Навстречу Павлу спешил мужичок лет шестидесяти, со стареньким портфелем в руке, типичный школьный учитель. Он даже чем-то неуловимо походил на учителя математики, который был у Павла, хоть тот и прошел всю войну, и контужен был, и два раза из горящего танка спасался, но так всю жизнь и оставался даже на вид безобидным, которого всякий безнаказанно обидеть может. Траектории его и Павла, должны были пересечься как раз на траверзе дамы с собачками, а потому Павел замедлил шаг, в кусты лезть ему тоже не хотелось. Мужичок тем временем поравнялся с дамой, обе гнусные таксы торпедами вылетели из кустов и без промедления с визгливым лаем вцепились мужичку в ноги. Он от неожиданности заплясал на месте, задрыгал ногами, таксы разлетелись по кустам, одна из них завизжала, но тут же снова злобно залаяла. Впрочем, их "злобный" лай как-то не впечатлял. Зато "дама" заорала зычным голосом базарной торговки:
- Ты что, козел старый лягаешься?! Да они стоят больше, чем ты за год зарабатываешь!..
Поскольку компания перекрывала всю тропинку, Павлу пришлось остановиться. И тут он увидел потрясающую картину: жесткое, изрубленное глубокими морщинами лицо старика вдруг расплылось, губы затряслись, из глаз потекли слезы, и он проговорил:
- И вам не совестно?.. Я ведь ваших детей учу, а зарабатываю меньше, чем ваши шавки стоят… Я бы со стыда сгорел на вашем месте… - он пошел прочь, горбясь и не обращая внимания на такс, вцепившихся в его брюки.
А "дама" рявкнула ему в след:
- Сам ты шавка!.. Пи…дуй отсюда, козел старый…
Таксы отцепились от его брюк; может, почувствовали угрызения совести, а может, узрели новый объект для нападения. Но Павел вовсе не собирался обегать этих трех сук по кустам, а потому пошел прямо вперед. Против такс он ничего не имел, хоть и не любил мелких собак, за их сварливый и истеричный нрав, такс он даже уважал, видел однажды, как они азартно гоняли лису. Но эти были совершенно гнусными тварями подстать хозяйке. Он не успел отреагировать, пакостная псина вцепилась в ногу, укусить не укусила, но прищемила чувствительно, а может из-за толстой джинсовой ткани не прокусила кожу. Павел с удовольствием поддел ее ногой, и она улетела в кусты. Он не стал дожидаться, когда вторая вцепится, поддел ее на подходе. "Дама" завизжала так, что у Павла уши заложило:
- Ты что петух дранный делаешь?!. Да я мужу скажу, он приедет со своими охранниками, тебя насмерть запинает!
Понимая, что скандалить никак нельзя, Павел все же остановился, - слезы старика вызвали у него такую ярость, что он уже готов был удавить эту склочную бабу, вместе с ее склочными шавками, - вежливо заговорил, перекрывая визгливый лай, несшийся из кустов:
- Мадам, ваши шавки действительно не стоят даже месячной зарплаты того джентльмена, которого вы только что оскорбили, - не давая ей вставить слово, Павел назидательно выговорил: - Такса, собака охотничья, на людей бросаться ни в коем случае не должна, а ваши шавки бракованные, - он нарочно надавил на слово "шавки". - Вы купили щенков у какого-то бомжа на базаре, а выдаете за первосортный товар… - тут таксы, наконец, выпутались из кустов и снова накинулись на Павла.
Он без затей снова отправил их пинками подальше. Как он и рассчитывал, "дама" от этого беспредела решила перейти от слов к делу: растопырив пальцы, попыталась вцепиться ногтями Павлу в лицо. Он перехватил ее руки, легко блокировал удар ее прелестного колена в свое интимное место своим коленом, и проговорил укоризненно:
- Такая красивая, интеллигентная женщина, а такие слова говорите… Зря вы так сказали - петух драный… Если бы я не боялся совать свой самый чувствительный орган куда попало, я бы вам доказал, что я вовсе не петух…
Отпустив ее руки, он размахнулся и от души влепил звонкую пощечину, по этой смазливой мордочке, будто в ней слились все те хари, которые устроили за Павлом форменную охоту. Он пошел прочь, а она осталась стоять на дорожке, с видом королевы, которой собственный кучер вдруг ни с того, ни с сего предложил сделать ему минет. Он уже прошел метров сто, когда позади раскатилось:
- Ми-и-или-и-и-ци-ия-а!!! Помоги-и-ите-е!!!
Но Павел отлично знал, что милицию в этих краях отыскать весьма проблематично, а потому даже шага не прибавил, так и прошагал через все обширные школьные владения, сопровождаемый визгливыми воплями и не менее визгливым лаем. Вдруг он сообразил, что впервые в жизни ударил женщину, даже остановился от неожиданности, прислушался к себе. Но ничего особенного не ощутил, кроме неожиданной легкости, а из самых глубин души поднималось какое-то сюрреалистическое ликование. А главное, исчезло ощущение обреченности, не оставлявшее его в последние недели.
На тропинку вступил молодой мужик, нерешительно остановился, глядя на Павла и, прислушиваясь ко все еще доносящимся крикам, спросил:
- Чего это там? Насилуют ее, что ли?
- Ково там, насилуют… - Павел жизнерадостно заржал. - Современные бабы сами кого хошь изнасилуют… Они ж все давно перебесились от безденежья и отсутствия нормальных мужиков.
- Эт, точно… - философски протянул мужик. - А все-таки, чего она орет? Может, и правда, милицию вызвать? Вон, в школе, на вахте телефон есть…
- Да какая милиция! - Павел энергично махнул рукой. - Я мимо шел, видел… Там баба с двумя таксами гуляет, ну эти таксы какому-то мужику в ноги вцепились. Он возмутился, потребовал возмещение материального и морального ущерба. Они ж ему штаны, наверное, последние, порвали. А баба его старым козлом обозвала. Ну вот, он, видимо, решил удовольствоваться только возмещением морального ущерба…
- Это как?.. - мужик непонимающе заморгал.
- Как, как… По роже ей, видимо, заехал… - Павел пошел дальше. - И вдруг от переполнявшего его ликования запел во всю глотку: - Я женщин не бил до сорока лет, а в сорок ударил вперррвы-ы-е-е-е!.. Теперь на меня просто удержу нет, напррраво, налево, я им ррраздаю-ю чаевы-ы-е-е-е!.. - мужик смотрел ему вслед, и чтобы больше не светиться, Павел торопливо юркнул за угол школы, вышел на улицу, перебежал на другую сторону и, укрываясь за рядом толстых тополей, торопливо пошел прочь.
Вскоре он наткнулся на телефонную будку, с телефоном полной комплектности. Сашка взял трубку почти сразу.
- Саша, привет! Сколько лет, сколько зим! - Павел попытался изобразить искренний восторг.
- Паша, ты, что ли?! Как здорово, что ты позвонил! - изобразил в ответ искренний восторг Сашка. - Чем занимаешься-то? Совсем пропал… Говорят, ты здорово писать начал…
- Да-а… Помаленьку… Саша, надо бы встретиться?..
- Конечно, конечно!.. Приходи завтра в редакцию, я там буду утром, а потом вечером после пяти, часов до семи…
- Саша, надо срочно. Давай, я лучше к тебе домой зайду? Я как раз неподалеку от тебя… Ты только напомни номер дома и квартиры, а то я могу перепутать. Я только в тайге хорошо ориентируюсь, а в городе могу в трех домах заблудиться…
Пауза затянулась. Наконец Сашка, запинаясь и заикаясь, заговорил:
- П-понимаешь, Паша… Ко мне домой не желательно… Раиса… Она против…
Не скрывая раздражения, Павел прервал его:
- Да знаю я! Мы все, литобъединенцы, графоманы, неудачники, пьяницы и бабники. К тому же дурно на тебя влияем. Эстетка она у тебя… Читает только Достоевского и Пушкина, ты сам как-то говорил. Интересно, а тебя она тоже считает графоманом, неудачником, пьяницей и бабником?..
- Ну, зачем ты так, Паша?.. Грех на нее обижаться… У каждого свои заморочки… А меня она уже не считает неудачником… Я ведь в Союз писателей вступил. Весной меня приняли…
Павел уже устал изумляться, сказал машинально:
- Поздравляю… Ну, так как, я зайду к тебе?
- Паша, извини! Ну, не могу я сегодня, никак не могу!.. Давай встретимся завтра в редакции?..
Павел понял, что Сашка ни за что не пригласит его к себе домой. Но есть и утешительная новость: он не выразил удивления, когда Павел обмолвился, что знает, где он живет. Значит, адрес узнать все же можно.
Выйдя из телефонной будки, Павел побрел по улице. Интересный тип, однако, Сашка Бородин. Пишет неплохие стихи, да при это еще и энергичный, как понос, не сидится ему нигде на одном месте: то он в многотиражке работает, то в каком-то колхозном вестнике, теперь каким-то криминалом заведует… Жены своей, довольно миловидной молоденькой женщины, боится, как черт ладана, простите за банальность, но что поделаешь, если именно так и есть. Однако Павел точно знал, что у него временами скапливалось аж по три любовницы одновременно. Бывало дело, он по своей забывчивости, или из-за перегруженности мозгов стихами и газетными статьями, умудрялся сводить вместе своих любовниц, тогда случались нешуточные разборки, после чего все любовницы его бросали, и он несколько недель блаженствовал в одиночестве и объятиях родной супруги. Но потом, как и любого поэта, юбки его облепляли с ног до головы.
Павел подумал, что надо бы сходить к Григорию, но к нему идти хотелось еще меньше, чем к Игнату. Если Игнат был нарочито груб и хамоват, то Григорий считал себя рафинированным интеллигентом. Когда-то Павел причислял себя к числу его друзей, но Григорий-то Павла не причислял, о чем тот долго не догадывался. Догадался только по "неадекватной реакции", свойственной "интеллигентам" в экстремальной обстановке.
Это случилось в аккурат за год до начала поветрия издания книжек за свой счет. Дело это было еще окружено слухами и легендами. Будто бы в Москве функционирует издательство, которое издаст любого, кто заплатит энную сумму. Будто бы кое-кто из московских писателей уже издали книги за своей счет, продали тиражи, сидя в подземном переходе, а потом всю эту эпопею красиво описали на страницах "Литературной газеты". Эйфория в то время была такая, будто все творческие люди нализались ЛСД.