- Господи! Да это же примитивная психологическая раскачка! - проговорил он вслух, останавливаясь у перил.
Внизу расстилалась чистая, белая лента реки. В рассеянном свете звезд и фонарей снег казался неживым стерильным покрывалом, и эта ровная поверхность каким-то образом успокаивала готовые вновь сорваться в горячечную пляску нервы. Павел не мог поверить, что она сознательно раскачивала его чувства, как маятник, все более и более сильными толчками. Нет, все это она делала бессознательно! Властная мать с замашками фельдфебеля с детства изувечила ее психику, и вот теперь это приняло такие извращенные формы. Она не может просто жить, она чувствует дискомфорт в спокойной жизни. Ей обязательно надо доводить кого-нибудь до отчаяния, а потом она этим отчаянием питается, как вампир кровью жертвы, как наркоман своим зельем…
Павлу от этого открытия сразу стало легко и спокойно; он освобождено рассмеялся и пошел домой, ежась от пронзительного ветерка, тянущего с реки.
Павел невозмутимо наблюдал, как она бесстыдно демонстрировала свое новое пристрастие. Люсе видимо очень хотелось вызвать в нем прежнее отчаяние, но Павел вдруг с тоской вспомнил Вилену. Вот уж полнейшая противоположность! Цельная, благородная и щепетильная, целеустремленная. Как она любила его! И ушла потому, что любила…
Интеллектуальный потенциал пирушки испарился так же быстро, как газ из пива, она превратилась в обыкновенную попойку. Люся уже бурно ссорилась с Герой, Григорий мирно спал на диване, свернувшись калачиком. Павел понял, что еще пара минут и в него вновь мертвой хваткой вампира вцепится Люся. Ему вдруг страстно захотелось проверить, что будет, если он сейчас уйдет? В кого она вцепится? Он вылез из кресла и направился как бы в туалет, но в прихожей изменил траекторию, прихватил куртку и выскользнул за дверь.
Когда шел к остановке, его вдруг, как ледяной волной, накрыло ощущение чужого недоброго взгляда. Точь-в-точь такое же ощущение было, когда они шли с Виленой по горной тропе в Алтайском заповеднике, а за ними со скал наблюдал снежный барс, возомнивший, будто они идут по его следу. Павел не подал виду, что почувствовал, но принялся украдкой поглядывать по сторонам, и как бы ненароком оглядываться. Район был застроен исключительно двенадцатиэтажниками, к тому же весьма тесно, так что народу на улице было много, и Павел никак не мог понять, откуда возникло это колючее ощущение чужого взгляда в спину. Позади него маячило человек пять, навстречу валило еще больше с остановки, и вроде никто не смотрел в его сторону. Он постарался отделаться от этого противного ощущения, но оно не оставляло. На остановке он попытался разглядеть тех, кто дожидался транспорта, но было темно.
В автобусе было полно народу и ощущение упорного взгляда в спину не проходило. Он попытался определить, кто за ним наблюдает, но не смог; все, казалось, были заняты своим делом, кто разговаривал с соседом, кто дремал, кто задумчиво смотрел в темное окно. В конце концов, Павел плюнул, обругал себя мнительным параноиком и попытался отрешиться от ощущения тревоги.
Пока шел от остановки к дому, несколько раз резко оглядывался; позади маячили две неясные тени. Но, поди, разберись, кто это? Может, безобидные соседи пробираются домой, так же опасаясь каждого куста?
Ольга уже спала. Павел подкрепился на кухне, чем Бог послал и пошел в спальню. На душе было гадостно, хоть он давно уже не заблуждался по поводу Люськи, но предвидел, что снова предстоит бессонная ночь. Раздевшись, он лег на свое место у стенки, вытянулся на спине, Ольга сонно повозилась, ткнулась носом в его плечо и вновь ровно засопела. Павел вдруг с интересом подумал, а рисковали ли они реально, литобъединение то есть и лично он, Павел, свободой и жизнями, устраивая митинг в поддержку гласности и перестройки? Не рисковали, конечно, ничем, но они ж этого тогда не знали! Была жива еще в памяти история с клубом любителей фантастики и его неформальным Президентом. Когда к власти пришел Черненко, вдруг неожиданно пришло распоряжение ликвидировать городской клуб любителей фантастики, много лет безмятежно функционировавший при городское библиотеке. Когда клуб ликвидировали, с его Президентом случилась вовсе темная история: он вдруг исчез, и лишь через три дня нашелся в городском морге. Врачи констатировали - сердечный приступ. Это у здорового-то парня в двадцать четыре года?! Потом начались обыски у членов клуба. Следователи накопали криминала аж на целый год для троих членов клуба. Дело в том, что ребята как могли переводили зарубежную фантастику, перепечатывали от руки на пишущих машинках, лишь бы только прочитать то, ужасно буржуазное и растленное, о чем писала литературная газета. Эти перепечатки явственно попахивали самиздатом и при хорошей партийной натяжке тянули на криминал.
С тех времен прошло меньше четырех лет. В весну восемьдесят восьмого вдруг показалось, что все повторяется, казалось, что навсегда покончено и с гласностью и с перестройкой. Даже во времена темного черненковского террора никто не тронул фрондирующее молодежное литобъединение при молодежной газете, а тут вдруг с наглой бесцеремонностью ликвидировали ставку руководителя, из помещения редакции выгнали. Для Павла это было сильным ударом. С детства не слишком-то коммуникабельный, он все же нуждался в общении. В подвале плавательного бассейна, где он проводил десять суток в месяц, общаться было решительно не с кем. Разговоров о литературе с Ольгой у Павла как-то не получалось. Как любая дама с высшим образованием она много читала, но давать ей читать свои вещи Павел не решался. Он трудно сходился с людьми, поэтому близких друзей у него не было. К тому же он не был любителем выпить, поэтому и приятелей с собутыльниками у него не было тоже.
Весна пока что улыбалась только днем, солнышко пригревало, снежные валы по обочинам стали грязными и ноздреватыми. Ночами, однако, прижимали колючие морозцы. Потеряв связь с товарищами по литературному объединению, Павел частенько стал испытывать острые приступы тоски и одиночества. В подвале, культуристической "качалке", тоже не шибко-то пообщаешься. Чтобы не стать всеобщим посмешищем, надо ко всему относиться легко, вовремя рассказать анекдот, посмеяться незатейливой шутке. А у Павла положение было вовсе сложным, он был самым старшим, и при этом очень мало поднимал, естественно, по понятиям здоровяков-культуристов. Так что приходилось всеми силами сохранять имидж сурового ветерана, изломанного травмами, но не сдающегося натиску лет.
В один из приступов тоски, бесцельно бродя по городу, Павел оказался у входа в помещение Союза писателей. Мучительно хотелось зайти, но навалилась непонятная робость, он топтался нерешительно у крыльца невзрачного особнячка, когда открылась дверь его и появился сияющий как бляха новобранца, неунывающий весельчак и приятель всех пишущих Юрка-ахинист.
- Пашка! - весело вскричал он. - Ты что, в лито пришел?.. - Павел неопределенно пожал плечами. - Да нечего тут делать! - он встряхнул тощей папкой. - Меня отфутболили, сказали, что с этой прозой только в сортир ходить…
- Ну, так прямо и сказали?.. - выразил вежливое сомнение Павел
- Ну-у… примерно так и сказали… - смягчил позицию Юрка.
- А что там за литобъединение? - спросил Павел осторожно.
- Да вот, организовали в срочном порядке в противовес нашему… Всякие мальчики и девочки, пишущие беспомощные стишки и рассказики… Нечего тут делать! - повторил он решительно. - Пошли лучше к Ритке, там сейчас все наши собираются…
В душе у Павла что-то дрогнуло. Когда-то он был весьма неравнодушен к Рите, но она вышла замуж за Сашу Галкина, и он все эти годы видел ее лишь мельком, в литобъединение она перестала ходить. Павел нерешительно поглядел в сторону автобусной остановки.
- Да ладно!.. - засмеялся Юрка. - Куда тебе спешить? Свободный человек… Пошли, тут пара остановок до ее дома всего.
Желание повстречаться с прежними товарищами пересилило боязнь потревожить былую тоску и боль, и он направился вслед за Юркой к подруливающему к остановке троллейбусу.
В двухкомнатной квартире на первом этаже панельной девятиэтажки ходил дым коромыслом. На журнальном столике стояли несколько бутылок водки, лежала спартанская закуска в виде мелко нарезанных кусочков черного хлеба и вареной колбасы. Стульев и кресел на всех не хватало, кое-кто устроился на паласе по-турецки, на разложенном диване сидело пятеро, а за их спинами безмятежно спал, а может, делал вид, что спит, Витька Краснов. В кресле у окна сидела Рита, подобрав под себя ноги, и задумчиво курила. Увидев Павла, она просияла и, гибко вскочив, кинулась навстречу, весело крича:
- Паша! Отшельник ты наш засушенный! Каким ветром тебя сюда занесло?..
На мгновение крепко прижавшись к Павлу, она смачно чмокнула его в щеку, провела к своему креслу и, усаживая на низенькую банкетку рядом, "завлекательным" голосом, как только она одна умела, проворковала:
- Сегодня ты будешь моим мужчиной…
Вытянув ноги, уперев их в мягкий подлокотник дивана, Павел проговорил нарочито серьезно:
- Дни и ночи нес меня по степи буран перестройки, этот ледяной, пронизывающий ветер коренных перемен… Как хорошо, после долгого пути в одиночестве, в ледяной пустынной степи, приземлиться у ног прекрасной дамы…
Кто-то сунул ему в руку стакан с водкой, кто-то весело крикнул:
- Пашка! Ну где ж ты пропадал?…
Ответа от него не ждали, а потому он и отвечать не стал. Виктор завозился на диване, как сомнамбула поднялся, обвел всех сонным и мутным взором похмельного ханыги, проговорил:
- Нашего полку прибыло… Гитару мне, господа, гитару…
Виктор, разминая пальцы, взял несколько виртуозных аккордов, а потом запел мягким и приятным баритоном пронзительно-тоскливую балладу, как понял Павел по смыслу, на слова Галича: