Ясно, почему Жефр сбежал в Неттмор. Здесь действительно можно затеряться, и Коулмен своим несвоевременным призывом только навредил самому себе. Пожалуй, и то, что Жефр не пойдет ни в работные дома, ни в приюты, тоже не вызывает никаких сомнений. Там всюду глаза. Там невозможно ни проскользнуть незаметно, ни сохранить что-либо в тайне. А еще там могут прирезать за любую безделушку или те же часы. Понимает ли это Жефр? Наверняка. Значит, искать будет дом сродни Энгельмановскому, где парни вроде Лоури состоят в охране и никто не сует нос не в свое дело. Здесь и черный ход тебе, и понимание твоих прихотей. Особенно если домовладелец без предрассудков.
Оставался еще вопрос причины побега, но он Соверена совершенно не волновал. Испугали Жевра планы хозяина "Эфирных механизмов" или ужаснул союз с лордом-канцлером - не важно. Если оживет Анна… Да, если оживет Анна, эфирные солдаты Коулмена могут маршировать хоть через всю Европу, ему все равно.
- Сэр…
Лоури выглянул и дверей.
- Да, - Соверен подобрался и выкинул ненужные мысли из головы.
- Мистер Энгельман ждет.
- Иду.
Соверен шагнул в проем (Лоури придержал бархатную занавесь с кистями) и очутился в хорошо обставленной комнате, полной ковров, гобеленов и оружия на стенах. В углу стоял сейф. На низких тумбах поблескивали стеклянные колпаки, под которыми белели вазы и статуэтки.
Хозяин дома полулежал на диване в шелковом красном халате, локтем опираясь на расшитую золотом подушку. На столике перед ним стояли кофейник и крохотная чашечка на блюдце. Во рту господин Энгельман держал длинную прямую трубку, чашу которой обнимал свободной ладонью. По комнате плыл сладковатый дымок. Голые ноги Энгельмана украшали турецкие тапки с острыми носами.
Сам он был полноват, на круглом лице выделялись усы и тонкая бородка. Коричневые глаза смотрели лениво, словно сквозь дрему.
- Садитесь, сержант, - указал он трубкой на кожаное кресло справа от столика. - С чем пожаловали?
Соверен сел. Повернув голову, он дождался, когда выйдет Лоури.
- Я ищу человека, сэр.
Энгельман поджал губы.
- Похвально. Думаю, розыск пропавших людей входит в обязанности наших полицейских. Так что…
Замолчав, он втянул в себя табачный дым.
- И поэтому мне нужна ваша помощь, сэр, - сказал Соверен.
Энгельман скорчил гримасу.
- Нет-нет, мы, так сказать, находимся по разные стороны жизни, сержант. Боюсь, ты пришел не к тому человеку.
- Мне нужен француз: голубые глаза, черные, кудрявые волосы…
Энгельман рассмеялся. Живот его под халатом затрясся, задрожала трубка.
- Милый мой! Здесь этих французов! Из Кале, из Марселя, из Сен-Го, из кучи паршивых провинций вроде Прованса. Или тебе нужен из самого Парижу?
- Возможно, он убил пять человек, - сказал Соверен.
Домовладелец костяным мундштуком почесал висок.
- Не так уж и много. По секрету… - он наклонился к Соверену, - на третьем этаже у меня квартирует людоед. Африканский, ну что ж, не всем же быть европейцами… Может, сойдет?
- Мне нужен вполне определенный француз.
Сказав это, Соверен сделал знак, который на улице показал карманникам. Энгельман фыркнул и закатил глаза.
- Я не состою ни в каком братстве, сержант, и для меня все эти секретные фигуры из пальцев ничего не значат. Будь ты из "робинов" или даже из самих "живопыр".
- А так?
Соверен, неуловимым движением перемахнув через столик, оказался рядом с Энгельманом, и его "адамс" на цепочке ткнулся холодным дулом домовладельцу в нос.
- Вы знаете мистера Тибольта? - спросил он.
Энгельман, бледнея, моргнул.
- Знаете, что он здесь главный?
- Я ему платил, - шепнул домовладелец. - Но сейчас Папаша Тик…
- С Папашей Тиком я в несколько натянутых отношениях, но тоже имею честь быть знакомым. Скажите мне, господин Энгельман, как они посмотрели бы…
Договорить Соверену не удалось - могучий удар по затылку опрокинул его на столик, белой градиной стукнула в стену чашка, кофейник опрокинулся, заливая черным светлый ковер. Перед глазами поплыло. Кто-то добавил еще один удар - он пришелся в челюсть, и боль искрами рассыпалась от подбородка к скуле.
Вверху возникло колебание, оформилось в смутную, человекоподобную фигуру и разразилось басовитыми звуками.
Соверен вслепую пошарил по воздуху, его подняли, встряхнули, ноги разъехались, в затылке загудело, мелькнула лестница, всплыло и пропало ухмыляющееся лицо, затем затхлый мир распахнулся в короткую дорожку к решетчатым воротам и хмурое, покачивающееся небо.
Прощальный пинок был обиден.
Соверен рухнул рядом с канавой за воротами и секунд десять лежал не двигаясь. Затем в поле зрения втянулась обеспокоенная физиономия Паркера.
- С вами все в порядке, сэр?
Соверен собрался и кое-как сел.
- Это был замечательный разговор. До определенного момента, - он ватной рукой ощупал затылок. Шишка? Да, шишка. - Господин Энгельман оказался чертовски предусмотрительным человеком. Честное слово, даже юность вспомнилась.
- Часто били? - спросил участливо Паркер, помогая Соверену подняться.
- Достаточно. Пока отец все-таки не признал во мне сына, я жил в Догсайд-филдс. Один из работных домов на Плимут. Мать шила рубашки и набивала тюфяки, а я с шести сортировал мусор, тряпки и чистил чужую одежду. Потом мать умерла, и я сбежал оттуда к дьяволу, устроился к "диким". Знаешь таких?
Паркер мотнул головой. Соверен усмехнулся, слизнул языком кровь с разодранной губы.
- Да уж, было времечко. "Дикие", наверное, давно распались. Мы крали перчатки и зонты. Еще платки. Жили на чердаках и в подвалах. Затем меня приметил Папаша Тик.
- Ого!
- Он-то и сделал меня "бобби". Полицейских в Догсайд ненавидели все, так что пришлось тяжеловато. Отличная, скажу тебе, школа. То ты гоняешь, то тебя. Мне понравилось.
- Многих поймали?
В голосе Паркера появились уважительные нотки.
- Дюжины за три. Затем я перешел к Тибольту, и Папаша Тик посчитал, что я его предал. Впрочем, он, наверное, уже поостыл. Два года прошло.
- А потом?
А потом я встретил Анну, подумал Соверен.
- Пойдем-ка, к следующему адресу, - оперся он на плечо Паркера. - Дом Уаттов, кажется?
- Да, сэр.
И отец и сын Уатты, и владелец бывшего церковного прихода выразили чуть ли не мгновенное желание помочь Соверену в его затруднении. То ли "адамс" в его руке производил неизгладимое впечатление, то ли искаженное гримасой боли лицо обещало все мыслимые и немыслимые кары небесные.
Француза, впрочем, у них не было.
Они вернулись к "Фалькафу", Соверен переоделся в гражданский сюртук и отпустил Паркера, наказав ему ждать завтра здесь же, а сам взял кэб и поехал в редакцию "Престмутских хроник" на Грааль-авеню. Небо хмурилось, черные дымы с фабрик и плавилен Чизкаверна крыли город, и даже часовая башня, прозванная в народе Долговязым Джоном, еле-еле проступала сквозь них, прорастая над крышами. Слепым бельмом проглядывал циферблат.
В окутанной паром пристройке, прилепившейся к длинному типографскому цеху, царила вечная суета. Под буханье прессов и стрекот телеграфных аппаратов Соверена, ищущего автора заметки об убийстве в Гэллопи-сквер, посылали в разные концы здания с комментариями: был, но только что вышел; курил, но пропал; пять минут назад заходил к редактору.
В конце концов Соверен подстерег его на рабочем месте, в темном закутке в два шага в ширину и два с половиной в длину. Журналист был совсем юн. Мальчишка лет семнадцати, в рубашке и мешковатых штанах. Когда он говорил, на его подвижном, еще не утратившем детскости лице живо отображались эмоции. Чем-то он вдруг напомнил Соверену себя лет десять назад. Полный жизни и взлелеянных в пустоте мечт.
Прозвище у журналиста было звучное - Мастиф.
- Пять жертв, - сказал он, показывая Соверену карту с отметками. - Здесь, здесь, здесь и два здесь. Старик, мальчик восьми лет, моряк с клипера "Леваллет", прачка и Элизабет Хоттерби.
- Так. Это Сильвертон и Неттмор, а в заметке был еще район Догсайд.
Мальчишка покраснел.
- Честно говоря, это было преувеличением. Но Догсайд-филдс, знаете, такая клоака…
- Угу.
Соверен покрутил карту, сбивая со стола на пол исписанные листы, карандаши, бланки телеграмм и конверты. В каморке было не развернуться.
Значки Мастиф нанес широкой дугой: первый - перед Кэфулл-стрит, второй - за ней, в квадратиках старых халуп, третий - еще дальше от центра и ближе к речной излучине, четвертый, снижаясь, попадал на Гэллопи-сквер, пятый залезал в Сильвертон.
- Где произошло первое убийство? - спросил Соверен.
- Здесь, - показал журналист на самый верхний значок.
- Почти окраина, - хмыкнул Соверен. - А что за ней?
- Пустыри, - пожал плечами Мастиф. - Хайгейтские холмы. А за ними - обрыв в Терезу.
- Почерк убийств один и тот же?
- Да! - оживился журналист. - Горло вскрыто резко, одним движением. Такое ощущение, что жертвы не успевали ни отшатнуться, ни закрыться руками. И еще - у всех порвана одежда, вот здесь, - он схватил себя за бока, - и кожа в этих местах обожжена.
- Странно.
- Очень! - Мастиф обрадовался, что нашел благодарного слушателя. - Возможно, их оглушали электричеством. Знаете, подносили электроды…
- Нет, это вряд ли, для электрической машины мало места и много глаз. Ее бы обязательно увидели. Тем более… Нет, исключено.
- Да, но тогда не понятно, что с ними делали. Может, было что-то типа лейденской банки?
Соверен еще раз посмотрел на карту.
- А вот Хайгейтские холмы - что это за пунктир у вас?