Сергеев, услышав слово "крематорий", дернулся, словно стукнутый электрошоковой дубинкой, и посмотрел наверх, на край крыши крематория - там никого не было.
- Нет, - ответил он. - Зачем нам немец? Голову Копфлоса мы нашли, а немец нам не нужен.
- Ну и ладно, - обрадовался Иванов. - Слушай, у тебя в гостинице есть что-нибудь такое, за чем стоило бы вернуться?
- Нет, - подумав, ответил Сергеев, - ничего такого особенно ценного.
- И у меня тоже ничего такого, что было бы не жалко бросить, - сказал Иванов. - Может рванем домой прямо отсюда, а?
- Ну, не знаю, - неуверенно сказал Сергеев. - А топлива нам хватит?
- Хватит, хватит, - радостно успокоил напарника Иванов. - Фон Дрост обо всем позаботился, залил полный бак и еще в канистры. Он, кажется, тоже намеревался умотать домой без лишних остановок.
- Одну остановку он все-таки сделал. - Сергеев оглянулся на вход в крематорий.
- Вот-вот, - сказал Иванов. - Именно поэтому я предлагаю поскорее убраться отсюда - пока не вернулся фон Дрост…
- Я думаю, он уже не вернется, - пробормотал Сергеев.
- …или пока не появился кто-нибудь другой, - закончил Иванов.
Заскрипела, медленно отворяясь, дверь крематория. Пока еще не было видно, кто там ее отворяет, но федеральные агенты не собирались задерживаться, чтобы выяснить это.
- Гони! - крикнул Иванов Сергееву.
- Держись! - крикнул Сергеев Иванову.
Катер ракетой рванул с места, проскрежетав бортом по причалу, нетолстый швартовочный конец оборвался. Иванов успел заметить краем глаза фигуру бородатого человека в дверном проеме, но не понял, кто именно из зловещей троицы вышел на причал поприветствовать федералов. Сергеев заложил лихой вираж и на скорости свернул в переулок, крематорий остался за углом.
Через три квартала, когда плотный поток встречного воздуха проветрил обоим федеральным агентам их разгоряченные головы, и к ним вернулась способность здраво рассуждать, Сергеев ослабил хватку на руле и сбросил скорость. Иванов открыл было рот, но Сергеев метнул на него грозный взгляд и сказал:
- Не говори ничего, ладно? Просто помолчи некоторое время.
Иванов дернул плечом и отвернулся. Сергеев, сощурившись от ветра, смотрел вперед. Две крутых волны разбегались от носа катера и возмущенно бились в стены домов. За пристанью Сергеев сверился с компасом, взял курс на юго-восток и вновь поддал газу. Город остался за кормой.
Иванову не сиделось на месте; он опять взял в руки криоконтейнер, повертел и засунул его в багажное отделение в носу катера. Затем Иванов посмотрел на Сергеева, но выражение лица напарника по-прежнему не располагало к беседе. Иванов перебрался с переднего сиденья назад, на корму, и уставился на город, уходящий в море. Иванов и сам не понимал, чего опасался. Возможной погони? Нет, вряд ли. Погоня - дело понятное, простое: кто-то убегает, кто-то догоняет. Иванов ожидал какого-то неизвестного подвоха. Неприятности еще не кончились, он был уверен, так просто им не уйти.
- Да сядь ты, не суетись, - недовольно сказал Сергеев. Он тоже чувствовал беспокойство, но старался не показывать виду. - Что ты мечешься? Мы нашли то, что искали. Мы полным ходом идем домой. Вокруг - чистое море: ни ментов, ни бандитов, ни нахтфишеров. Даже волн нет. Что может случиться?
- Если б знать? - вздохнул Иванов.
И тут на полном ходу катер врезался в неведомую преграду.
"Я так и знал", - подумал Иванов, взлетая в воздух. Перед глазами промелькнуло небо, солнце, море. Потом Иванов сильно ударился лицом о воду, вода была очень жесткая и твердая как дорога. "Больно", - подумал Иванов, отчаянно барахтаясь, чтобы вынырнуть на поверхность, на воздух. Он выскочил из моря с плеском и брызгами, словно играющий дельфин, снова погрузился, снова вынырнул и задышал - хрипло, часто. Лицо горело, как после хорошей оплеухи, из носу шла кровь, в голове шумело.
Корма катера криво торчала из воды, винт еще вращался, но катер быстро тонул. Сергеева не было видно на поверхности. Иванов набрал в легкие побольше воздуха и нырнул с открытыми глазами. Глазам было больно под водой, и Иванов ничего не смог разглядеть в глубине.
"Водяных бы сюда", - пожелал Иванов, всплывая. Катер пошел ко дну. Иванов не знал, что ему делать теперь. Он плавал кругами на одном месте, среди радужных разводов разлившегося топлива, и ждал, что из моря вот-вот вынырнет Сергеев и скажет, что дальше.
Сергеев вынырнул - с чужой помощью, сам бы он вообще вынырнуть не смог. Аутримпс и Аудра поддерживали федерала с боков. Они, казалось, не прилагали никаких усилий, чтобы удержаться на воде. У Сергеева была разбита голова, его лицо было залито кровью. Но Иванов обрадовался, что его напарник жив и снова с ним.
- Сергеев, ты как? - спросил он.
Сергеев на мгновение взглянул на Иванова мутными глазами и вновь поник разбитой головой.
- Он пострадал от удара, - сказал Аутримпс. - Рана на голове неглубокая. Других повреждений, насколько я могу судить, у него нет.
- А что случилось с катером? - спросил Иванов. - Я думал, мы наскочили на мель, но здесь такая глубина…
- Мы же предупреждали вас, что голову Копфлоса нельзя вывозить из города, - укоризненно сказал Аутримпс.
- Ну, - сказал Иванов.
- Вот вам результат, - сказал Аутримпс.
- Понятно, - сказал Иванов, хотя, на самом деле, он так и не понял, что случилось с катером. - Куда ж нам плыть?
- Никуда плыть не нужно, - сказал Аутримпс. - Мы уже оповестили спасателей, они скоро прибудут. Вы сможете продержаться на воде до их приезда?
- Но вы же не позволите нам утонуть? - Иванов посмотрел на Аудру, ища сочувствия.
Аудра едва заметно улыбнулась, но ничего не сказала в ответ.
Катер спасателей подобрал Иванова и Сергеева через двадцать минут и отвез обратно в Северную Венецию.
ЧЕРНЫЙ ДЫМ ИЗ ВЫСОКОЙ ТРУБЫ
- Такие, блин, кегли, - сказал Климент Пряхин, вытряхнув из красно-белой пачки "Мальборо" последнюю сигарету, прикурил от зажигалки "Зиппо", а пустую сигаретную пачку бережно спрятал в карман - на память.
- Какие кегли? - спросил Лаврентий Жребин. - Ты о чем?
Он щеголял в солнцезащитных очках, хотя очки ему в полутемном вестибюле крематория были без надобности. На улицу ни Жребин, ни Пряхин, облаченные в черные костюмы, не выходили - слишком жарко. Неизбежин, и тот держался в тени нависавшего над входом козырька, смотрел на улицу, сверкавшую отражением полуденного солнца, ждал.
- Да я все о том же, - сказал Климент Пряхин, затянулся, выпустил из ноздрей пахучий табачный дым и продолжил: - Вот смотри: как, значит, голова Копфлоса покатилась, так полегла уйма народу. Вчера одних только ментов одиннадцать человек побили…
- Двенадцать, - поправил Лаврентий Жребин. Он, как шахматный слон, сосредоточенно гулял из угла в угол, стараясь ступать только по черным кафельным плиткам. - Еще один мент вчера вечером в больнице помер.
- Я и говорю - кегли. - Климент Пряхин понизил голос и, покосившись на черную спину Антона Неизбежина в светлом прямоугольнике дверного проема, добавил: - Кремировать нужно было этого Копфлоса сразу - и всех делов.
Лаврентий Жребин тоже покосился в сторону Антона Неизбежина, но от комментариев воздержался.
Антон Неизбежин медленно повернулся, и Климент Пряхин тут же загасил недокуренную сигарету, а Лаврентий Жребин замер, ступив на белые шашечки.
- За работу, - сказал Антон Неизбежин.
К крематорию причаливал первый катафалк…
Гондольер-новичок проплывал без пассажиров по улице мимо крематория. Если бы этого гондольера увидели Иванов или Сергеев - они были бы очень удивлены, узнав в нем своего бывшего коллегу Подручного. Гондольер, без натуги орудуя тяжелым веслом, негромко запел одну старую песню, вряд ли ее слова помнил кто-либо еще:
- На этой улице нет фонарей,
Здесь не бывает солнечных дней,
Здесь всегда
светит луна.
Земные дороги ведут не в Рим,
Поверь мне и скажи всем им:
Дороги, все до одной, приводят сюда,
В дом вечного сна,
Дом вечного сна,
Мой дом вечного сна -
Крематорий!
САТОРИ
Мартын Задека проснулся посреди ночи в холодном поту. Сердце билось едва-едва, и не хватало воздуха. Тяжело дыша, Задека повернулся на спину, нашарил на прикроватной тумбочке упаковку с лекарством, проглотил две таблетки и до самого утра лежал без сна.