Была теплая ночь, высоко в небе висел месяц, он уже был на ущербе: Перун с трезубцем в руках наступал на духов тьмы, на злые силы, край месяца был словно присыпан пеплом.
На земле было тихо, в зеленом свете месяца темнел, словно длинный ряд пчелиных колод, Любеч, там не светилось ни одного огонька, с левой стороны широкой подковой чернел лес, где-то среди деревьев мигал огонек в корчийнице брата Сварга, оттуда доносились удары двух молотков — все кует и кует Сварг лемехи, мечи, лемехи, мечи…
Справа от Микулы текли воды Днепра. Микула даже вздохнул — дивно хорош был в этот поздний ночной час Днепр, полноводный, с мощным течением, широкий, голубой в свете месяца. Где-то в ночной тиши послышался удар и всплеск, должно быть, вскинулся сом. Неподалеку на водной глади что-то зарябило: это из глубины выплывают стаями, останавливаются, смотрят сквозь толщу воды на месяц огромные рыбы. Воды Днепра текут и текут среди берегов, темные леса стоят над ними, туманами покрыта даль.
Не один Микула любовался этой прекрасной ночью. В темноте увидел он витязя их рода — старейшину Воика. Он стоял, окаменевший воин в шлеме, броне, с мечом у пояса, на кургане над Днепром так давно, что не только ноги, но и руки вросли, вгрызлись в землю, весь он оброс травой, зеленоватый мох, затянув все трещины в камне, обволок его, словно платном.
Только лицо воина было чистым, ясным — таким, должно быть, было оно и при жизни, таким вытесали его когда-то мастера-каменотесы: широко открытые глаза, брови словно стрелы, большой, широкий у окончания нос, толстые, выпяченные губы. Задумчиво глядел он на Днепр, заливы, луга, леса. И Микула даже обрадовался, что смотрит на прекрасный мир вместе с древним старейшиной-витязем.
Глава вторая
1
Василеве Восточной Римской империи Иоанн Цимисхий (Цимисхий — маленький (арм,).) болел тяжко и давно. С тех пор как он вернулся из далекого похода в Азию, страшная, неумолимая болезнь разрушала и разрушала его тело. Император не мог есть, лишился сна, высох. Удивительно было, как еще он живет на свете.
От императора почти не отходила жена его василисса Фе-одора, проэдр, постельничий Василий, не выходил из Большого дворца дни и ночи. К императору приводили лучших врачей Константинополя, их везли из далекой Сирии, Венеции, Амальфи, но они не могли понять причины болезни императора, а потому и не знали, какими лекарствами и снадобьями нужно его врачевать.
Один только врач, — это был знаменитый Уне-Ра из Египта, — казалось, разгадал таинственную болезнь императора. Осмотрев высохшее, костлявое тело Иоанна, он долго расспрашивал, когда император почувствовал себя плохо, что у него болит…
— О, я понимаю… — прошептал врач Уне-Ра.
Однако, поймав на себе взгляд проэдра Василия, стоявшего у ложа императора, он смутился и умолк. Разумеется, тут не следовало говорить о болезни.
Позже, когда они оказались с глазу на глаз с проэдром Василием, тот спросил:
— Ты, лекарь, знаешь, что это за болезнь?
— Да, — отвечал врач. — Глаза, печень, сердце, цвет кожи подсказывают мне, что императору дали…
— Почему ты умолк? — прошептал проэдр.
— Императору Иоанну дали яд змеи, которая водится только в одном месте — в Египте, в верховьях Нила.
— Ты безумец… Константинополь и Нил… Кто и когда мог дать такой яд императору?
— Не ведаю, — низко поклонился врач Уне-Ра. — Я говорю только то, что вижу и знаю.
— Проклятье! — воскликнул проэдр Василий. — Так неужели же нет лекарств, которые приостановили бы действие этого яда?
— Я знаю такие лекарства, — тихо ответил врач Уне-Ра. Тогда проэдр шагнул вперед, схватил врача за руку и сказал:
— Если они существуют, их нужно найти и применить тотчас же, немедленно. Я, слышишь, лекарь, обещаю тебе великую награду.