А Леонтий шел себе по-хорошему в юротдел, шел и думал, что Гошка Климчук наверняка его сильно надул, ну уж ладно. На первый раз себе любимому простительно. Пятьдесят тысяч "налом", вдобавок сразу на руки, очень даже отличные деньги. Кто-то может и скажет – не скажет, так подумает, – тоже мне, сумма! Только этот кто-то слабо представляет себе реалии свободного художественного заработка. Чтобы на алименты хватало, на бытовые удовлетворительные нужды, да еще на распродажные "гуччи" и на оздоровление Ящера – одного места работы куда как недостаточно. И два недостаточно. И три. Вот и получалось, тут копейка, там копейка. На радио небольшой собственный эфирчик, в газетенке статейка, где предисловие черкнуть, где отозваться на событие, в одном месте подменить, в другом сбоку пристроиться, интернет-страничка, журнальная колонка – потихоньку набегало. Из грошей складывался порой неплохой доходец, словно от многих скромных источников и родников наполнялась речка, жаль только – неточный, нефиксированный, негарантированный, одним словом, творческий. Потому, пятьдесят тысяч заработать в общем-то при масштабных связях и безусловной исполнительности Леонтию было где, но чтоб вот так, в одном месте и за один раз, без лишней беготни и завуалированного попрошайничества, это выходило случаем редкостным и не обыденно удачным. "Все изменится! Все теперь изменится! Дело пойдет!" – напевал Леонтий сам про себя и о себе, пока еще очень слабо представляя, что собственно изменится в его жизни, что именно пойдет и в какую сторону. Впрочем, это было неважно. А важно, что сегодня была пятница, и был соборный – то бишь, – сборный день. В смысле день, когда Леонтий пускался в путь за гонорарами, за новыми заказами, которые требовали личного присутствия, помимо телефонных переговоров. При этом вопреки его воле, возникали некоторые ассоциации с небезызвестным поэтом Ляпис-Трубецким, торговавшим ради хлеба насущного бесконечным Гаврилой, но Леонтий мужественно отгонял нелицеприятные видения, хотя настроение портилось. Конечно, за зипунами, к примеру, можно было не ходить, можно было на карточку, дебетную – кредитную кто бы ему выдал! Но Леонтий не любил этого, предпочитал в кассе из рук в руки, по безналичному переводу когда еще получишь, процесс этот долог и нуден, и деньги вроде как не настоящие, голые, сухие цифры и больше ничего.
Тем паче сегодня его самого запросили быть персонально в двух местах – раздраженно на переговоры или ругательно на ковер, это как посмотреть. У Климчука – понятно зачем, Леонтий предугадал наперед, что современные его сказочные персонажи, такие далекие от диснеевских мультяшных пупсиков, вызовут цепную реакцию, хорошо, если не взрывную – ему просто-напросто с Гошкой повезло. Однако теперь, минуя юротдел "Кукарачи" – приятные хлопоты, по чести говоря, – предстояло Леонтию еще одно личное посещение. Еще одной редакции, на сей раз уже газетной, по схожему поводу. Отвага "обновленного себя" выходила боком, но вдруг и в "российке" повезет. Гена-Валет имел репутацию человека безусловно вспыльчивого и запальчивого, зато не являлся главным редактором, и тем паче хозяином периодического издания с государственным уставным капиталом, что значительно упрощало дело – когда отвечаешь за деньги общественные, жесты как-то сами собой становятся шире, лишь бы укладывались в бюджетные рамки. У "российки" рамки были ничего, подходящие. А Гена-Валет был редактором полемического интернет-портала "Карта бита" (что опять-таки шутка), далекого от международной внешней и межпартийной внутренней политики. Его "битая карта" полемизировала в основном в русле тем пафосно-бытовых – надобно ли сечь непослушное дите, и есть ли смысл в тибетской медицине, если луна находится на ущербе; популистика, бля, без нее даже программе "Время" не выдюжить – говаривал Гена и был прав. Потому Валет приглашал частенько Леонтия. За ним закрепилась слава как раз бытийствующего журнального жизнеописателя. Хотя Леонтию зачастую делалось обидно и порой хотелось. Писать о горячих точках, пылающих войной на картах мира, или высказывать свое мнение с трибун общественно-политических программ: быть или не быть пролетариям всех стран под эгидой БРИКСа? Но его даже откликнуться на присоединение – воссоединение, точнее сказать, – метрополии с крымской своей частью, и то не пригласили. И на собственном его понедельничном эфире не велели – не лезь и не принижай, тут вопрос и масштаб имперские, твое же дело грядущий чемпионат по пляжному волейболу – готовь сани летом! Или бери надел – умеренная социальная темка: нарочная неспособность старушек-пенсионерок справиться без посторонней помощи с электронными коммунальными платежами – куда смотрит персонал квартальных "сбербанков"! Даешь виртуальный ликбез для тех, кому за шестьдесят! Не тот профиль, и уровень моральной жесткости не тот, Леонтий это понимал о себе, но все равно, хотелось.
Валету он тоже отправил этакое, кое-что, необычное, чреватое, вот и получил персональный вызов. На ковер, не на ковер, но козью морду ему вполне могли устроить. Статья заказная, ожидаемая, плановая, его задачей было лишь – выразить чужую точку зрения, с приукрасами и выкрутасами, можно и с легкими шутками-прибаутками. Гена к подобным заказам относился ответственно, об авторской самостоятельности и слышать не желал, судил по опыту – возможно, справедливо. Излюбленным высказыванием Валета по всякому, в разной степени подходящему поводу было: "Я видел тьму журналистов, которых никто не покупал, но за всю жизнь НИ ОДНОГО, который бы не продавался!" Да как же это так? – будто бы изумленно вопрошал не раз Леонтий. А свобода слова, а репортерская честь и честность? Как же оголтелые либералы и полные интеллектуалы? Никак. Отвечал Валет. Та же дешевая водка, только паленная с ворованной этикеткой. Им тоже платят, но под иным соусом и другие кооперативные товарищества. А ты думал? Честные разве лишь те непродажные, которые еще не раскупленные. В их свободной воле пока что выбор себе хозяина и то… это у самых талантливых. Все прочие – невольничий рынок в кино видал? Видал. Есть товар ходкий, а есть лежалый, в нагрузку. Зачем вообще спрашиваешь? На себя посмотри, и заодно на меня. Но Гена-Валет по поводу высказанной им изнаночной правды жизни отнюдь не переживал. У него была позитивная философская позиция. Ну, заказ, ну сверху, подумаешь! От нашего ведь, родного правительства, не от британского и не от американского, чего стыдиться? И некоторым, неназванным вслух деятелям культуры, особенно заслуженным, тоже вранье не к лицу – дескать, не было никакого пожелания от президента, исключительно своей сознательностью живем. А чего плохого? Чай, не Обама-то попросил, и не под дулом же пистолета! Заказ, он заказу рознь. В этом месте своей речи Гена всегда нарочито чихал – в подтверждение безусловной истинности своих слов. А и был в них смысл. Леонтий не протестовал, не было доводов, собственный его опыт – такая жизнь! – говорил больше в пользу мировоззрения Валета, хотя, конечно, каждый пишущий мысль должен стремиться к идеалу. Вопрос, к какому. Вопрос из вопросов.
Сыр-бор, похоже, выходил с Геной из-за невинной вроде бы статейки. И не статейки даже, отзыве на происшедшее безобразное событие. Отлупили ребенка, ученика. Его же сотоварищи – и выложили в интернет. История, каких немало в последние "обайфоненные" времена. Максимум, на что юные фашиствующие долболобы могли рассчитывать в соцсетях, так это на вялые скучающие протесты, обязательные по программе, с "доколе" и "кудакатитсямолодежь". Дальше – рассмотрение инцидента милицейским участковым, традиционный отказ в возбуждении уголовного дела, призывы к примирению и к покаянию, внушения и взыскания со стороны учительского состава. Но! В проверенный сценарий вмешалась мама избитого мальчишки. И радикально, надо сказать, вмешалась. Взяла мужнин охотничий дробовик, затем решительным шагом к дому заглавного обидчика – все происходило в частном секторе некоего пригорода, – да и выпустила целиком заряд, без предупреждения, без стенаний и рассусоливаний, прямехонько в брюхо хулигана-документалиста. Потом перезарядила, навела снова, прищурив глаз. И пока истекавший кровью дюжий десятиклассник валялся перед ней в пыли, пока бежали к нему в помощь близкие соседи и родные папа-с-мамой – с опаской и стараясь не задевать словесно полоумную бабу с заряженным ружьем, – сказала примерно следующее. Еще раз и огонь будет на поражение, она шутить не станет, за своего сыночка порвет в клочки по закоулочкам, вообще сначала хотела облить сволоту кислотой, серной или азотной, но под рукой случилось то, что случилось, гаденышу повезло, это на первый раз, и пусть запомнит. Пусть все запомнят. С тем ушла. Гордо… Потом началось. Суд мамашу оправдал, опять с "доколе" и "кудакатитсямолодежь", во-первых, вдова заслуженного "МЧСника", одна растит ребенка, между прочим отличника и общественно активного учащегося, во-вторых, ее сыну, и без того некрепкого здоровья, в свою очередь нанесен телесный ущерб (сломанный нос и ушиб ребер), и ни тебе компенсаций, ни даже извинений. Говорят, папаша раненного долболоба еще подсмеивался, дескать, навалял наш рембо соседскому ботану. Досмеялся – сын теперь до конца дней своих инвалид, дробь в клочья разнесла качку селезенку. В-третьих, и самых важных, семейные разделы десятков печатных изданий, как местных, так и центральных, подняли такой зеленый шум, упирая на неконтролируемое состояние родительского аффекта, что у бедняги прокурора не оставалось иного выхода, как потребовать для преступницы всего-то двух лет с отсроченным отбыванием в колонии общего режима, иначе говоря, условно. Не дали ни одного, ни условно, никак. Только выплата материального возмещения долболобу в размере… по правде сказать, малосущественном. Хотя и тех денег родичи его в глаза не увидели, забыли и замяли, у сумасшедшей мамаши с дробовиком ни у кого не хватило духу ломаный грош потребовать.