Леонтий остался с пришельцами один. Пальмира что-то говорила ему, мол, пора отправляться по домам. Ей и Медиотирренскому Филону в свою параллель, дикому Аг-ры в холодную вонючку-пещерку, а Леонтию лучше как следует отлежаться в постели. "Чухонец" назначал ему день и час следующей встречи, косил рыло, дескать, пришло время гостю и честь знать, у них свои дела, неотложные. А Леонтий молчал. Не то, чтобы он устал до смерти и оттого впал в естественное равнодушное отупение, хотя, конечно, притомился порядком и не прочь был поспать часок-другой. Только, не в этом дело. Он словно бы нежданно увидал всю наличную ситуацию и себя в ней со стороны. Не со своей, но как бы вообще. Вот, встретились люди, человеки, можно сказать, из разных миров. Ладно, Аг-ры не в счет. И что? Испугались, удивились, восхитились, обнялись, разрыдались? Да ничего подобного. Кроме некоторого познавательного потрясения, что вполне объяснимо, Леонтий – он даже и не думал все это время. Не думал – перед ним пришельцы иных миров, чудесно это или ужасно? Как если бы… вот, к примеру. Однажды он катался в Андорре на горных лыжах. Точнее, не однажды, а в жизни в первый раз. Ну и натерпелся он страху! Перед тем как съехать вниз. Ни ободрения ловца-инструктора, ни подзадоривания приятелей, да что там приятелей! Подруг даже! Не могли унять ни дрожи в слабеющих коленках, ни тошноты, поднявшейся со дна пустого желудка. Как он отважился-то вниз? В пропасть. Со склона. Шею свернуть – как два пальца…но он покатился, чего вдруг? Сам не знал. Что называется, на автопилоте. Все быстрее и быстрее. Думал, кранты. Ничего, затормозил зигзагом, вырулил. Зато, когда съеха-ал! Весь парализовавший его страх сошел с него, слинял, как прошлогодняя кожа со змеи, ни чешуйки не осталось. Разве полудетская бравада – ай да я, молодец! Потом его от той горы было за уши не оттащить. Заделался заправским горнолыжником. О панической атаке на склоне впоследствии Леонтий вспоминал с некоторым стыдом. Нечто похожее происходило сейчас с ним. Правда, стыда не было. Как не стало и страха. Мысли его занимало: Пальмира красивая, приветливая, милая и, кажется, сочувственная, но не в его вкусе, а Филон, ее напарник, вообще чухонец и козел. То есть, отношения чисто личностные, будто на студенческой дискотеке, или на открытии нового средней руки ночного клуба – нравится, не нравится, за кем приударить, а кому фасад начистить. Да и пришельцы тоже – с места в карьер фея предложила ему денежное вознаграждение за услуги и моральный ущерб, обыденно и ни малейшей романтики, как то: первый контакт иных цивилизаций, приветствую вас, жители Земли, клятва на крови хранить все в совершенной тайне. А тут – вознаграждение за услуги в любой валюте. Здрастье, пожалуйста! С него и обещания никто не взял – рот на замке, ни единой душе ни гу-гу, иначе превентивные меры… или еще что. Не-е-е, деньги-товар, так-то. Будто у него торговали козу, а он, Леонтий, стоял за ценой. Странно все-таки устроен человек. В фантазиях своих обнимет космического или параллельного пришельца как дорогого брата, или укокошит как страшного врага, а на деле вышло – в квартиру въехал новый сосед, так не подсунуть ли ему дохлого кота под дверь или, напротив, пойти одолжить тысчонку до получки? И ведь обиделся Леонтий не на то, что именно пришелец ему плату за услуги надумал в лапу совать, но как раз оттого, что при этом самом "чухонце" с его кривым носом и губами ниточками, фу-ты ну-ты, все произошло, а он гордый, он не позволит всяким там… потому благородно отказался. Теперь жалел. Деньги бы пригодились. Экая чушь ему лезет в голову? Первый контакт, в самом деле, первый, ни о каких иных, настоящих, не параноидально выдуманных, слыхом не слыхивал. А он, Леонтий, жалеет об упущенном приработке, изобретает, как бы в будущем насолить уже однозначно несимпатичному ему Филону, и что хорошо бы фею сосватать Петьке Мученику? Ну не балда ли? Не балда. Нормальный, обычный человек. Не Лев Ландау. Тот бы!.. а неизвестно, что бы он… может, то же самое. На бабу бы глаз положил, на "чухонца" бы взъелся, а лишние деньги еще никому не помешали. Может, и Ландау-то, про желтую машину только так, мимоходом спросил бы, мол, дойдет черед.
С тем тогда и ушел. Откланялся. Честь имею, манерно переломился в поясе – целую ручку, назло Филону, – у порога, адресуясь лично фее. Зачем? Глупость, глупость. И еще раз. Глупость. Пустые понты. Зато валяться в кровати теперь ой, как приятно! Понедельник начинается в субботу. А сегодня что? Четверг. Потому что вчера была как раз среда. Бред. Зато никуда не надо, в смысле выездной работы. Вот невыездной по горло! Тематический сайт "Любодур" (шутка, понятное дело) для начинающих и алчущих "паблов коэльев", то есть, для самопальных графоманов, его очередь отвечать рецензиями на выборочные рукописи – не рукописи, конечно, клавиатурные машинописи, где "писи" ключевое слово. Вел эту паранойю в очередь с "банановой детективщицей" Зоргиной, едва, кстати, удостоили, одно крупное издательство позволило ему наняться в напарники к знаменитой дамочке, за неплохой гонорар, между прочим, еще бы, такая реклама – графоманов, хоть Саяно-Шушенскую плотину строй, столько развелось! А может, и всегда было. Ныне шла его неделя. Но… не сегодня. Не хотелось. Не моглось. А вот другого…! Леонтий потянулся, еще чуть-чуть, оп! Открыл лэптоп, напевая что-то вроде тра-ля-ля: грузись скорее, микрочипный злодей, древнючее ты железо! Затем вошел в почту. И как-то вдруг начал письмо. Оно сложилось. В голове, внезапно и отрывочно.
Послание в бутылке
"…и никогда я не думал так. До сего дня. Наверное, я все же человек стереотипов. Стереотипный человек. Я ведь совсем иное хотел Вам написать. Но не решался. Мне казалось, что послание мое выйдет грубым. Неприятным для Вас, а Вы ведь не виноваты. Я сам предложил обмен. Мыслями и жизнями даже. Наверное. Так что, не хорошо было бы с моей стороны прислать Вам письмо строгое и неприязненно-осуждающее. Что изменилось? Почему я пишу теперь? И пишу совершенно иначе, чем задумывал вначале. Не задумывал. Нет. Кем я полагал и чувствовал себя, когда только прочел Ваше ко мне ни с чем несравнимое изъявление доверия и дружелюбия.
Потому что, теперь я другой. Знаете ли, вчера я умер. Вот так. Почти по-настоящему. Но я-то был уверен, что насовсем, что сознание мое безвозвратно меркнет и это его состояние уже навсегда. Ничего дальше уже не будет. Ни для меня. Ни для кого…. Все же, может, я теперь не до конца другой, простите, соврал. Однако, не тот, что прежде. Еще два дня назад, еще – хотя бы двадцать часов назад. Не тот – отнюдь не в смысле, будто бы в мгновение ока я обернулся негодяем или напротив того, героем. Нет уж, кем родился…, Иванушке козленочком не стать, это разве в сказке, не наяву. Но думать и понимать о существующем мире и месте в нем можно по-разному. По-хорошему и по-плохому, а случается – снаружи, либо изнутри. Изнутри любая сфера – выпуклая и замкнутая, а снаружи – вогнутая и все лишь крошечный шарик, как раз один из… из многих, я имею в виду. В общем, я посмотрел на себя… ммм, не своими глазами я посмотрел. И на себя, и вокруг. Всякое бывает, знаете ли. Чего вовсе быть не может, но, тем не менее, оно есть, существует в реальности. Да и реальности… тоже не однозначные.
…все это я к чему. Будто бы за рубеж, за границы моей страны, положим, в Анголу, или в иракский Багдад, или в финляндский поселок Контиолахти, пишу о своем, пишу тому, кого не понимаю, и он, мой незримый корреспондент, тоже вряд ли меня поймет, но это не важно. Главное тут: знать – кто-то может быть не таким как ты, обязан даже быть не таким, и на самом деле не такой. Все равно, способен ты понять или нет. Прими на веру, что у каждого есть своя правда, потому что общую для всех истину знать нельзя, хотя бы потому, что для этого надо знать все. А знать все на свете не дано никому. Я думал поначалу, когда прочел в первый раз Ваше откровение – я читал его в общей сложности раз десять, наверное, – так вот, я думал, или я не в своем уме или мир вокруг меня рехнулся окончательно. Потому что, если хотя бы один нормальный человек считает за норму то, что для других кажется неприемлемым злом, то или человек этот ненормален, или… а вот "или" для меня еще вчерашним утром быть не могло. Не существовало этого "или". Ведь я еще не умирал. Впрочем, я еще и не жил. Так мне теперь кажется.