Часа полтора спустя мои шея, спина и ноги начали ныть. Я не мог как следует выпрямиться и понял, что от этого будет только хуже. Тут я вспомнил о своих модиках. Сначала я не решался снова вставить блокировщик боли, но потом сказал себе, что опасно лишь злоупотребление. Я взял модик и вставил его, пообещав себе, что выну его сразу же, как только отпадет необходимость. С этой минуты езда на верблюде стала менее напряженной. Но не менее утомительной.
Остаток дня я чувствовал себя очень хорошо. Более того, я чувствовал себя непобедимым. Нас выбросили в Руб-аль-Хали - но мы выжили. С помощью Бани Салим, естественно. И теперь мы возвращались для того, чтобы отомстить Реда Абу Адилю и его ручному имаму. Я еще раз увидел, что Фридландер-Бей человек мужественный и честный. Я сомневался, что теперь он когда-нибудь решит ударить по моему болевому центру для того, чтобы заставить меня сотрудничать. Пусть сейчас в мире все стояло вверх дном, я был уверен, что все вскоре станет на свои места.
Я чувствовал себя так, словно в меня вливается поток могучей силы из какого-то волшебного источника. Неуклюже сидя верхом на Фатме, я воображал себе, как Аллах вдохновляет наших союзников и помрачает разум наших врагов. Наши цели были честны и похвальны, и я считал, что Бог на нашей стороне. Еще до похищения мне следовало серьезнее относиться к своим религиозным обязанностям. Бани Салим останавливались на молитву пять раз - как и было предписано, и я присоединялся к ним в искреннем порыве.
Когда мы въехали в долину между двумя грядами песчаных дюн, Хассанейн велел остановиться на ночевку. Люди положили верблюдов и разгрузили их. Затем мальчишки погнали животных к низким, с виду совсем сухим кустам.
- Видишь харам ? Вон те кустарники? - спросил Сулейман бен-Шариф. Они с Ибрагимом бен-Мусаидом разгружали Фатму и верблюда Папы.
- Да, - сказал я. У харама были вялые красно-зеленые листья, и несчастнее этого растения я в жизни не видел.
- Он не мертв, хотя похож на сухие палки, торчащие из песка. В этой части Песков почти два года не было дождя, но если бы вчера дождь пошел, то харам цвел бы неделю, а после этого прожил бы еще два года.
- Бани Салим как этот харам, - сказал бен-Мусаид, с презрением глядя на меня. - Мы не похожи на жалких горожан, которые не могут жить без своих христианских украшений.
Казалось, слово "христианский" для него было худшим в мире ругательством.
Мне было что ответить - нечто вроде того, что бен-Мусаид действительно похож на харам, хотябы в том, что, прежде чем зацвести, ему надо вымыться. Но я решил не говорить этого вслух, потому что перед глазами у меня всплыл заголовок: "Владелец Будайинского клуба зарезан в кустарниках".
Женщины поставили на ночь шатры из козьей шерсти, и Хассанейн радушно предложил нам с Папой занять его собственный.
- Благодарю, о шейх, - сказал я, - но мне довольно будет лечь у костра.
- Ты уверен? - спросил Хассанейн. - Это дурно для моего гостеприимства, если нынешней ночью ты будешь спать под открытым небом. Я воистину сочту за честь…
- Я принимаю твое любезное предложение, шейх Хассанейн, - сказал Фридландер-Бей. - Мой внук желает попробовать жизни бедуина. Он все еще романтизирует жизнь кочевников, начитавшись Омара Хайяма. Ночь у костра будет для него хорошим испытанием.
Хассанейн рассмеялся и пошел сказать жене, чтобы та приготовила в их шатре место для Папы. Что до меня, я надеялся, что ночью будет не слишком холодно. На крайний случай, чтобы не замерзнуть, у меня было мое одеяние.
Мы скромно поужинали сушеной козлятиной с рисовой кашей, хлебом, кофе и финиками. За день я изрядно проголодался, и эта еда показалась мне не хуже любой другой. Да и общество мне нравилось. Бани Салим все как один радушно относились к нам с Папой, словно мы родились среди них.
Точнее, почти все относились к нам радушно. Оппозиционером был, естественно, Ибрагим бен-Мусаид. Двоюродный брат Нуры не имел ничего против Фридландер-Бея, но на меня он по-прежнему смотрел с подозрением и каждый раз, когда замечал мой взгляд, что-то бормотал себе под нос. Я был, однако, под защитой шейха Хассанейна и потому не боялся его племянника. А бен-Мусаид был достаточно умен, чтобы понимать, что ему следует лишь подождать, и я уберусь куда подальше.
Я покончил с едой и вынул блокировщик боли. Если не считать боли в шее и позвоночнике, я чувствовал себя сносно. Мужчины проверили, хорошо ли мальчишки спутали верблюдов на ночь.
У костра все еще оставалось человек пять-шесть, и потому у нас начались посиделки с рассказыванием веселых историй о мужчинах, у которых были жены для того, чтобы ставить им шатры и готовить пищу. Один рассказал кое-что о бен-Шахире, который, как и многие из Бани Салим, был назван по матери, а не по отцу.
- То, что он носил имя матери, всю жизнь бесило его, - заявил рассказчик. - Когда мы были мальчишками, он все время жаловался на то, какая тиранша его мать. И на ком же он женился? На дочке старого Вадуд Али. Мы ее всегда звали Бадия-хозяйка. И теперь он - самый разнесчастный подкаблучник среди мужчин, что когда-либо ездили верхом на верблюде. Сегодня на вечерней молитве я слышал, как он просил Аллаха напустить на нас Байт Табити, чтобы те ее забрали. Только ее и больше ничего!
- Мин гайр шарр , - сказал другой, которому все это не казалось забавным. Этими словами он пытался отогнать зло, которое хотел накликать бен-Шахир.
Острый язык Бани Салим не давал пощады никому, кроме тех, кто сидел у костра. Даже шейху Хассанейну досталось несколько саркастических замечаний насчет того, как он обходится со своим горячим племянником бен-Мусаидом и своей прекрасной племянницей Нурой. Было ясно, что не только бен-Мусаид и бен-Шариф положили глаз на Нуру, но поскольку бен-Мусаид был ее старшим двоюродным братом, у него было неоспоримое право на девушку.
Разговор переходил от одного предмета к другому. Один из стариков начал вспоминать было о каком-то сражении, в котором он заслужил славу. Молодежь стала жаловаться, что они уже сто раз слышали эту историю, но рассказчика это ничуть не смутило. Хиляль и бен-Турки пересели поближе ко мне.
- Ты помнишь нас, о шейх? - спросил Хиляль, который почти весь день ехал рядом со мной.
- Да, конечно, - ответил я. - Ты - тот самый разумный молодой человек, который нашел нас в пустыне.
Хиляль и бен-Турки улыбнулись друг другу.
- Мой двоюродный брат хотел бы тебя кое о чем спросить, - сказал Хиляль.
- Спрашивай, - ответил я.
Бен-Турки был красивым, застенчивым юношей. Даже в свете костра я видел, как отчаянно он покраснел.
- О шейх, - сказал он, - когда ты вернешься в город, ты будешь далеко от Китая?
Я не понял, что он имеет в виду.
- Очень далеко, бен-Турки, - сказал я. - Но зачем тебе это?
- В десяти днях пути? - спросил он. - В двадцати?
Я замолчал, подсчитывая в уме. Верблюды делают твердых три мили в час, а Бани Салим в день проводят в пути не менее двенадцати часов. Это, скажем, будет тридцать шесть миль. Значит, от города до Китая…
- Несколько сотен дней пути, о друг мой, через пустыни, моря и горы.
Бен-Турки, моргая, уставился на меня.
- О шейх, - сказал он дрогнувшим голосом, - весь мир Аллаха не столь велик.
Он подумал, что я ему лгу, но не мог прямо обвинить гостя племени.
- Он действительно велик. Пески - только часть Аравии, а вся Аравия как… ну, как одна верблюдица в целом стаде.
- Уаллахи! - прошептал Хиляль. Это означало "клянусь Аллахом всемогущим" - одна из самых сильных клятв Бани Салим. Я редко слышал, чтобы таким образом ругались.
- На что тебе сдался Китай, бен-Турки? - спросил я. Эти люди никогда не слышали об Англии, о Нуэво-Техас, даже о западных странах мусульманского мира.
- Разве Пророк - да будет с ним мир и благословение Аллаха - не говорит: "Ищите знаний даже в Китае"? Я подумал, может, я мог бы вернуться в твой город вместе с тобой и потом отправиться оттуда в Китай?
Хиляль рассмеялся.
- Бен-Турки жаждет знаний, - с легкой насмешкой сказал он. - Он уже проглотил все знания, которые только есть в Песках.
- Тебе не нужно ехать в Китай, - сказал я. - Если ты действительно хочешь учиться, ты мог бы поехать из Мугшина вместе с нами. Как ты на это смотришь?
Я увидел, как задрожал бен-Турки.
- Хорошо, о шейх, - тихо сказал он.
- Есть ли причина, по которой ты не можешь поехать с нами? Ты нужен Бани Салим? Или шейх Хассанейн может запретить тебе отлучиться на несколько месяцев?
Я еще не говорил об этом с шейхом, - сказал бен-Турки.
- Бани Салим без тебя обойдутся, - сказал Хиляль. - Ты еще никакой пользы не принес. Только одним ртом меньше станет и нам больше воды достанется. Правда, брат мой, шейх Хассанейн отпустит тебя и благословит на дорогу.
Несколько мгновений бен-Турки обдумывал все свои "хочу". Мы слышали, как трещат в костре сухие сучья похожих на мимозу деревьев гаф . Молодой человек собрался с духом.
- Если шейх Хассанейн даст мне свое позволение, - спросил он, - разрешите ли вы мне присоединиться к вам?
Я улыбнулся юноше:
- Ты знаешь дорогу от Мугшина через горы?
- К Салале? - спросил бен-Турки. - Да, я бывал там много раз. Два или три уж точно.
- Мы будем счастливы, если ты поедешь с нами. Поговори об этом с шейхом Хассанейном, и посмотрим, что скажет он. Там, за Песками, огромный и странный мир, и ты можешь пожалеть, что покинул Бани Салим.
- Если такое случится, я вернусь в Пески, иншалла .