Почему человек любит то или иное? Просто любит. Любовь иррациональна. Даже дружба, по большому счету, лишена рациональности.
- Почему? - переспросила Алия. - Рыбы красивы. Рыбы естественны. Я испытываю потребность в том, чтобы видеть их. Обычно это состояние называется любовью. Притяжение. Постоянное, необходимое для жизни притяжение.
- В таком случае, и я люблю вас! - вырвалось у меня.
Ее лицо даже не дрогнуло. Ни улыбки, ни румянца, ни смущения.
- Притяжение, - повторила она.
- Я чувствую, что захочу увидеть вас снова, - продолжал я. - Что, уйдя отсюда, буду непрестанно думать о вас. Представлять вас в разных видах.
- Например? - спросила она.
- Например… - Я глянул на аквариумы. - Например, обнаженную и заросшую тиной. С зелеными прядями, свисающими с сосков. Например, в платье из чешуи. Например, голую и мокрую. Например, мертвую в гробу. Только не в убогом шелковом гробике вроде тех, что приняты у нас, а в настоящем саркофаге, в каменном или металлическом. Чтобы все кругом сверкало и было очень холодным.
Моя фантазия разрасталась, а она слушала с интересом и наконец сказала:
- Но нет ничего проще!
Я сбился и замолчал.
- Это все очень легко устроить, - прибавила Алия. - Почему же вы этого не видите?
- Чего я не вижу? - переспросил я.
- Все это возможно без труда, - пояснила она. - Вы должны заплести дреды. Я сделаю.
- Какая связь между моей прической и моими желаниями? - не выдержал я. - Объясните же!
- Мое желание, - ответила она.
- Вы хотите заплести мне дреды?
- Это необходимо.
- Я хочу вас, а вы хотите сделать мне другую прическу?
- Да.
- Абсурд!
Она явно не поняла этого слова.
Я совсем уж было собрался растолковать ей кое-что, как вдруг все изменилось. В коридоре зашлепали чьи-то шаги. Алия медленно повернулась в ту сторону. Я встал и вышел из комнаты. Мне хотелось посмотреть квартиру, а заодно и разобраться, кто еще, кроме Алии, в ней обитает.
Она даже не пошевелилась, чтобы мне помешать. Я прошел по коридору мимо четырех закрытых дверей. В ванной кто-то плескался, поэтому я не стал туда ломиться. Вместо этого я подошел к одной из дверей и распахнул ее. Это оказалась кладовка. На полках стояли банки с заспиртованными морскими гадами. Обычные экспонаты, какие можно видеть в любом зоологическом музее. Среди них стояли, и с точно таким же будничным видом, банки с закатанными грибами, огурцами и домашним лечо.
Я поскорее закрыл кладовку. Щупальца дохлых кальмаров никогда не вызывали у меня приступов некрофилического любопытства, как у многих моих одноклассников. (Помнишь наши походы во всякие музеи? Биологичка почему-то считала, что вид насаженных на булавку бабочек возбуждает в детях стремление изучать живую природу!)
Я почувствовал на себе взгляд и обернулся. Алия стояла на пороге гостиной и пристально наблюдала за мной. Однако она ничего не говорила и не делала ни одного движения, чтобы остановить меня или как-то направить. Почему-то именно полное ее равнодушие меня страшно разозлило, и я начал распахивать двери одну за другой. За всеми оказывались комнаты, очень сырые и грязные, с отслоившимися обоями, с прогнившими диванами, разрушенными стульями и горами мокрого тряпья по углам. И везде навстречу мне медленно поворачивались бледно-зеленые одутловатые лица, имевшие очень мало общего с человеческими - и все же сохранявшие в себе явственно человеческие черты.
Некоторые вставали и делали пару шагов мне навстречу, но затем останавливались и, шатаясь, возвращались обратно в комнату.
Наконец мне надоело их рассматривать, я захлопнул все двери и вернулся в гостиную. Алия как ни в чем не бывало усадила меня опять на стул.
- Еще чаю? - спросила она.
Я похвалил ее за стремление соблюсти формальности, отказался от чая и спросил:
- Кто они все?
- О ком вы говорите?
- О тех существах, которые прячутся в вашей квартире.
- В моей квартире никто не прячется.
- Но они… здесь обитают, - уточнил я.
- Это не называется обитанием, - возразила Алия. - Они заключены. Они - заключенные.
Меня вдруг осенило:
- А те, что разгуливают по улицам, - они, выходит, на свободе?
- Вы их видели? - Она явно обрадовалась.
- Разумеется, видел… Трудно не заметить то, что у тебя под носом, - сказал я и тотчас оценил всю степень собственной глупости. Тысячи людей ходят по улицам Петербурга и не замечают не то что призрачных жителей параллельного мира, но и самых обыденных вещей из своего собственного мира, из своего персонального кусочка вселенной.
- И как они выглядели? - жадно спросила Алия. - Они счастливы?
- Я их не спрашивал.
- Я и не предполагаю, что вы о чем-то их спрашивали… Я хочу знать, что вы видели.
- Я видел уродцев в диких нарядах, - огрызнулся я. - Это основное, что открылось моему потрясенному взору. Не смею утверждать, будто вполне понял, насколько они довольны своей внешностью, своим образом жизни и своей участью вообще.
- Человек вполне в состоянии оценить, счастлив ли тот, кого он наблюдает, - отозвалась, ничуть не обидевшись на мой резкий тон, Алия. - Вот об этом я вас и спрашиваю. Я не прошу о том, чего вы не можете дать. Я знаю границы ваших возможностей.
Проклятье, я даже не знал, стоит ли мне по-настоящему обидеться на нее за подобное заявление! Границы моих возможностей она знает, ну надо же! Да родная мать этих границ не измеряла, не говоря уж обо мне самом, а какая-то девица, которая видит меня впервые… М-да. Я прикусил язык и промолчал.
А потом сказал то, что она хотела услышать:
- Они были свободны, все эти странные существа. Абсолютно свободны и ничем не обременены. Приблизительно как медуза в теплом водоеме. Лениво шлялись взад-вперед, и им явно нечем было заняться. Ничем полезным, я хочу сказать. Ни один из них не выглядел озабоченным или встревоженным. Многие широко зевали. Вас устраивает такое описание?
- О да! - обрадовалась Алия. - Теперь я точно знаю, что мой народ вполне счастлив… - Она благодарно сжала мне руку. - Вы даже представить себе не можете, как косноязычны и невнятны другие! Многие даже не видели их. А Милованов, тот вообще мне часто врет.
Что-то подтолкнуло меня спросить:
- Вы ненавидите Милованова?
Она задумалась.
- Любовь, ненависть. Эмоции действия. Практически нехарактерны, если вы понимаете. Эмоции состояния - счастье, несчастье. Вот это было бы правильно, - сказала наконец Алия.
В этот самый миг я ей и сдался. Я сказал:
- Пожалуй, в дредах нет ничего ужасного. Они даже могут быть прекрасны.
Она устремила на меня недоверчивый взгляд - очевидно, общение с моими предшественниками научило ее тому, что люди в состоянии иронизировать. То есть подразумевать прямо противоположное тому, что произносят.
Но я поспешил успокоить ее:
- Я имею в виду ровно то, что сказал. Вы выставили непременным условием нашего следующего свидания дреды - так я согласен. Я не хочу потерять вас.
К моему удивлению, теперь она повела себя неуступчиво:
- Я в вас не уверена.
- Это всего лишь прическа. От нее всегда можно избавиться. Если мы оба увидим, что дреды мне все-таки не идут, их всегда можно обстричь. Или расплести.
- Я не уверена не в дредах, а в вас, в вас лично, - уточнила она. - В "нас", как это называется. В том, что вы мне подходите.
Вдруг я понял, что комнату заполнили сумерки. Вроде бы у Алии горел свет, но это не мешало приближающейся ночи заполнять помещение. Мне стало неуютно, даже жутко, хотя буквально пять минут назад я чувствовал себя в гостиной Алии совершенно свободно и уходить вовсе не собирался.
Она сидела по-прежнему напротив меня за столом, ее лицо погружалось в тень, а голос звучал все более неприятно.
- Одновременное пребывание здесь и там воздействует разрушительно, однако наиболее благоприятная среда вследствие влажности и общей погруженности вниз… Это было сделано не без определенного плана. Впрочем, многие искали не в том направлении. Мальтийские тайны лишены смысла, потому что они явлены. Пустоты нет даже в пустоте. То, что есть глубина, выходит на поверхность и растворяется в воздухе, и тогда приходит Истинный Туман. Об этом не следует забывать ни в единую минуту своего сна.
Я встал и вышел. Спустя минуту я уже стоял на трамвайной остановке.