гудвина.
- Только когда все закончится, верните мне их, пожалуйста. Это единственное, что мне осталось на память о ней, - смиренно попросил тот.
Эрик незаметно для него покрутил пальцем у виска, а мышонок задал еще один вопрос.
- Кстати, как ее звали?
- Не знаю, - пожал плечами Гудвин. - Она почти не говорила. Я ее все время кормил сладостями. Но иногда она успевала что–то пробормотать о Чебурашке. Но я думал, что это она его благодарит за то, что ниспослал меня. А имени не называла.
Задав еще несколько стандартных вопросов, сыщики упаковали обнаруженные улики и, не прощаясь с хозяевами, покинули дом. В сад возвращаться они не стали, отправившись прямиком в бюро. По пути произошел обмен мнениями.
- Похоже, у нас появился первый подозреваемый, - подвел промежуточный итог Миклош.
- Угу, - нехотя согласился с ним Эрик и развил мысль шефа дальше. - И проблемы нарастают, словно снежный ком.
- Что–нибудь придумаем, - попытался успокоить помощника мышонок.
2
Вольфганг не любил утро, точнее, раннее утро. Он любил ночь. Любил одиночество. Ночью он оставался наедине со временем. Вы знаете, как оно, остаться наедине со временем? Нет? Попробуйте как–нибудь. Хотя… Возможно, никто, кроме Вольфганга и не знает, что значит остаться наедине со временем. По крайней мере, даже те, кто проводил иногда часть ночи в обществе Вольфганга, не замечали ничего особенного. Вольфганг ночью ничем не отличался от Вольфганга днем. Когда на него смотришь или слушаешь его, трудно представить себе мир без Вольфганга. Представьте себе мир без солнца, без зеленой травы, без моря. Нет? А без Вольфганга? Представили? Значит, вы просто не знаете Вольфганга. Это нормально. Вы можете его не знать. Главное, что теперь вы всегда его узнаете, как только увидите эльфа, без которого трудно представить мир.
В замке ордена "возвышенных" все просыпались с первыми лучами солнца. Все, кроме Вольфганга. Здесь все знали, что он не любит раннее утро и любит ночь, потому что ночью остается наедине со временем. И все закрывали на это глаза. Потому что каждый мог представить орден без самого себя, но не мог представить орден без Вольфганга.
Тот день сразу же начался не так, как обычно. Проснувшись, Вольфганг с удивлением уставился на часы, - уже добрых полчаса, как у дверей его комнаты должен был не прекращаться шум и гам, с помощью которого братья–рыцари иногда ненавязчиво намекали, что даже у привилегий Вольфганга есть границы. Но в этот раз было тихо, подозрительно тихо. И не потому, что за массивной стеной никого нет, а потому, что подавленные чем–то рыцари стараются бесшумно прошмыгнуть мимо его комнаты и тихо перешептываются по углам. Только вот слух Вольфганга ничего не улавливал, да и когда он, наконец, выбрался из своих покоев, коридор был пуст.
Все рыцари эльфийского ордена находились в зале для молитв и в полной тишине дожидались прихода Вольфганга. Но когда он появился, никто даже взглядом не выразил своего недовольства его опозданием, потому что глаза всех присутствующих были потуплены в холодный мраморный пол. Вольфганг занял свое место за кафедрой и стал растерянно листать Книгу Песен. Тяжелые взгляды братьев, упершиеся в его спину, мешали сосредоточиться и открыть нужную страницу. В конце концов, Вольфганг потерял над собой контроль и, совершенно не задумываясь, не глядя в книгу, запел Песню Розы. Нужно было видеть изумленные лица рыцарей, когда они услышали первые звуки едва ли не единственной эльфийской песни, заставляющей кровь стынуть в жилах. Понадобилось несколько мгновений, чтобы присутствующие один за другим стали помогать певцу. Еще через мгновение несколько десятков эльфов пели настолько слаженно и с таким внутренним трепетом, будто это самое важное, что все они должны сделать в своей жизни.
Вольфганг слышал только свой голос и ничего более. Внешний слух отказал ему вместе со зрением и осязанием. Песня закончилась, а оцепенение осталось. Потом кроваво–красный лучик стал с остервенением прожигать стену, отгородившую сознание Вольфганга от внешнего мира, и, пробившись сквозь нее, взорвал мозг эльфа. Вольфганг повернулся к своим собратьям и заговорил, совершенно не осознавая смысл своих слов, отрешенным голосом, лишенным даже самых ничтожных эмоциональных красок.
- Роза, багровая роза в моих руках. Ее сочные лепестки источают приторно–сладкий запах, запах крови. С не менее изящных глянцевых листьев, словно капли утренней росы, стекают глухонемые слезы, полные немыслимой и неотвратимой боли. И шипы, холодные и беспощадные, как сама судьба, готовые впиться в живую плоть и разорвать ее на части, как только я передам розу тому, кто тщетно пытается укрыться во мгле и избежать расплаты. Все тщетно… Я вижу, как иссохнут листья и тело, как превратятся в прах прекрасные лепестки и убогая душа.
Вольфганг не видел мужественных и открытых лиц своих братьев–рыцарей, не ощущал крепких рукопожатий и дружеских похлопываний по плечу, не слышал слов одобрения и сопереживания. Только мерзко копошащийся шорох множества ватных ног, спешащих унести возвышенные рыцарские души подальше от удушающей реальности, неожиданно извергнутой на них помраченным разумом Вольфганга. Рыцари, до сих пор с поистине возвышенным вдохновением принимавшие непостижимые откровения Вольфганга, наотрез отказались осознать то, что оказалось доступным для их понимания, слишком доступным. Даже потом, немного придя в себя, эльфы вели себя так, словно не было Песни Розы и последующих слов Вольфганга. И только уважительные взгляды в сторону брата Готфрида, нашедшего в себе мужество остаться наедине с Вольфгангом и исполнить возложенную на него миссию, напоминали о произошедшем.
Мутный взгляд Вольфганга, наконец, перестал блуждать, а на его лице появилась жалкая затравленная улыбка.
- Гуру Готфрид… - в голосе молодого рыцаря проскользнули первые признаки возвращения разума.
Готфрид не спешил вступать с ним в беседу. Он молча смотрел на своего воспитанника, которого когда–то еще мальчишкой заприметил и привел за руку в орден. Уже тогда Готфрид не сомневался, что отыскал для ордена настоящий бриллиант, и время давно подтвердило его правоту. Теперь же пришел час испытаний, жестоких испытаний.
- Альма, - назвал гуру имя, подействовавшее на Вольфганга словно нашатырь.
- Что с ней? - твердым голосом спросил рыцарь, уже готовый ко всему, даже самому худшему.
- Ее больше нет с нами, - попытался как можно мягче подать худшее Готфрид, если это вообще представлялось возможным.
- Как это произошло?
- Отправляйся домой. Сейчас твоим родителям нужна поддержка, - уклонился от ответа гуру.
Вольфганг посчитал разговор оконченным и собрался уходить. Вопрос наставника остановил его.
- Ты видел его?
- Кого? - не понял молодой эльф.
- Того, кому ты должен отдать Розу.
Какое–то странное чувство на мгновение исказило лицо Вольфганга, но он тут же спрятался за горькой улыбкой.
- Я видел Розу. Для меня и этого достаточно.
Готфрид облегченно вздохнул и стал первым, кто в это трагическое утро смог посмотреть в глаза Вольфгангу.
- Вольфганг, ты можешь стать величайшим из рыцарей нашего ордена, если уже сейчас не являешься таковым. Я не сомневаюсь, что ты достойно справишься с этим тяжелым испытанием, но все же считаю своим долгом дать тебе совет наставника. Вольфганг, мир за стенами замка создан не эльфами и не для эльфов. Помни об этом, когда будешь принимать важные решения.
- Если меня будут одолевать сомнения, я приду к тебе за советом. Как всегда, - пообещал молодой эльф своему наставнику, но тон, которым это было сделано, заставил Готфрида усомниться в искренности воспитанника.
Больше Готфрид не стал надоедать Вольфгангу своим присутствием. Еще раз он подошел к молодому рыцарю у ворот замка и уже без лишних слов передал ему довольно внушительную сумму денег.
- Может, пригодятся, - объяснил гуру свой поступок и, не дожидаясь слов благодарности, ушел.