* * *
Самое время сделать вдох и немного помолчать. Это придаст моему рассказу некоторую напряженность, а мне позволит сходить на кухню и, выслушав привычную нотацию от моей старенькой мамы, все-таки взять сигареты и пойти перекурить. Мама уже почти сорок лет пытается заставить меня бросить курение. Безуспешно, как вы понимаете.
Вот у нас заодно появилась минутка обсудить еще одну вещь. Дело в том, что я записываю мою историю спустя сорок лет после того, как она произошла. Я много раз пытался это сделать, но меня вечно что-нибудь да останавливало.
В молодости я не умел излагать свои мысли внятно. Перескакивал с одного на другое и был чрезвычайно эмоционален в духе интернет-общения. Не стеснялся в выражениях и прибегал к разного рода лексике, которая по прошествии десятка лет стала попросту непонятной, ибо отошла в прошлое вместе с эпохой, ее породившей.
Я и сам порой не всегда понимал, что имел в виду, заглядывая в старые записи.
Потом я женился. Это заняло все мои мысли и надолго отвлекло от Гемпеля и всего, что было с ним связано.
Потом я развелся. Это обстоятельство также забило мою оперативную память, и некоторое время я был некоммуникабелен.
Потом я опять женился.
Наконец у меня родились дети…
И во все эти многоразличные эпохи мама непрерывно меня пилила по разным поводам. Впрочем, курение оставалось неизменным и первым, с него она начинала, а потом переходила к теме "ты хочешь оставить меня без внуков" (новая версия: "твои дети сведут меня в могилу").
Я и мои жены. Я и мои дети. Я и мое здоровье. Я и мамино здоровье.
Вот и сейчас она уже в десятый раз меня спрашивает, чем это я занимаюсь в выходной день. Почему сижу взаперти, такой бледный, ничего не кушаю и что-то строчу в блокноте. Кажется, она подозревает, что я составляю завещание, а это автоматически означает, что я болен и чувствую скорое приближение смерти…
- Мама, я просто решил написать рассказ, - объявил я, закрывая дверь у нее перед носом. Пусть что хочет, то и думает, а я сказал правду!
За эти годы я совершенно забыл, какими мы с Андрюхой были, как разговаривали, как общались. Поэтому в передаче прямой речи, боюсь, у меня слишком много научности, слишком много правильности. Но лучше уж так, чем дешевая имитация подлинной разговорности.
Давно уже минуло наводнение две тысячи двадцать четвертого года, когда дамба была наполовину разрушена и по улицам носило на волнах дохлых крыс, дохлых кошек и какие-то доисторические доски.
Но о наводнении я расскажу чуть позже… А пока пора вернуться в третью квартиру дома с розовым фасадом. Дома, который можно найти только в тот день, когда дует сильный западный ветер, когда воздух перенасыщен влагой и в вечных густо-серых сумерках видны странные лица землистого цвета… В день, когда явь неотличима от сна, реальность - от кошмара, а веселый дружеский прикол - от жуткого, убийственного бреда.
Итак, дверь отворилась. На пороге стоял Филипп Милованов.
* * *
Я понял это, потому что Гемпель отшатнулся, позеленел и воскликнул:
- Милованов!
Тот криво улыбнулся.
- Входите, раз уж пришли. А кто это с вами, товарищ Гемпель?
Я представился. Милованов смерил меня насмешливым взглядом и кивнул:
- Подойдешь.
Я вспыхнул от возмущения. Что я, скот на бойне или, там, кандидат в рабство, чтобы меня так пренебрежительно осматривать на предмет "подойдет - не подойдет"? Впрочем, Милованову до моих переживаний явно не было никакого дела. Он зашагал по коридору. Его белая рубашка светилась даже в темноте.
Мы пошли следом за ним. Я заметил, что Гемпель не закрыл дверь, и мысленно похвалил его за это: если нам придется спешно уносить ноги, не надо будет тратить время на отпирание сложного замка.
Милованов привел нас на кухню, а это означало, что разговор предстоял совершенно откровенный. Что, в свою очередь, означало, что он считает нас либо союзниками, либо покойниками.
- Ты, я слышал, сделал большие успехи у Алии, - обратился Милованов к Гемпелю.
Тот молча кивнул.
- Что ж, тебе повезло… Она набила руку, да и материал вполне пригодный. Я ей так и сказал, когда рекомендовал тебя для обработки.
Гемпель уставился на Милованова. Я пристально наблюдал за моим другом и впервые заметил, что лицо Гемпеля изменилось. Чуть выдвинулась вперед нижняя челюсть, ниже стал лоб, глубже утонули глаза. Дреды шевелились вокруг его головы, точно живые щупальца.
- Она раньше совсем безбашенная была, - продолжал Милованов. - А ты не знал, Гемпель, да? Признайся, не знал? Она наверняка не стала ничего тебе рассказывать… Умная девочка. Побоялась спугнуть. Правильно, в общем-то, поступила, только не совсем честно. Понимаешь, о чем я?
Андрей не двинулся с места. Ни один мускул, как говорится, не дрогнул на его лице. Он даже не моргал. Я старался во всем подражать ему. Впрочем, на меня Милованов даже и не смотрел.
- Я рекомендовал Алии подходящих кандидатов, - говорил он. Саморазоблачение доставляло ему, как всякому истинному злодею, глубочайшее наслаждение. - Я отбирал их среди знакомых, которых у меня было множество. Я устраивал тематические "пати", на это многие клевали, так что в дураках никогда не возникало дефицита. И все они потом приходили сюда… Не могли не прийти.
- У них не было шанса, - хрипло вымолвил Гемпель.
Милованов хлопнул в ладоши так, словно пришел в неописуемый восторг.
- Точно! Ни малейшего шанса! - подхватил он. - С тех пор как человеческое существо узнавало об Алии, оно ни к чему так не стремилось, как к знакомству с ней. Я мог вообще ничего не делать. Жертву не требовалось пасти, подталкивать к принятию правильного решения, следить, чтобы она не сбилась с пути. О нет, мне оставалось просто сидеть на месте и терпеливо ждать. Потому что рано или поздно хрупкие покровы видимости падали, и розовый дом на перекрестке возникал перед глазами избранного.
- Жертвы, - поправил Андрей.
- Избранной жертвы, - Милованов, кажется, попытался пошутить. - Все мои "протеже" приходили к Алии, и она исследовала их. Одного за другим. Ей важно понять степень совместимости. Возможности перехода - туда и обратно. Возможности безболезненного существования здесь и там. Da und hier, выражаясь по-научному.
- То есть ты хочешь сказать, - заговорил я, - что она практиковала вивисекцию не только над своими собственными согражданами, - что допустимо в рамках традиции и политкорректности, - но и над нашими? Над гражданами Российской Федерации?
- И гостями нашего города. Включая американских туристов и молдавских гастарбайтеров, - подтвердил Милованов и повернулся к Гемпелю: - Где ты нашел этого парнишку? Он довольно сообразительный.
Я прикусил губу, потому что естественной реакцией с моей стороны на подобное заявление было бы дать нахалу в глаз. А мне хотелось еще послушать. Может быть, Милованов выдаст какие-нибудь новые душераздирающие подробности.
И точно. Милованов, как будто оценив мою сдержанность, продолжил рассказ об Алии:
- Позднее она стала осмотрительнее. Не всех, кого я к ней направлял, она принимала в работу. Многих отбраковывала. Она научилась с первого взгляда определять, годится ли экземпляр для ее целей. Например, Лазарев не годился.
- Очевидно, это и спасло ему жизнь, - сказал Гемпель задумчиво. - А со мной что будет?
- С тобой? - Милованов оглядел его с головы до ног и улыбнулся. - Ты - ее удача. Возможно, первая настоящая удача. Ты вполне готов к перемещению. Это не искалечит тебя. Она очень гордится тобой.
- Ясно, - молвил Гемпель.
- А мне не ясно, - вмешался я опять и зло надвинулся на Милованова: - Кто ты такой?
- Я? - удивился тот. - А ты как думаешь?
- Я думаю, что ты - человек-ренегат, - выпалил я.
- В каком смысле? - Милованов откровенно забавлялся.
- В том смысле, что ты - человек.
- Да, - согласился Милованов. - Я человек.
- Как же вышло, что ты работаешь на них?
- На них? - Милованов удивлялся все больше и больше. - О ком ты говоришь?
- Я говорю об инопланетянах. Как ты, землянин, можешь на них работать?
- Да запросто, - отмахнулся Милованов. - Когда Алия сказала мне, что ей нужен агент по вербовке, я сразу же согласился.
- Почему?
- Любопытство. Деньги. Мало ли причин.
- Ясно.
Я направился к двери, даже не притронувшись к кофе, которым Милованов пытался нас потчевать. Еще не хватало! Не стану я распивать кофе с предателем рода людского.
Я ожидал, что Гемпель последует моему примеру и немедленно покинет это проклятое место, однако тот не тронулся с места.
- Ты идешь, Андрей? - спросил я, поворачиваясь к нему уже на пороге.
Он медленно покачал головой.
- Я остаюсь.
- Почему?
Я просто задыхался от всех этих "почему", на которые мне давались такие лаконичные, такие уклончивые и зачастую такие непонятные ответы.
- Почему, Андрей?
- Потому что мое место теперь здесь.
- Намерен помогать ему вербовать для Алии пушечное мясо? - закричал я. - Из любопытства или ради денег? Я был о тебе лучшего мнения!
- Нет, - ответил он устало. - Я - удача Алии. Первая ее абсолютная удача. Если я сейчас уйду, если не позволю ей воспользоваться мною, она искалечит еще немало жизней, прежде чем создаст второй прототип… Нет. Я остаюсь. Пусть завершит эксперимент. Я готов служить ей. Это мой добровольный выбор.
- Ты болен, - сказал я, как плюнул.
- Я совершенно здоров, - возразил Гемпель.
На мгновение я представил себе, как веселится Милованов, слушая наш диалог, но сейчас мне было все равно.