Хозяин вышел. Я с наслаждением выпил кофе, отодвинул тарелку с сэндвичами и снова закурил. Когда я видел Олафа последний раз? Я играл на бильярде, он танцевал с чадом. Это было еще до того, как разошлись картежники. А они разошлись, когда пробило половину чего-то. Сразу после этого Мозес объявил, что ему пора спать. Ну, это время будет нетрудно установить. Но вот насколько раньше этого времени я в последний раз видел Олафа? А ведь, пожалуй, незадолго. Ладно, это мы установим. Теперь так: ожерелье Кайсы, записка дю Барнстокра, слышали ли что-нибудь соседи Олафа - дю Барнстокр и Симонэ…
Я только-только начал чувствовать, что у меня вырисовывается какой-то план расследования, как вдруг услышал глухие и довольно сильные удары в стену - из номера-музея. Я даже тихонько застонал от бешенства. Я сбросил пиджак, засучил рукава и осторожно, на цыпочках вышел в коридор. По физиономии, по щекам, мельком подумал я. Я ему покажу шуточки, кто бы это ни был…
Я распахнул дверь и пулей влетел в номер-музей. Там было темно, и я быстро включил свет. Номер был пуст, и стук вдруг прекратился, но я чувствовал, что здесь кто-то есть. Я сунулся в туалет, в шкаф, за портьеры. Позади меня глухо замычали. Я подскочил к столу и отшвырнул тяжелое кресло.
- Вылезай! - яростно приказал я.
В ответ снова раздалось глухое мычание. Я присел на корточки и заглянул под стол. Там, втиснутый между тумбочками, в страшно неудобной позе, обмотанный веревкой и с кляпом во рту, сидел, скрючившись в три погибели, опасный гангстер, маньяк и садист Хинкус и таращил на меня из сумрака слезящиеся мученические глаза. Я выволок его на середину комнаты и вырвал изо рта кляп.
- Что это значит? - спросил я.
В ответ он принялся кашлять. Он кашлял долго, с надрывом, с сипением, он отплевывался во все стороны, он охал и хрипел. Я заглянул в туалетную, взял бритву Погибшего Альпиниста и разрезал на Хинкусе веревки. Бедняга так затек, что не мог даже поднять руку и вытереть физиономию. Я дал ему воды. Он жадно выпил и, наконец, подал голос: сложно и скверно выругался. Я помог ему встать и усадил его в кресло. Бормоча ругательства, плачевно сморщив лицо, он принялся ощупывать свою шею, запястья, бока.
- Что с вами случилось? - спросил я. Глядя на него, я испытывал определенное облегчение: оказывается, мысль о том, что где-то за кулисами убийства прячется невидимый Хинкус, очень беспокоила меня.
- Что случилось… - пробормотал он. - Сами видите, что случилось! Связали, как барана, и сунули под стол…
- Кто?
- Почем я знаю? - сказал он мрачно, и вдруг его всего передернуло. - Бог ты мой! - пробормотал он. - Выпить бы… У вас нет чего-нибудь выпить, инспектор?
- Нет, - сказал я. - Но будет. Как только вы ответите на мои вопросы.
Он с трудом поднял левую руку и отогнул рукав.
- А, черт, часы раздавил, сволочь… - пробормотал он. - Сколько сейчас времени, инспектор?
- Час ночи, - ответил я.
- Час ночи… - повторил он. - Час ночи… - Глаза у него остановились. - Нет, - сказал он и поднялся. - Надо выпить. Схожу в буфетную и выпью.
Легким толчком в грудь я усадил его снова.
- Успеется, - сказал я.
- А я вам говорю, что хочу выпить! - сказал он, повышая голос и снова делая попытку встать.
- А я вам говорю, что это успеется! - сказал я, снова пресекая эту попытку.
- Кто вы такой, чтобы распоряжаться? - уже в полный голос взвизгнул он.
- Не орите, - сказал я. - Я - полицейский инспектор. А вы на подозрении, Хинкус.
- На каком еще подозрении? - спросил он, сразу сбавив тон.
- Сами знаете, - ответил я. Я старался выиграть время, чтобы сообразить, как действовать дальше.
- Ничего я не знаю, - угрюмо заявил он. - Что вы мне голову морочите? Ничего я не знаю и знать не хочу. А вы за ваши штучки ответите, инспектор.
Я и сам чувствовал, что мне придется отвечать за мой штучки.
- Слушайте, Хинкус, - сказал я. - В отеле произошло убийство. Так что лучше отвечайте на мои вопросы, потому что, если вы будете финтить, я изуродую вас, как бог черепаху. Мне терять нечего, семь бед - один ответ.
Некоторое время он молча смотрел на меня, приоткрыв рот.
- Убийство… - повторил он как бы разочарованно. - Вот те на! А только я-то здесь при чем? Меня самого без малого укокошили… А кто убит?
- А вы как думаете - кто?
- Откуда мне знать? Когда я из столовой уходил, все вроде были живы. А потом… - Он замолчал.
- Ну? - сказал я. - Что было потом?
- А ничего не было. Я сидел себе, на крыше, задремал. Вдруг чувствую, душат, валят, а больше ничего не помню. Очнулся под этим паршивым столом, чуть с ума не сошел: думал заживо похоронили. Принялся стучать. Стучал - стучал, никто не идет. Потом вы пришли. Вот и все.
- Вы можете сказать, когда примерно вас схватили?
Он задумался и некоторое время сидел молча. Потом он вытер ладонью рот, посмотрел на пальцы, его снова передернуло, и он вытер ладонь о штанину.
- Ну? - сказал я.
Он поднял на меня тусклые глаза.
- Что?
- Я спрашиваю, когда примерно вас…
- А… Да что-то около девяти. Последний раз, когда я смотрел на часы, было восемь сорок.
- Дайте сюда ваши часы, - сказал я.
Он послушно отстегнул часы и протянул мне. Я заметил, что запястье у него покрыто сине-багровыми пятнами.
- Разбиты они, - сообщил он.
Часы были не разбиты, они были раздавлены. Часовая стрелка была отломана, а минутная показывала сорок три минуты.
- Кто это был? - снова спросил я.
- Откуда мне знать? Я же говорю, что задремал.
- И не проснулись, когда вас схватили?
- Меня схватили сзади, - угрюмо произнес он. - Нет у меня глаз на заду.
- А ну, поднимите подбородок!
Он мрачно смотрел на меня исподлобья, и я понял, что я на верном пути. Я взял его двумя пальцами за челюсть и толчком вздернул его голову. Бог знает, что означали эти синяки и царапины на его худой жилистой шее, но я уверенно сказал:
- Перестаньте лгать, Хинкус. Вас душили спереди, и вы его видели. Кто это был?
Дернув головой, он освободился.
- Идите к черту, - прохрипел он. - К дьяволу. Не ваше собачье дело. Кого бы здесь не стукнули, я к этому отношения не имею, а на остальное мне наплевать… И мне нужно выпить! - заорал он вдруг. - У меня все болит, понимаете вы это, полицейская балда?
По-видимому, он был прав. В чем бы он ни был замешан, к убийству он отношения не имел, во всяком случае, прямого. Однако и я не имел права отступать.
- Как угодно, - холодно сказал я. - Тогда я запру вас в кладовку, и вы не получите ни бренди, ни сигарет, пока не скажете все, что знаете.
- Да что вам от меня нужно?.. - простонал он. Я видел, что он вот-вот заплачет. - Чего вы ко мне привязались?
- Кто вас схватил?
- Ч-черт! - прошипел он в отчаянии. - Да не желаю я об этом говорить, можете вы это понять? Видел, да, видел, кто этот был! - Его снова передернуло, прямо-таки перекосило на сторону. - Врагу своему не пожелаю такое увидеть!.. Вам, черт бы вас подрал, не пожелаю такого! Вы бы сдохли от страха!
Он был не в себе.
- Ладно, - сказал я и поднялся. - Пойдемте.
- Куда?
- За выпивкой, - сказал я.
Мы вышли в коридор. Он пошатывался и цеплялся за мой рукав. Мне было интересно, как он отреагирует, увидев наклейки на двери Олафа, но он ничего не заметил, ему явно было не до того. Я привел его в бильярдную, нашел на подоконнике полбутылки бренди, оставшиеся с вечера, и подал ему. Он жадно схватил бутылку и надолго присосался к горлышку.
- Господи, - прохрипел он, утираясь. - Смачно-то как!..
Я смотрел на него. Можно было, конечно, предположить, что он в сговоре с убийцей, что все это задумано для отвода глаз, тем более что он приехал вместе с Олафом, можно было даже предположить, что он и есть убийца и что сообщники потом связали его для создания алиби, но я чувствовал, что это слишком сложно для правды. То есть с ним явно не все в порядке: никакой он не туберкулезник, и никакой он, видимо, не ходатай по делам несовершеннолетних, и остается открытым вопрос, для чего он торчал на крыше… Меня вдруг осенило! Что бы он ни делал на крыше, это кому-то мешало, возможно, как-то мешало покончить с Олафом, и его убрали. Его убрали, а тот, кто его убирал, внушал почему-то Хинкусу невыносимый ужас, а значат, не был постояльцем отеля, ибо никого в отеле Хинкус, по-видимому, не боялся. Чепуха какая-то… И тут я вспомнил все эти истории с душем, с трубкой, с таинственными записками и вспомнил, каким зеленым и напуганным был Хинкус, когда днем спускался с крыши…
- Слушайте, Хинкус, - мягко сказал я. - Тот, кто вас схватил… ведь вы видели его и раньше, днем?
Он дико взглянул на меня и снова присосался к бутылке.