Глава третья
Ждать Теллону пришлось недолго. Он понял, что атака началась, когда вдруг осознал, что танцует с Майрой, девушкой, умершей на Земле двадцать лет назад.
"Нет, - прошептал он. - Я не хочу этого". Но она была здесь, в его объятиях, и они медленно кружились в многоцветном сумраке дансинга "Звездная пыль". Он попытался вновь ощутить себя здесь, в обшарпанном гостиничном номере на Эмм-Лютере, почувствовать под собой жесткое сиденье кресла. Впрочем, что толку в таких попытках? Ведь это все равно ждет его где-то в далеком будущем.
Внезапно он стал гораздо моложе. Он еще писал свой диплом по электронике. И сейчас он обнимал Майру. ВСЕ ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ. Он упоенно впитывал ее облик, любовался густой копной каштановых волос, ее глазами цвета писки. Они медленно, с наслаждением двигались под звуки музыки, и Майра, как всегда, чуть-чуть отставала от такта. "Ну, танцевать она никогда толком не умела, - с нежностью подумал он, - но ведь впереди уйма времени, чтобы научиться, после того, как они поженятся". А сейчас достаточно просто скользить сквозь облака серого дыма и переливающийся звездными огоньками сумрак.
Дансинг медленно растворился в воздухе. Он уже в другом месте и в другом времени. Он сидит в уютном старом баре в Беркли и ждет ее. Оранжевые блики играют на роскошных панелях темного дерева, которыми облицованы стены. Она что-то уж слишком запаздывает. Он злится. Она ведь знает, где он ждет ее, так что если уж не захотела прийти на свидание, могла бы и позвонить. Похоже, она чересчур разбаловалась, слишком многое стала принимать как должное и теперь думает, что он попрется за тридевять земель к ней домой выяснить, что случилось. Ну что ж, он ее проучит. И он начал пить - решительно, мстительно, а страх все разрастался, как темное пятно, хоть он и отчаянно пытался остановить его.
Следующее утро. Дремотная тишина метрологической лаборатории. Разостланная на прожженном сигаретами столе газета, и - невероятно! - на матовой пластиковой странице лицо Майры. Ее отец - печальный, вечно бормочущий что-то под нос великан (много лет назад мать Майры бросила его), - задушил Майру подушкой, а потом вскрыл себе вены портативной циркулярной пилой.
Цвета расплываются в глазах, горе, как морской прилив, заливает душу. И снова музыка, они танцуют; но на этот раз Майра куда сильнее отстает от медленного ритма. И вся она обмякшая, тяжелая. Он поддерживает ее, не дает упасть; ее дыхание клокочет у самого его уха…
Теллон, вскрикнув, сжал засаленные подлокотники кресла.
- Ну что, очнулся? - произнес чей-то голос.
- Надо же, какой романтичный мальчик! А по виду не скажешь, - тихо рассмеялся кто-то другой.
Теллон открыл глаза. В комнате было полно людей в серых габардиновых мундирах гражданской службы безопасности ЭЛСБ. Вооружены они были легко: преимущественно многоствольными похожими на веера "шершнями", хотя он заметил и обычные пистолеты. Лица веселые и довольные, у некоторых на щеках еще виднелись тонкие розовые полоски - следы масок, защищавших их от психотропного газа.
При каждом вдохе его начинало тошнить, и желудок выворачивало наизнанку. Но физическая дурнота была пустяком в сравнении с эмоциональным потрясением. Его все еще колотило; это был нервный шок и одновременно нестерпимое чувство, что над ним надругались - схватили, вскрыли и распяли на анатомическом столе, как подопытное животное. Майра, любимая… Прости меня. А вы, выродки, вы - ухмыляющиеся, омерзительные…
На миг он напрягся, уже готовый броситься вперед, но тут же понял - как раз на это они и рассчитывают. Вот почему они использовали вместо обычного паралитического газа аналог ЛСД. Теллон заставил себя расслабиться; он способен выдержать все, что готовят ему Крюгер, Черкасский, Зепперитц, и он это докажет. Он будет жить. Он сумеет уцелеть и сохранить рассудок - хотя бы для того, чтобы прочесть все книги в их тюремной библиотеке.
- Очень хорошо, Теллон, - произнес кто-то. - В вашем деле всегда так важно сохранять самообладание. - Говорящий вышел вперед, и теперь Теллон мог видеть его. Это был высохший, узколицый человек в черном кителе с высоким жестким воротником - такую форму на Эмм-Лютере носили государственные чиновники. Теллон узнал это худое лицо, эту шею с вертикальными складками и нелепо-пышные волнистые волосы: Лорин Черкасский - второй человек в службе безопасности. Теллон невозмутимо кивнул:
- Добрый вечер. Я как раз думал…
- Молчать! - прервал его плечистый блондин с сержантскими нашивками.
- Все в порядке, сержант. - Черкасский сделал молодому человеку знак отойти в сторону. - Раз у мистера Теллона появилась охота с нами пооткровенничать - не следует ее отбивать. Полагаю, в самое ближайшее время он поведает нам немало интересного.
- Разумеется, я буду рад рассказать вам все, что знаю, - быстро отозвался Теллон. - Какой мне смысл молчать?
- Совершенно верно, никакого. - Голос Черкасского сорвался на истерический визг, и Теллон вспомнил, что этот коротышка пользовался печальной славой человека не вполне вменяемого. - Я рад, что вы так на это смотрите. Ну что ж, мистер Теллон, может быть, на один вопрос вы ответите прямо сейчас?
- Что? А… да-да, конечно.
Черкасский прошествовал к комоду - при каждом шаге его голова на длинной шее дергалась - и вытащил разряженный автоматический пистолет.
- Где патроны к этому оружию?
- Вон там. Я выбросил их в мусорную корзину.
- Понятно, - сказал Черкасский, нагнувшись за обоймой. - Вы их спрятали в мусорной корзине.
Теллон беспокойно заерзал в кресле. Они вели себя настолько по-детски, что это казалось неправдоподобным.
- Я выбросил их в мусорную корзину. Я не хотел держать их при себе. Я не хотел никаких неприятностей, - он старался, чтобы его голос звучал тихо и ровно.
Черкасский сочувственно кивнул:
- На вашем месте я сказал бы то же самое. Да, лучше, пожалуй, не придумаешь. - Он вставил обойму в пистолет и передал его сержанту: - Смотрите, сержант, не потеряйте эту штуку. Это вещественное доказательство.
Теллон хотел было возразить, но тут же осекся. Сама манера наивно, по-детски допрашивать была важным элементом тактики. Ничто так не уязвляет и не сбивает с толку, как необходимость вести себя по-взрослому, когда все вокруг строят из себя злобных детей. Но он решил держаться до конца.
Последовала долгая пауза, в продолжение которой Черкасский не сводил с него глаз. Теллон сидел почти неподвижно, пытаясь обуздать случайные вспышки воспоминаний. Вот Майра - она еще жива. Бледная кожа, глаза цвета виски… Край кресла больно врезался ему в ноги. Интересно, если он шевельнется, что за этим последует - залп "шершня"? На большинстве планет власти считали это оружие гуманным, но Теллон однажды получил заряд крошечных, заряженных наркотиками иголок. В результате - паралич и полчаса мучительной боли.
А молчание все тянулось, тянулось, и никто, похоже, не собирался уводить его из отеля. Теллон начал волноваться. Он обвел взглядом комнату, пытаясь понять, в чем дело, но лица агентов оставались профессионально бесстрастными. Черкасский, блаженно улыбаясь, разгуливал по комнате, но вздрагивал и отшатывался назад, когда встречался глазами с Теллоном.
Теллон поймал себя на необычном ощущении - кожа на лбу и щеках стала ледяной, а временами во все поры точно вонзались маленькие булавочки. "Мое образование завершено, - подумал он. - Меня впервые прошиб холодный пот".
Через несколько секунд дверь распахнулась, и вошел человек в форме с тяжелой коробкой из серого металла в руках. Он поставил ее на стул, мельком покосился на Теллона и вышел. Черкасский щелкнул пальцами, и блондин-сержант открыл коробку, где обнаружился пульт управления и провода, намотанные на пластиковые катушки. В неглубоком желобе, как дешевые побрякушки, блестели десять круглых электродов мозгомойки.
- Ну-с, Теллон, пора кое-что и забыть, - напудренное лицо Черкасского приняло деловое выражение.
- Прямо здесь? В отеле?
- Почему бы и нет? Чем дольше вы держите информацию в голове, тем больше у вас шансов передать ее кому-то еще.
- Но для того, чтобы изолировать какой-то определенный мыслеблок, нужен опытный психолог, - запротестовал Теллон. - Вы можете стереть целые области моей памяти, ничего общего не имеющие с… - Он умолк, увидев, что голова Черкасского самодовольно закачалась на индюшачьей шее. Теллон мысленно обругал себя. Он собирался вытерпеть все, что им заблагорассудится над ним сделать, а сам уже разнылся, хотя к нему пока даже не прикоснулись. Вот и конец короткой и блистательной карьеры несгибаемого Сэма Теллона. Он поджал губы и уставился прямо перед собой. Тем временем Черкасский размещал на его голове электроды, соединенные проводами с коробкой. Сержант сделал знак, и глухая стена серых мундиров отступила в коридор - комната внезапно стала больше и холоднее. В тусклом свете на вентиляционной решетке по-прежнему бессмысленно колыхалась одинокая паутина.
Черкасский стоял позади стула, на котором покоилась серая коробка, немного пригнувшись, чтобы удобнее было крутить верньеры. Скользнув взглядом по циферблатам, он распрямился и посмотрел Теллону в лицо.
- Кстати, Теллон, у вас ненормально низкое сопротивление. Возможно, вы легко потеете - это всегда понижает сопротивление кожи. Вы что, всегда такой мокрый? - Черкасский брезгливо сморщил нос, а сержант тихо хихикнул.
Теллон хмуро взглянул в окно за его спиной. Пока в комнате было полно народу, оно запотело, и немногочисленные городские огни теперь походили на шары из раскрашенного хлопка. Ему вдруг страшно захотелось выйти на улицу, вдохнуть воздух холодной звездной ночи. Майра тоже любила гулять морозными вечерами.