Эту его мысль подтвердил Платон, к коему юноша принужден был вернуться с пустыми руками:
- Не догнал местного? Вижу, что не догнал. Итак, вперед, осмотрим же Городок внимательнее.
И мастер резво зашагал, увлекая за собой не успевшего отдышаться Йошку. Выйдя из садов, наши следователи очутились на главной и единственно мощеной улице, идущей прямо с юга на север. То есть от заставы, первой достопримечательности Городка, увиденной Платоном и Йошкой, до садов, скрывавших домик Карла Новотного и уходящих в горы. Горы же, впрочем, опоясывали Городок со всех сторон, лишь на юге были низкие холмы, по которым пролегала дорога из Праги. Весеннее солнце стало в зенит, ярко светя, но пока еще не сильно грея. Зато птицы, облюбовавшие Городок и его окрестности из-за множества фруктовых деревьев и ягодных кустов, имевшихся почти в каждом дворе, свиристели вовсю, счастливые уже самой весной и своим возвращением в любимые места.
Прогуливаясь по Городку, мастер, тщательнейшим образом изучивший расположение строений, то и дело указывал ученику, кто где проживает и что за здания встречаются им на пути.
- Вон тот каменный домище, чем-то похожий на нашего дорогого хозяина постоялого двора, - это местная пивоварня, - указал королевский библиотекарь на высившийся над крепкой оградой дом и вправду сделанный таким образом, что каменные бока его выпирали во все стороны словно бы живот пана Паливеца перетянутый ремнем.
От дома, стоявшего довольно-таки далеко, до пешеходов все же доходил такой запах свежих дрожжей, характерный для всех пивоварен мира, так что мастер и Йошка поспешили как можно быстрее убраться подальше. Платон деликатно держал у носа плат, юноша же просто старался не дышать.
Пройдя зловоние и вволю отдышавшись, Платон и Йошка двинулись дальше.
- Так, стало быть, сейчас мы с тобой, сын мой, выйдем на площадь, - торжественно изрек библиотекарь - и не ошибся.
Буквально через десяток-другой шагов следователи вышли на полукруглую площадь. Площадь создавалась с одной стороны зданием ратуши, той самой, чьи шпиль и крыша вечером вчерашнего дня показались путникам в свете заходящего солнца объятые пламенем, а с другой - костелом, низеньким зданием, про которое пан Платон вычитал, что оно было построено еще четыре века назад.
Отойдя на порядочное расстояние, они увидели красивый домик с миниатюрной витриной, а над входом висел, легонько раскачиваясь на весеннем ветру и тихо поскрипывая, медный бублик. За красивым домиком стояла водяная мельница, шумевшая лопастями колеса, толкаемого струями речной воды.
Следователи стояли на мосту и наблюдали за водой, так как пану Платону вздумалось выкурить трубку, как вдруг из мельницы вышел мужчина, судя по одежде, щедро усыпанной белоснежной мукой, и, думая, что за ним никто не наблюдает, направился к камышам. Дойдя до камышей, мельник в нерешительности остановился. Йошка уж грешным делом подумал, что мельник таким образом решил справить естественную нужду, однако мужчина внезапно достал из кармана маленькую свирель и заиграл, хоть и очень фальшиво, нежную мелодию. Следователи так и остолбенели. Закончив играть, мельник сказал что-то в камыши, затем тяжело вздохнул и направился обратно на мельницу.
- Да, - медленно протянул пан Платон, задумчиво попыхивая трубочкой. - Признаться, я впервые вижу влюбленного мельника.
- Я тоже, - подхватил Йошка. - Учитель, а в кого мельник влюблен?
- Похоже, в русалку.
В глазах у Йошки защипало. Он тут же вспомнил о своих родителях, которые изо дня в день гнут спину, снабжая Прагу углем. Однако воспоминания и уж тем более добрые чувства к жившей в Городке семье угольщика в мгновение ока улетучились, когда из хибары внезапно выскочила с грозным лаем злобная облезлая собака, а следом за ней не менее грозная старуха, цепко и подозрительно разглядывающая незнакомцев. Старуха была страшно худой, впрочем, как и ее собака.
Собака, не слушая хозяйку, продолжала грозно лаять и бросаться на незнакомцев. Юноша уже было подумывал о том, не дать ли ему стрекача, но только нежелание показаться в глазах учителя трусом остановило его от этого порыва. И тут пан Платон Пражский вновь удивил Йошку. Он бесстрашно выступил вперед против обезумевшей от собственной злобы собаки и поднял руку вверх, словно бы накрывал животное ладонью. Лицо библиотекаря на несколько мгновений изменилось, нижняя губа резко выпятилась вперед, а верхняя, дрожа, приподнялась, обнажая клыки. Глаза Платона сверкнули дьявольским огнем и волосы встали на затылке дыбом. И тотчас же собака, доселе злобствующая, внезапно присела на задние лапы, поджавши облезлый хвост, жалобно заскулила и умчалась прятаться за грязную старухину юбку.
- Милка, ты чего? - удивилась старуха. - Пан, что вы сделали с моею собачкой? - спросила она у мастера, который в ответ лишь покачал головой и пошел себе на дорогу, по которой следователи вчерашним вечером въехали в Городок, миновав заставу.
Уже и силуэты Платона и Йошки скрылись вдалеке, а старуха угольщица все смотрела им вслед, бормоча что-то себе под нос, а собака, спрятавшись за юбку, тихонько подвывала ей в тон.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой Платон выстраивает на обеденном столе план Городка, после чего его осеняет догадка, а Йошка узнает историю знаменитого таинственного гримуара, вероятно замешанного в деле
Дойдя до постоялого двора, следователи почувствовали сильнейший голод. Видать, воздух в этих местах был настолько полезным и свежим, что даже та короткая прогулка, которую учитель и ученик позволили себе, возбудила в них первейшее желание человека, а именно - аппетит. К их приятному удивлению, пан Паливец, трактирщик и хозяин постоялого двора, оказался настолько внимателен к ним, что усадил Платона и Йошку за самый лучший стол, стоявший прямо напротив очага. Едва следователи уселись, как трактирщик во всеуслышание объявил, что раз уважаемые паны ученые - посланцы глубоко любимого им короля Рудольфа II и уж тем более потому, что они задержатся в их славном Городке надолго, то отныне этот стол бронируется за ними. Платон рассыпался в благодарности, а Йошка аж зарделся, словно красна девица, от удовольствия. Остальные посетители трактира с завистью и любопытством поглядывали на гостей.
Вскорости жена хозяина, та самая, которая столь споро уведомила о происходящем пана Игната, бургомистра Городка, тоже сидевшего за одним из столов и поедавшего знаменитый окорок, внесла в обеденную залу и поставила перед изголодавшимися следователями огромного гуся, запеченного в сладких яблоках и с такой нежной хрустящей корочкой кожицы, что от прикосновения к ней у Йошки челюсти свело. Вмиг прикончивши гуся, учитель и ученик уже более ничего не захотели, тем более что к птице были поданы кнедлики, излюбленное лакомство чехов, и неторопливо приступили к распитию пива. Заметив в очередной раз, что здешнее пиво обладает каким-то странным привкусом, мастер в задумчивости принялся передвигать по столу обеденные предметы, как то: ложки, тарелки, перечницу, солонку и пивную кружку. Ученик внимательнейшим образом наблюдал за действиями учителя, однако не находил в них никакого смысла.
Внезапно внимание Йошки было отвлечено шумом, возникшим в зале. Он поднял голову и увидел только что вошедшего в трактир чрезвычайно грязного, перепачканного углем старика, уставившегося прямо в его сторону. Оглядев чрезвычайно любопытным взглядом невозмутимо перебиравшего предметы пана Платона и бросив мимолетный взгляд на его юного спутника, старик подошел к сидевшему неподалеку от них бургомистру, почтительно склонился к его уху и принялся что-то настойчиво шептать.
- Это угольщик, - не отрываясь от странной расстановки предметов на столе, объявил мастер, как будто бы у него имелись на затылке глаза. - Странно.
- Что странно, учитель? - спросил Йошка. - Что он пришел сюда, оторвавшись от работы?
- Нет, разумеется. Странно, во-первых, то, что кому-то понадобилось залезать в домик алхимика ночью. Ведь огниво для того и нужно, чтобы зажигать свечу для ночного осмотра домика. Но что меня еще более заботит, так это то, как располагается Городок. - Тут Платон кивнул на расставленные на столе почти что строем предметы. - Ты ничего не заметил, сын мой?
Юноша был вынужден признать, что не видит в выставленных перед ним тарелках, миске, хлебной корзинке, кружке, ложках и других предметах никакого смысла.
- Ну, напрягись, взгляни повнимательнее, - подбодрил чуть ли не просительным тоном пан Платон, набивая трубку табаком, таким душистым, что у Йошки от его запаха совершенно не кружилась голова, а даже, наоборот, делалось легко на душе.